Что ж, тогда и нам отходить надо, пока не рассвело… Будь здесь холмянцы, можно было бы на усадьбу нажать, а так делать нечего. Передай, чтобы отходили! – сказал он Сачку.
– Фольварк запалить? – спросил тот.
– Не надо. Все равно нашим будет, – запретил Щабель. – Пусть седают на коней.
– А баб куда же? – недовольно буркнул Сачек.
– Их тоже на коней посадим.
– Тут я подводу снарядил с барахлишком, одну посадить можно!..
Щабель помог Олесе сесть в седло.
– Не упадешь? – сказал он, подавая ей поводья.
– Нет, я у себя в деревне ездила.
– Ну, а ружье перекинь через плечо. Эх, и вояка же из тебя геройский! – пошутил он, но сейчас же помрачнел…
Птаха скакал рядом с Олесей. Ему все казалось, что девушка может упасть…
Через полчаса они соединились с уходящими из города.
Эдвард Могельницкий приехал на вокзал, чтобы лично отблагодарить полковника Пфлаумера за оказанную помощь.
– Чем могу быть вам полезен? Скажите, и все, что в моих силах, будет сейчас же сделано.
Полковник Пфлаумер отказался от услуг.
– Благодарю. У нас есть все необходимое. Но вслед за нами движется пехотный франкфуртский полк. Господин Шмультке говорит, что в нем служит ваш брат. Как мне известно, они нуждаются в продовольствии и теплой одежде. Начинаются холода. Вот если вы им поможете, это будет прекрасно.
– Конечно, конечно! – заверил его Эдвард. – Может быть, господин полковник разрешит мне наградить его доблестных солдат? Я хочу выдать им по сто марок…
– Это можно. Я передам о вашей любезности полковому совету. Кстати, мы здесь думаем задержаться до прихода франкфуртцев и просим не чинить нам препятствий в получении хлеба из пекарни.
Могельницкий приложил руку к козырьку.
– Я немедленно отдам приказ доставлять вам хлеб сюда, на вокзал. Теперь разрешите от имени наших дам и всей семьи пригласить вас и господ офицеров на вечер, устраиваемый в вашу честь в нашем родовом имении. За вами будут присланы экипажи.
– Спасибо! Я передам офицерам. Если все будет спокойно, мы приедем.
Могельницкий со своим штабом уехал.
– Надо торопиться, а то мы с ними не справимся тогда, – сказал Могельницкий Броне, когда они возвращались в город. – Пошлите двоих курьеров к Замойскому. Пусть он снимет свой отряд из-под Павлодзи и движется сюда. Пусть ему скажут от моего имени, что, как только мы справимся с немцами, я помогу ему разгромить павлодзинцев. А вы подготовьте на вокзале все, что нужно. Если наш план провалится, то придется эвакуировать город и открыть немцам дорогу… Не упускайте холмянцев из виду, когда они появятся. Действуйте энергично!
Потоцкий не уехал в этот день, как думал. Восстание в городе задержало его. Когда положение было восстановлено, в кабинете Эдварда был разработан предложенный Потоцким план разоружения немцев. Горячий Потоцкий защищал его с таким пылом, что Эдвард не мог возражать, не рискуя навлечь на себя обвинение в трусости.
– Вы говорите – риск, но где его нет? Я сам буду помогать вам и уверен, что мы немцев разоружим, – самоуверенно говорил Потоцкий.
Во время их беседы отец Иероним доложил, что приехала делегация от холмянцев. Эдвард приказал арестовать их.
– Я их повешу! Они разгромили наш фольварк в Холмянке, а здесь забрали купленных мною лошадей! – крикнул он.
Но тут неожиданно вмешался Потоцкий:
– Повесить всегда можно. А нельзя ли их использовать для наших замыслов?
Эдвард удивленно посмотрел на него.
– Вы думаете? Это же сброд!..
– Ничего, ничего! Пусть отец Иероним с ними побеседует. Скажите им, что если, они к вечеру пришлют пятьдесят человек к вокзалу и помогут нам разоружить немцев, то получат часть добычи, денег и графское прощение, обращаясь к отцу Иерониму, приказал Потоцкий.
– Ну, вы сами знаете, как это уладить…
Отец Иероним ушел, но вскоре вернулся.
– Они просят, чтобы сам вельможный пан сказал им это.
Эдвард взглянул на Потоцкого.
– Ничего, подите. Это ведь ни к чему не обязывает.
Эдвард поднялся.
Вечером, когда в усадьбе Могельницких собрались почти все немецкие офицеры, Эдвард с Потоцким, окруженные конвоем, поехали к вокзалу.
Наспех собранные для вечера панны усиленно занимали гостей.
Повеселевший Юзеф не жалел вина.
Немцы понемногу осваивались.
Шмультке и Зонненбург ухаживали за Стефанией. А хитрая полька дарила немцев лукавыми взглядами, хохотала. И никому не могло прийти на ум, что творится сейчас на вокзале.
Длинноногий немецкий солдат бегал от вагона к вагону и радостно кричал в открытые двери:
– Торопитесь получить по сотне марок! А то, чего доброго, не хватит, тогда останетесь с носом. Деньги раздают в первом классе вокзала…
Вагоны опустели. Густая толпа солдат заполнила залы первого и второго классов. Фельдфебель выкрикивал фамилии, а трое служащих управы выдавали каждому стомарковую ассигнацию. У столов – толкотня, крики, споры: кто-то получил дважды, его уличили…
А в это время Дзебек, от которого все еще несло отвратительной вонью, хотя он трижды отмывался в бане, каждый раз вновь отсылаемый туда Вроной, с несколькими жандармами вел к паровозу Воробейко.
– Садись и двигай к эшелону. Подойдешь и сразу же нажимай на все колеса, чтобы эшелон в один момент был вывезен на станцию. Отвезешь версты за четыре и остановись. Смотри у меня, чуть что… – И он показал помощнику машиниста на револьвер.
– Но они ж меня убьют за это!
– Ни черта тебе не будет! Садись и двигай. А будешь разговаривать, тут тебе и амба!
Воробейко, проклиная себя за то, что остался на станции, полез на паровоз.
По станции неслись дикие крики. Громыхая на стрелках, состав, быстро развивая ход, промчался мимо вокзала и скрылся за депо.
Кое-кто из солдат пытался догонять, но вскоре, видя бесполезность этого, останавливался.
Большинство солдат были безоружны. Только унтер-офицеры имели револьверы и некоторые солдаты – тесаки.
– Измена! Нас предали! – неслись со всех сторон возмущенные крики.
Разъяренные солдаты избили ни в чем не повинных служащих управы, опрокинули стол с деньгами.
Белобрысый лейтенант в пенсне, один из оставшихся на вокзале офицеров, пытался навести порядок.
– Кто с оружием, ко мне!
Но было поздно. Вокзал был окружен отрядом Могельницкого и людьми Потоцкого. А дорогу на север преградили холмянцы.
Ими командовал высокий крестьянин, во всем подчиняясь советам Зарембы, который с двумя десятками легионеров тоже был среди холмянцев.
Несколько залпов заставили немецких солдат по одному выйти из здания, как им было приказано.
Через полтора часа, без шинелей, которые с них сняли, а кое-кто и разутый, немцы, окруженные с трех сторон поляками, были выведены за станцию.
– Внимание! – заорал Заремба. – Вам приказано двигаться вперед, не останавливаясь ни на одну минуту. Дойдете до фатерланда и пешком, ничего!
Гробовое молчание было ему ответом.
Несколько сот человек молча шагали по грязи, мрачно опустив головы, затаив лютую ненависть к обманувшим их людям…
– Ну, что я вам говорил? – восхищенно воскликнул Потоцкий, гарцуя на беспокойном коне. – Теперь поедем к господам офицерам. С ними мы будем немножко вежливее. Надо все-таки помнить, что они сегодня вели себя прилично. Я напишу князю Замойскому, чтобы он пропустил их без эксцессов.
– Да, конечно, – согласился Эдвард.
Эшелон промчался мимо пустынного полустанка и через полчаса влетел на соседнюю станцию. Воробейко остановил паровоз и спрыгнул со ступенек.
Со всех сторон к эшелону бежали вооруженные люди.