Как могло произойти такое, в чем корень зла, где порок: в нашей системе воспитания, в отсутствии необходимого контроля за досугом молодежи, в пробелах законодательства, регулирующего межклановые отношения? Я не берусь дать сейчас ответ на все эти вопросы, но ясно одно: надо бить в набат и любыми средствами воспрепятствовать распространению опасной эпидемии.
И последнее: я утверждаю, что дело это не веронских и даже не провинциальных, а общегермеситских масштабов. Мы не имеем права, руководствуясь соображениями местного патриотизма, упрятать концы в воду и свести все к шаткому компромиссу между общинами матов и агров. Сама идея компромисса и согласия, полюбовной сделки вопиющим образом противоречит характеру происшествия. Мы обязаны немедленно проинформировать о нем Великарий, добиваться рассмотрения его в Сенате и принятия чрезвычайных мер в защиту основы нашей цивилизации – профессионального кланизма. Благодарю вас, синьоры.
Экспрессивная речь Чейза произвела сильное впечатление, поднялся разноголосый гул, и арбитру, чтобы навести порядок, пришлось пригрозить очистить зал.
– У нас остался последний свидетель, наставник Сторти. Прошу внимания.
Перешептывание все-таки продолжалось, спорили за и против доводов Чейза, и, когда Сторти начал давать показания, его почти никто не слушал.
– Что вы можете сказать о характере своего воспитанника?
– Только то, что это благородный и прямодушный человек, если б у меня был такой сын, я гордился бы им.
– Когда вы узнали об его увлечении синьоритой Капулетти?
– Если позволите, ваша честь, я перейду к самому существенному. – Арбитр кивнул. – Я свидетельствую, – заявил Сторти, повысив голос и привлекая тем внимание публики, – что Ула любит Рома так же, как и он ее, и что она добровольно отправилась с ним в изгнание, чтобы избежать разлуки.
– Чем вы можете доказать свои слова?
– Очень просто. Я сам организовал их побег.
В зале поднялся невообразимый шум, арбитру пришлось вторично пустить в ход колокольчик и свою угрозу.
– И вы не стесняетесь говорить об этом с бравадой?
– Да, потому что я совершил благое дело.
– Негодяй! – закричала Марта. – Гнать из Университета такого наставника, судить его! – Ее поддержали многие.
– Я сам уйду! – сказал Сторти с вызовом. – А суда я не боюсь, в моих действиях, достопочтенная синьора, нет состава преступления. Преступники те, кто хочет разлучить влюбленных, растоптать их чувство и сделать на всю жизнь несчастными.
– Вы с ума сошли! – воскликнул лидер общины агров. – Это именно нелепая страсть лишит их профессии и сделает раньше или позже несчастными! Как они могут объясняться между собой, с помощью апа?
Монтекки отметил, что его шеф употребляет дословно те же выражения, с помощью которых он вразумлял Рома. А Сторти-то, Сторти, вот он каков, этот пристрастный к ячменке добродушный толстяк!
– Они прекрасно объясняются на языке, известном только им двоим, заверяю вас, – сказал Сторти.
– Чепуха! – прокричал лидер общины матов. – Он нас дурачит.
– О, нет, – сказал наставник, – и если вы в молодости не знали этого языка, синьор, то мне вас просто жаль. – Небольшая группа молодых людей неистово зааплодировала, Сторти помахал им рукой и поклонился, как артист, дождавшийся наконец своего звездного часа. Обстановка накалилась до такой степени, что в зале вот-вот грозила вспыхнуть потасовка. Арбитр надрывался, пытаясь утихомирить публику. К нему подлетел взъерошенный, как всегда, ректор Университета.
– Немедленно прервите заседание! Вы понимаете, что происходит?
– Обыкновенный скандал, я за свою практику видел и почище.
– В том-то и дело, что не обыкновенный! – Ректор прошептал ему на ухо: – Впервые они разделились не по клановой принадлежности, а совсем на другой основе – одни за Чейза, другие за этого проходимца.
Арбитр встревоженно покачал головой.
Дело действительно нешуточное, как бы ему самому не пришлось отвечать за допущенное безобразие.
– Объявляется перерыв, – заорал он громовым голосом, – публику удалить из зала, комиссия завершит работу в закрытом заседании!
5
Тибор с нетерпением ожидал возвращения родителей и переживал заново все перипетии скандального заседания согласительной комиссии. Он и Пер с группой приятелей славно порезвились, когда в зале разразилась буря. Тибор хорошо врезал в челюсть одному из голосистых сторонников Сторти и с удовольствием намял бы бока ему самому. Наставник! Жирная свинья! Ну, погоди, ты от нас не уйдешь, мы тебе покажем, как сводничать и похищать девушек! Здорово им всем выдал Чейз. Хоть и выскочка, а светлая голова. Он один понял, что надо не распускать нюни по поводу несчастных влюбленных, а трубить тревогу и всеми средствами защищать кланизм. Не то что мой благодушный папаша, который и рта побоялся раскрыть. Он за здорово живешь отдаст аграм и наш дом, и наши привилегии, лишь бы его оставили в покое.
Чета Капулетти вернулась домой в сильном возбуждении. Перебивая друг друга, родители посвятили сына в подробности закрытого заседания. Началось с того, что большинство потребовало последовать настояниям Чейза и обратиться за советом в Центр. Оттуда сообщили резолюцию Великого математика: пусть разбираются сами. Потом обсудили возмутительное поведение наставника и единодушно вынесли частное определение – рекомендовать ректору уволить Сторти из Университета, а общине агров – предать его суду чести. Самая горячая схватка состоялась по вопросу об ответственности Рома Монтекки. Маты добивались признания его виновным в насильственном похищении Улы, агры не давали согласия на такую формулировку. Их сторону принял и арбитр, заявив, что материалы слушания не подтверждают факты учинения насилия.
– А как же показания Клелии? – спросил Тибор.
– Эту дуру не приняли всерьез, – в сердцах сказала его мать.
– Слава богу, что никто не потребовал привлечь ее к ответу за ложные показания, – сказал Капулетти. – Я тебя предупреждал…
– Ах, оставь, если б мы следовали твоим советам, так остались бы при своих интересах. Здесь не до чистоплюйства. Наше дело правое, и надо отстаивать его любым способом!
Тибор одобрительно кивнул, и Капулетти, оставшийся в меньшинстве, решил, как обычно, придержать язык.
– Чем же кончилось?
– С грехом пополам согласились ограничиться похищением без насилия. Уж этого никто не мог отрицать. Полиции передано объявление, обязывающее всех, кому попадется на глаза Ром Монтекки, задержать его и передать властям.
– В таких случаях печатаются фотографии…
– Я понимаю, Тибор, что тебя беспокоит. Не тревожься, мы с отцом решительно воспротивились, чтобы и Ула красовалась в роли преступницы.
– Правда, арбитр заявил, что это ровно вполовину уменьшит шансы на их поимку, – осмелился заметить Капулетти.
– Тебе, я вижу, совершенно не дорога честь дочери!
– Что уж теперь скрывать, в зале было полно журналистов.
– Одно дело газета, и совсем другое – объявление о поимке. Это и дураку должно быть ясно.
– Ладно, не ссорьтесь. – Тибор решил вступиться за отца, заметив, что у того дрожат губы. – Будете ждать?
– Ничего другого не остается. Ты что-нибудь предлагаешь?
– Посмотрим, – уклончиво ответил Тибор.
В комнату вошла Клелия.
– Тут вас, – сказала она младшему Капулетти, – спрашивает какой-то юноша не из нашего клана.
Выйдя в вестибюль, Тибор увидел щуплого паренька, который нервно мял в руках свой берет.
– Что тебе?
– Ты Тибор Капулетти?
Тибор кивнул.
– Я Гель Монтекки, брат Рома. Помнишь, я послал тебе записку об их свидании?
– Разумеется. Явился ходатайствовать за братца? – спросил он враждебно.