Там оказалось огромное количество различных рыб. Их хвосты двигались в такт. Они медленно плыли, удерживаясь против течения.
— Присоединяйся к нам, Иван, — подзадоривали мы его. — Если хочешь тут поохотиться с копьем, то рыбы здесь достаточно.
Но россказни о Синей Яме произвели слишком сильное впечатление на воображение Ивана, и он даже не тронулся с места.
— Я хочу спуститься поглубже и посмотреть, что там, — заявил Барни.
— Не смей, — сказала я ему, — вдруг тебя засосет.
— Я обвяжусь веревкой, — сказал он, — а ты будешь стоять в лодке и держаться за другой конец, пока я буду находиться под водой.
Мне вся эта затея не нравилась, потому что течение явно усиливалось и мы уже видели, как небольшие обломки дерева, кружась, спускались в воронку водоворота. Я обвязала веревку вокруг пояса Барни, забралась в лодку и привязала другой конец к одной из банок.
— Все готово, — сказал Барни. Он глубоко вздохнул и погрузился; Джо и Иван только грустно покачали головой. Он погружался в ясную синюю воду над козырьком пещеры. По мере погружения Барни стаи лютианид размыкались и, после того как он проплывал, снова смыкались. Я уловила последний отблеск зеленых ласт, прежде чем он исчез под скалой. Он долго находился под водой, и я время от времени потягивала за веревку. Веревка натянулась, и я почувствовала, как Барни дергает ее, требуя дополнительной длины. Потом веревка ослабела, массы рыб расступились и Барни вылетел на поверхность. У нас было такое впечатление, что его глаза выскочат сквозь водолазную маску. Он впрыгнул в лодку с такой быстротой, как будто его подгонял Посейдон своим трезубцем.
— Что ты там увидел? — спросила я.
— Не знаю, но я больше туда не полезу, — ответил он.
Барни спускался медленно, давая своим глазам возможность привыкнуть к темноте, а ушам к давлению воды. Он чувствовал, как его медленно несло течением. Не сопротивляясь, он позволил затянуть себя в темный проход. Он ничего не видел, кроме скалистых стен, усыпанных омарами, да еще туманных контуров стай лютианид. В темноте тоннеля десятью футами глубже выглянуло что-то очень черное. Это черное оказалось невероятно большой пастью, настолько большой, что, по словам Барни, в ней можно было поместить библейского Иону. Пасть открылась и закрылась на расстоянии менее двух футов от его глаз. Потом он почувствовал толчок воды: этот зверь сделал поворот. Барни показалось, что он получил пощечину, нанесенную хвостом величиной с одеяло.
Не было никакой возможности установить, что это за рыба. Никто другой не захотел лезть в яму, чтобы узнать, что это за чудовище.
Когда мы вернулись в Фреш Крик, вся деревня встречала нас как своих героев. Шкипер с гордостью представлял нас своим друзьям.
— Вот счастливцы, так уж счастливцы, — говорил он, — они опускались в Синюю Яму и вернулись живыми.
Однажды ночью сквозь ставни нашего окна пробился яркий свет луны, бросая полосатые тени на нашу постель. Мы лежали и прислушивались к вздохам пальм и нежному шепоту воды, набегавшей на скалы.
— Джен, — шепнул мне Барни, — давай посмотрим, каково под водой в ночное время.
Мы надели купальники и, захватив с собой водолазные маски да еще подводный фонарь, вышли на залитую лунным светом улицу. Воздух был мягок и нежен, сладко пахло олеандрой. Мы чувствовали себя, как браконьеры, когда тихонько шли по безлюдной дорожке мимо церкви, мертвенно-белой в свете луны.
Домики, уютно спрятанные за ровными рядами кустарника, казались робко притаившимися, отгородившись ставнями от ночной темноты. Лишь одинокий огонек проглядывал сквозь оконную щель в доме администратора.
Стоя над морем на залитой лунным светом скале, мы слышали отдаленный гул морских волн, разбивавшихся о барьерный риф. Под нами темное море стонало и вздыхало и говорило: ш-ш-ш. Угнетало какое-то щемящее чувство одиночества. Мы тихонько сошли со скалы и стояли, как в полутрансе, у края серебрившейся воды. Фосфоресцирующие капли сверкали, когда мы погрузились в воду. Барни, который держал фонарь, вошел первым.
— Следуй вплотную за мной, — сказал он. Но я уже так прижалась к нему, что он едва мог двинуться. Ночь чужда человеческим инстинктам, поскольку человек больше приспособлен к солнцу, к дневному свету. В море, даже когда вода очень прозрачна, всегда есть что-то таинственное и тревожное. Ночью же вода была совершенно черной!
— А разумно ли то, что мы делаем, Барни? — спросила я.
— А мы узнаем, — ответил он, — может быть, ты пойдешь первой?
— Нет, нет, иди ты первым.
Как только темная вода охватила нас со всех сторон, меня подавил совершенно противоречащий здравому смыслу страх, будто что-то страшное подкрадывается ко мне из-за спины.
— Барни, — простонала я, — я не могу идти сзади, пусти меня первой с фонарем.
— Не включай фонарь пока, — сказал он, меняясь со мной местами. Я почувствовала себя лучше, зная, что кто-то охраняет меня за спиной. Меня также успокаивало сознание того, что у меня в руке фонарь, который я пока не зажигала. Проплыв примерно 20 ярдов, Барни сказал:
— Ну, что же, давай посмотрим, каково сейчас под водой.
Мы сделали глубокий вдох и погрузились в темную пучину. Я включила фонарь, и слабый сноп желтого света пробил толщу воды. Этот сноп образовал сияющий круг у входа в коралловую пещеру в трех футах от наших лиц. Но неужели!.. Нет, не может быть! Из темноты пещеры прямо на сноп света выплывала голова зеленой мурены. Она открыла и закрыла пасть и извиваясь пошла на меня. Я пулей вылетела на поверхность, Барни был рядом со мной. Он кричал:
— Выключи свет, Джен! Мурена идет на свет.
Но выключатель не слушался, и мне никак не удавалось выключить фонарь. Казалось, что мурены подходят со всех сторон, чтобы схватить меня за голые беззащитные ноги. Барни выхватил у меня фонарь и выключил его. После этого, нарушая все основные правила поведения в океане, мы повернулись спиной к преследователям и что было сил поплыли к берегу. С тех пор мы больше ночью не ныряли.
X
Спасенные картофелиной
М арк Твэн писал: «Наступает время в жизни каждого здорового мальчика, когда его обуревает желание куда-то идти и искать захороненные сокровища».
Эти слова столь же верны сегодня, как и в то время, когда Том Сойер и Геккльбери Финн искали золото в доме с привидениями. У каждого здорового человека, молодого или старого, в глубине сердца есть струна, которая настроена на звон испанских дублонов и долларов. Вот эта тайная струна и есть признак золотой лихорадки.
Год назад, когда мы отдыхали на Багамских островах, на барьерном рифе мы обнаружили обломки затонувшего корабля. Но нам и в голову не пришло искать потонувшие сокровища. Мы должны были заразиться золотой лихорадкой, как корью, от кого-нибудь, кто уже ею болел.
Мы снова жили в Кливленде, и Барни был по горло занят делами во второй половине дня; в это время зазвонил телефон и я услышала голос, спросивший доктора Крайла, который занимается подводной фотографией. Ободренный утвердительным ответом, голос, мило заикаясь, представился: «Д-д-д-авид Дайк, г-г-глубоководный водолаз».
Он попросил разрешения лично встретиться с Барни, чтобы поговорить о проблемах подводного фотографирования. Собеседники договорились о встрече.
Точно в указанное время раздался звонок, и к нам вошел красивый молодой человек с льняными волосами. На нем был серый двубортный пиджак с темно-зеленым бархатным воротником и зеленая шляпа. Это и был Давид Дайк.