Уже возвращаясь, я обратил внимание на довольно высокое растение, в метр с небольшим, с ветвистым стеблем, с листьями пилочкой и увенчанное мелкими белыми цветами, напоминавшими раскрывшийся зонтик и, судя по всему, уже отцветающими. Росло оно у самой воды. Я вспомнил, что многие растения, стоящие у воды, обладают мясистым, съедобным корнем. Можно, например, есть нижнюю белую часть камышового стебля, осоки. Поэтому я осторожно, чтобы не оставить корень в земле, выдернул из почвы растение.
Когда я обмыл его в ручье, увидел толстенький корень, очень похожий на бледненькую морковку. Понюхал — пахнет петрушкой. А что, если этот корень съедобен? А если нет?
Благоразумие подсказывало, что лучше всего от находки избавиться — ведь было же у нас правило: сомнительные грибы, а уж незнакомое растение тем более не класть в корзину ни в коем случае. Но очень уж хотелось найти какую-нибудь иную пищу, кроме грибов.
Осторожно я надкусил корень—и сразу ощутил во рту сладкий привкус. И все же что-то мешало мне есть его дальше...
Вспомнил! Это вех ядовитый, или цикута! Ведь помнил же признаки, все время они в голове где-то сидели и, слава богу, удержались! Выплюнул то, что попало в рот, и сразу же хорошенько прополоскал его родниковой водой. Едва не попался...
Страшное растение — вех... Достаточно съесть два-три грамма корня — и тяжелого отравления не миновать. А если вспомнить, что организм и без того обессилен, то нетрудно предсказать, что могло бы случиться... Потом-то мне вспомнилось: яд, накопленный в вехе, цикутотоксин поражает центральную нервную систему, вызывает буквально через полчаса рвоту, головокружение, судороги и вслед за этими первыми симптомами — потерю сознания. Хорош бы я был... Да и друзья мои: скорее всего за эти полчаса я бы успел и их угостить прелестной находкой...
Забросил цикуту подальше в траву и тщательно вымыл руки. Кажется, у нее ядовит и сок, содержащийся в стебле и листьях. Не забыть бы ребятам ее показать. Не мог не вспомнить тут два из своих любимых изречений, высказанных Робинзоном Крузо во время его жизни на необитаемом острове: «Как часто мы, сами того не ведая, непостижимым образом избавляемся от грозящих нам бед!» И еще: «Никогда не пренебрегайте тайным предчувствием, предостерегающим вас от опасности, даже в тех случаях, когда вам кажется, что нет никакого основания придавать ему веру». Не знаю, кому в голову первому пришла эта мысль— Даниелю Дефо или, вполне возможно, Александру Селкирку, но в который уж раз в собственной жизни я убедился в ее справедливости.
Когда мы с Лешей поднялись, солнце уже садилось. Мы и не заметили, как быстро подошел к концу этот день. Когда не глядишь на часы, время бежит ощутимо быстрее.
Толя встретил нас известием о том, что он, когда ходил за дровами, повстречался с гадюкой. Змея уступила дорогу, скрывшись под упавшее дерево, видимо смекнув, что коваленковский сапог ей не по зубам.
А вообще-то змей можно есть. Даже самых ядовитых. Сказал об этом ребятам, но они почему-то на мое сообщение никак не отреагировали.
Леша увлеченно принялся чистить грибы, наверное, выдумал для меню что-нибудь новенькое, а Толя уселся, раскрыв на коленях тетрадь. Я тоже мог выбрать любое из этих занятий и, поколебавшись, подсел к Алексею. Вдвоем мы быстро почистили кучку грибов.
До заката солнца оставалось еще около часа, и Толя с Лешей, оставив котелок с грибами на мое попечение, пошли поискать малину или смородину. Давненько ягод мы не едали.
Оставшись один, я подумал: вот заканчивается еще один день жизни в тайге... Погода нас скорее балует, чем подвергает всевозможным своим испытаниям. Худо-бедно, мы пока здесь едим три раза в день. В Москве и то не всегда так получается: бывает, нет времени и пообедать. Так что особенно жаловаться на нашу таежную жизнь нет никакого морального права. Вот только гнус да эти мерзлые ночи...
Похолодало. Солнце потихоньку сползало вдоль стволов высоких деревьев. Красив закат в тайге.
Краски делаются мягкими, ровными. И лишь вершины деревьев да ярко-желтые стволы сосен и ослепительно белые свечи берез залиты еще золотым светом уходящего солнца. Тени по деревьям ползут все выше и выше, и кажется, что лес медленно погружается в темень... Может быть, так он засыпает...
Такой чудесный был нынче день... И как же много солнце значит для нас... Солнце — не только свет и тепло. Это еще и радость, надежда.
А временами ко мне приходит незнакомое чувство отрешенности. И в этот момент хочется встать и куда-то уйти, чтобы сменить обстановку. Вот и сегодня после ужина, пока еще не стемнело, захотелось уйти от костра, подольше побыть одному.
Когда Леша с Толей вернулись, так и не найдя ничего, я пошел в ту сторону сопки, где еще не был. Сам не знаю, что туда повлекло. Недалеко ушел — с полкилометра, не более. И остановился, когда открылся чистый, белоствольный березовый лес. Ни одной сосны или ели в нем, ни единой осины... Такой родной, до сладкой боли знакомый лес... Вспомнились сразу любимые места Подмосковья... Забылось, потерялось огромное расстояние, теперь меня от них отделяющее...
Тихо. Ни лист не дрогнет. Подумал невольно: нет, я все-таки дома. И легче сделалось как-то...
Потом вдруг ветер нагрянул, всколыхнул сильным дыханием вершины берез, смахнул с них желтые бабочки листьев. Донесся очень слабый раскат далекого грома. Я подумал — пора возвращаться, чтобы предупредить друзей о том, что гроза приближается. Отсюда сквозь просветы в деревьях хорошо было видно, как почернело небо над дальними сопками. А с того места, где наша стоянка, ничего не увидишь.
Я вернулся и понял, что Толя и Леша уже ждали меня: собрали в кучу все вещи, развернули кусок Толиной пленки. На день мы снимали ее, чтобы уберечь от искр, вылетающих из костра. Не успели за нее взяться, как посыпался частый дождь. Давно его не было... Целый день наслаждались теплом, дарованным солнцем...
Быстрее, быстрее... Торопимся... Куда-то запропастились веревки, которыми мы крепим пленку на кольях... Да и веток, чтобы с боков заплести, потеряв бдительность, не заготовили. Под дождем спешим нарубить их. Все справедливо: хорошего понемножку. Иначе очень скоро перестаешь ценить это хорошее.
Сильный дождь, безнадежный. Ветер задувает к нам под кров дым от костра. Еще немного—и мы либо угорим, либо кинемся под дождь от него. Дышать нечем. Зато вместе с дымом заходит тепло. Сделалось как-то уютно...
Пламя костра хорошо освещает нас. Ветер переменился, и дым постепенно развеялся. Дождь выстукивает частую дробь. Тихо гудит огонь в костре, постреливают старые бревна. Хорошо, заблаговременно успели приготовиться к ночи и собрали большое количество дров.
Как ни странно, но именно заготовка дров, а вовсе не еда была в эти дни главной заботой. Дров много, но они очень разбросаны. И поскольку мы выбираем среди упавших деревьев потолще, чтобы дольше горели, работенка эта становится довольно тяжелой.
Перед тем как ложиться спать, Леша выкурил сигарету, доведя ее до такого окурка, что непонятно делалось, как он ухитрялся держать его между пальцев, и торжественно объявил: «Последняя...» Затянулся и решительным жестом швырнул окурок в костер. Вздохнул: «Теперь маяться буду...» Нам с Толей его тревоги непонятны и чужды.
А во время ужина Леша сделал другое признание. Я тогда сидел и интенсивно чесался. Комары особенно любят кусать руки и ноги. Кажется, они почему-то именно меня предпочитают всем остальным. У Леши и Толи кусают руки, а у меня — все что придется. Бедра мои просто горели. И тут Леша спросил: «А мы, можно сказать, привыкли теперь к комарам, да?» Мы с Толей кивнули. «А поначалу, — произнес Алексей, — после первой ночевки, я был просто ошарашен...