Вернулся кэп в сопровождении небритого араба на грузовичке, в который мы перегрузили все ящики.
— Когда ты придешь следующий раз? — спросил я Сэма.
— Весной. Это мой последний рейс, в декабре слишком часто штормит. Вот телефон Джафара, моего компаньона, он будет в курсе.
Мы тяпнули одну бутылочку и распрощались.
На первые несколько дней я рассчитывал остановиться у родственницы, жившей в пригороде Гиватаим, на другой стороне города. Прикинув, что до утра как раз успею дойти туда пешком, я отправился в путь по спящему городу. Небоскребы центральных улиц вскоре кончились, и потянулись жилые кварталы — белые дома с молодыми деревцами на крышах, тенистые платановые аллеи, маленькие парки, где в тени пальм бесшумно порхали на широких крыльях совы и похожие на больших летучих мышей крыланы, обитатели пещер и чердаков. В любое время года здесь чувствуешь аромат распускающихся цветов и молодой травки — недаром город назван Тель-Авив, «холм весны».
Полина, моя двоюродная тетя, приехала в Израиль с пожилым отцом и маленькой дочкой в самое тяжелое время, в конце 80-х, когда нахлынувшая волна иммигрантов совершенно затопила рынок труда, и устроиться по специальности было практически невозможно. Но Полина, видимо, оказалась более находчивой, чем другие, или меньше поддалась панике, охватывающей почти каждого, кто попадает в незнакомую страну и встречается одновременно со множеством новых для себя проблем. Она быстро нашла ту же работу, что и дома — страхового агента. Теперь трудные времена понемногу проходили, дочка заканчивала школу, а Полина осторожно приценивалась к строящимся квартирам. Только ее старенький отец никак не мог смириться с переменами и без конца всем рассказывал, как в один прекрасный день вернется в Россию.
Денег у меня почти не осталось, а Израиль — дорогая страна. Поэтому мне надо было как можно скорее начать зарабатывать, чтобы иметь возможность снять где-нибудь полкомнаты. В Тель-Авиве есть притоны для приезжих из России, где угол обходится совсем дешево. Сейчас, правда, там остается все меньше иммигрантов, но зато много людей, приехавших подработать, с гражданством или без.
На стройку устроиться можно всегда, но я решил оставить это на крайний случай.
Достав из рюкзака тщательно упакованный костюм, я пару дней обходил зоопарки, сафари-парки и прочие подобные заведения, пока не забрел в дельфинарий, одиноко возвышавшийся на пляже у самой воды.
— Нам нужен рабочий и ночной сторож, — сказал директор. — Плохо только, что ты не знаешь иврит. Правда, у нас все говорят по-английски, но дельфины знают только команды на иврите.
— Ну, в таком объеме я его быстро выучу.
— Тогда через месяц станешь тренером. Платить будем совсем мало, но зато можешь жить в будке. На работу выходишь через два дня. Если за это время найдем человека со знанием иврита, возьмем его.
На всякий случай я решил попробовать поискать работу еще в Иерусалиме, хотя жить там мне бы не хотелось. Одно дело — гулять по нему, как по музею, и совсем другое — провести всю зиму в этом пыльном городе с тяжелым климатом, опасной арабской частью и обилием религиозных кварталов. Я довольно агрессивный атеист, и оказаться в окружении верующих для меня то же самое, что перенестись вдруг в сталинский СССР.
Но напрасно я бродил по белым улицам и выгоревшим холмам. Естественным наукам трудно ужиться там, где люди уверены, что знают простой ответ на все вопросы, пусть даже взятый с потолка. В основном в Ирушалаиме обитают гуманитарии.
Плюнув на безнадежные поиски, я дождался темноты и ушел пешком в Бет-Лехем, библейский Вифлеем. Считается, что этот арабский город — очень опасное место для посещений, но под покровом ночи можно спокойно выспаться даже на нейтральной полосе линии фронта.
Поспав в апельсиновой роще и там же позавтракав, я осмотрел достопримечательности и смылся, пока ужасные террористы досматривали последние сны.
Собственно говоря, мне вряд ли что-нибудь угрожало. По внешнему виду меня можно было принять скорее за западного туриста, чем за израильтянина. Так что я спокойно погулял по лабиринту Старого Города и даже посмотрел закрытые для неверных уголки мечети Аль-Акса, рассказав мулле, что я сын татарского коммуниста, собирающийся принять ислам.
Вечером вернулся в Тель-Авив, перетащил вещи в будку сторожа, искупался в море, едва не достававшем до моего рабочего места, и приступил к исполнению обязанностей.
За ночь я успел отлично отдохнуть, познакомиться с дельфинами и рыбками в морских аквариумах и почитать книжки из маленькой библиотеки. Утром мне поручили перемыть стекла в аквариумах, чем я и занялся с удовольствием — ведь уже почти год я нигде не работал.
Тут выяснилось, что моя новая профессия имеет большой недостаток. Дельфинарий стоял в самом центре города, и нигде поблизости не было дешевой забегаловки, только очень дорогие рестораны и кафе. Готовить в моей будке тоже было не на чем. Получалось, что практически вся зарплата будет уходить на питание, а ведь я рассчитывал отложить за зиму хотя бы тысячу долларов, чтобы съездить на лето в Индию.
На всякий случай я зашел в контору, которая нанимала добровольцев для работы в киббуцах. За столиком сидела веселая зеленоглазая девчушка в военной форме, с нимбом кудрявых волос, густыми веснушками и маленьким, чуть вздернутым носиком.
— Я тебе не советую, — сказала она. — Там почти ничего не платят, а работа тяжелая.
— Так где же они берут добровольцев?
— Ну, молодежь приезжает из Америки и Европы, чтобы поработать в коммуне. Многие трудятся не за деньги, а за идею, хотя не очень знают, за какую. Кто-то рад хорошей тусовке, а кто-то просто слышал, что там можно устроиться, и уже не интересуется другими возможностями.
— По-моему, ты не очень любишь киббуцы.
— Я выросла в киббуце.
— Можешь не продолжать. Я тебя понимаю. Я вырос в России.
— Вот как? — она рассмеялась. — Ваши обычно идут в киббуцы, только если у них несколько детей и деваться больше некуда.
— Все понятно. Хочешь поплавать с дельфинами?
— С кем? — девушка наконец-то заметила, что перед ней живой человек, а не объект профессионального взаимодействия.
— Я пока работаю тренером в дельфинарии. Заходи вечерком, посмотришь.
— Ой, давай. Тебя как зовут?
— Вови. А тебя?
— Надин. Когда приходить?
Я задумался. До десяти вечера в дельфинарии оставались люди, но столь позднее время встречи наверняка вызвало бы у нее подозрения.
— Встретимся в полдевятого. — Я надеялся, что она опоздает хоть на полчасика. — Не забудь купальник.
Ровно в девять я встретил ее на пляже и повел ужинать, потратив почти все оставшиеся деньги. Тут я с удивлением узнал, что работа в киббуцном бюро — ее армейская служба. Часть новобранцев, от которых в войсках нет особого проку, направляют на «общественно полезный труд».
Сейчас, правда, Наденька была одета в короткие шорты и футболку, и трудно было представить себе человека, столь мало совместимого с понятием «армия».
В десять вечера я оставил ее смотреть аквариумы, а сам взял у директора связку ключей.
— Посторонних не пускать, — напомнил он мне, садясь в машину, — дельфинов не дразнить, на дежурстве не спать.
Что ж, Надин уже не была для меня посторонней, дразнить дельфинов мне бы и в голову не пришло, а спать в эту ночь, я надеялся, не придется.
Мы зашли в зал, где фыркали и плескались дельфины, разделись и подошли к бассейну. Когда девочка скинула шортики и майку, оказалось, что она очень загорелая и аппетитная.