Вот подожди, окончим университет, берегись меня тогда!
Уверившись, что Лариса крепко к нему привязалась, Олег охладел к ней.
– Чудо природы скучает, – невесело шутила Лариса, – ему надо немножечко человеческого внимания.
Она не могла понять, что произошло с Олегом.
– Ты скажи прямо, – просила она. – Надоела?
– Как тебе не стыдно? – вяло защищался Олег. – Просто у меня такой характер.
И стоило ему немного отойти от Ларисы, как сразу явственно проявлялись его недостатки. Курсовое собрание осудило его за пренебрежительное отношение к товарищам, стенная газета раскритиковала за высокомерные отзывы о преподавателях.
Но чем сильнее проявлялись в Олеге недостатки, тем с большей верой Лариса думала о том, что она обязана помочь ему избавиться от них. Любовь ее была тревожной, но поворачивать назад было поздно: Лариса любила, а для нее это значило – на всю жизнь.
Он закончил университет на год раньше ее и, уезжая, сказал:
– Буду ждать.
Неделю не было писем. Ей думалось, что он попал под трамвай, заболел или еще что-нибудь. Потом письма полетели одно за другим. Олег скучал: «Мне недостает тебя», – писал он.
Встреча после разлуки была, наверное, самым счастливым мгновением ее жизни. Ради этого можно было и пострадать.
В редакции Ларису назначили заведующей отделом учащейся молодежи. Все шло хорошо, и вдруг – совсем неожиданно – случилось то, о чем жалеть было уже поздно.
Обо всем этом Лариса думала до утра. Болела голова, в теле была слабость. Лариса устала лежать и думать. А что, если завтра, то есть уже сегодня, не ходить на работу? Ой, нет! Вернется из командировки мама, она обязательно вызовет врача. Не надо. Лариса закрыла лицо руками: она сама сходит в клинику, сама обо всем расскажет маме… А что сейчас делает Олег? Наверное, ходит по комнате и курит… А ведь смешно: только вчера узнала, что стала матерью… Ничего смешного нет. Страшно. Очень страшно. Мама заплачет… Может, проще сделать? Не поздно?.. Нет, ни за что… И не надо ни о чем жалеть.
Проснулась Лариса усталой и разбитой. Было семь часов. Она торопливо оделась, еще не понимая, куда заторопилась, но сразу же ей стало ясно: она должна идти на завод и первой увериться в правоте Олега. От этого решения повеселело на душе.
Едва Лариса сошла с крыльца, озноб охватил ее откуда-то изнутри. Потом замерзли губы, ресницы заиндевели, и было больно шевелить веками.
У заводской проходной она остановилась и, морщась, затопала окоченевшими ногами. Мимо пробегали люди. Все они, казалось ей, поглядывали на нее с удивлением: зачем она здесь, что ей надо? Ларисе стало неловко, она отступила назад, в темноту, но тут же шагнула вперед, заметив высокую фигуру Максимова.
– Здравствуйте, – обрадованно сказала Лариса и поперхнулась колючим морозным воздухом. – Мне вас очень нужно.
– Меня? – изумился Максимов. Он пританцовывал на месте, по очереди растирая то одно, то другое ухо. – Да вы кто? – Услышав ответ, он насупился, перестал пританцовывать. – Не ждал в такую рань. Факты, значит, прибежали проверять? Валяйте! – Максимов провел Ларису в проходную и сказал человеку за барьером: – Пропуск в инструментальный товарищу из газеты.
До цеха они прошли молча. У входа Максимов проговорил насмешливо:
– И почему у вас всегда так бывает – наврет один, а разбирается другой? Пускай Вишняков явится. Ребята с ним потолковать хотят. Мне за станок пора. Действуйте. В партком загляните, в завком, в общем, куда хотите.
С каждой его фразой в голову Ларисы все настойчивее проникала мысль, что Максимов прав. Откуда она появилась, эта мысль, было непонятно, но Лариса не могла ее отогнать.
– Извините меня, – Лариса растерянно помолчала.
– Представьте, что я не сотрудник редакции, а… ну, словом, пришел к вам человек, вот я, и спрашивает: правду вы говорили в редакции или нет?
– Проверяйте, сами узнаете, чего тут рассуждать?
– Спасибо, – невпопад пробормотала Лариса, – где здесь можно погреться? У меня ноги замерзли.
– Да вон у батареи. Теплынь.
У батареи центрального отопления Лариса быстро отогрелась. Ноги заныли, будто сжатые тисками.
– Оттаяли маленько? – раздался рядом веселый мужской голос. – Чайком не побалуетесь?
Перед ней стоял высоченный парень в короткой, чуть ли не до пояса телогрейке, кубанке, лихо надвинутой на левую бровь.
– Меня в вашей «Смене» описали, – продолжал он. – Смеются ребята. Не хуже «Крокодила» получилось.
– А что смешного?
– Да про горделивую осанку написано, а я сутулый… Вот чаек-кипяток, вкусно, как в буфете, – он поставил на подоконник алюминиевую кружку и объяснил: – Меня Максимов к вам послал, говорит, замерзли… Пейте, пейте, чаек что надо. – Видно было, что парню хотелось поговорить, он переступал с ноги на ногу. – А здорово вы про Каховку сочинили! Хохотали мы тут. Ну, мне пора, я с ночной, пора на боковую смену. Кружку здесь и оставьте. Пока.
Кругом шумели станки, где-то недалеко стучал молот: обманул, обманул, обманул.
Теперь все ясно. Не надо создавать никакой комиссии для проверки заявления Максимова. Инструментальщики правы: Олег многое «присочинил».
По дороге в редакцию Лариса обдумывала, как будет разговаривать с Олегом. Он может убираться на все четыре стороны. Противно не то, что он сделал много неточностей в очерке и кое-что выдумал для красивости, а то, что лгал ей. И это сейчас, когда им надо думать о семье!
– Ух, глаза какие! Совсем не спала? – Маро бросилась к Ларисе, едва она вошла в приемную. – Тебя Копытов три раза вызывал. Попадет!
Редактор, взглянув на Ларису, проворчал недружелюбно:
– Полосу о детских домах придется переделать. Ерунда получилась. Неглубоко написано, несерьезно. Ты посмотри, что тут написано: ласка да ласка, заботливые руки… Не роман это, а газета, понимаешь? Ты с того начни, что в нашей стране, благодаря неустанной заботе… и так далее. Цифры приведи. Понимаешь?
– Здравствуйте, Сергей Иванович.
– Чего?
– Здравствуйте, говорю. Мы сегодня не виделись.
– Привет. Вас много, тут не упомнишь, с кем виделся, с кем – нет. Почему опоздала? Сколько раз напоминал: если нужно, предупредите накануне. Новый работник наш, Лесной, сегодня отчудил. Почему, спрашиваю, опоздал. А он: вышел, дескать, из дому, а погода такая замечательная, настроение такое поэтическое. Пешком, видите ли, захотелось прогуляться. Настроение поэтическое. Тоже мне, Пушкин нашелся, так сказать.
– Я была на заводе, Сергей Иванович, – тихо проговорила Лариса. – Максимов прав. Олег виноват. Если вы уволите его…
– Фу ты, господи! – Копытов стукнул по столу кулаком. – И кто его за язык тянул!.. Горе мне с вами, а не работа, – Копытов помолчал, развел руками и сел. – А тебя кто на завод посылал? С чего это ты? Никому ничего не сказала, никого не предупредила… Ладно, иди. Авось обойдется.
То, что редактор забраковал ее полосу – результат десятидневной командировки – Ларису даже не удивило и тем более не огорчило. Ко всему привыкает человек. Копытов не любил живых, не шаблонных материалов, предпочитал им солидные, нудные статьи, которые в редакции называли «шлакоблоками». Лариса привыкла к тому, что ее материалов Копытов не подписывал без более или менее крупного разговора.
Она думала об Олеге, перебирала письма, хотела позвонить в облоно, взяла в руки телефонную трубку, долго сидела, слушая гудок… Набравшись решительности, она заглянула в соседнюю комнату, затем – в другую, прошла в приемную.
– Олег разве не приходил? – спросила она Маро.
– Приходил, – виновато ответила Маро. – Хочешь ириску?
– А где он?
– Почему не хочешь? Очень вкусная ириска.