– Нет, – ответил Крайцлер. – Кроме того, что правая рука была отделена от тела.
– И никаких порезов или синяков на предплечье? – продолжал Люциус.
– Никаких.
– Так. Это подтверждает то, о чем мы уже догадывались. – Люциус уронил мертвую руку и вытер пот со лба. – Это очень грубый шпагат, – продолжил он, показывая на предмет обсуждения, валявшийся рядом на крыше, а затем – на руку мальчика. – Даже после символической борьбы от него на коже непременно бы остались значительные следы.
Сара перевела взгляд со шпагата на Люциуса.
– Тогда… выходит, что борьбы не было?
То, как она это сказала, – печаль, сквозившая в ее голосе, – отозвалось тупой болью у меня в груди. Следствие было ясным без слов. Люциус сделал окончательный вывод:
– Я подозревал, что мальчик позволил себя связать, и даже когда его душили, он практически не сопротивлялся. Он вообще, по-моему, не понимал, что в действительности происходит. Вы видите, если бы здесь происходила какая-то борьба, остались бы царапины или как минимум синяки на предплечьях, когда мальчик пытался уворачиваться от ударов. Но опять – здесь ничего. Так что… – Люциус глянул на нас, – я бы сказал, что он знал убийцу. И они могли пользоваться веревками ранее. В целях… сексуального характера…
Теодор со свистом втянул воздух.
– Боже праведный…
Наблюдая за Сарой, я заметил, как в уголках ее глаз показались слезы, но она несколько раз быстро моргнула, и они пропали.
– Ну, последнее всего лишь теория, разумеется – добавил Люциус. – Но в том, что мальчик знал преступника, я абсолютно уверен.
Крайцлер медленно кивнул, его глаза сузились, а голос стал вкрадчивым:
– Знал его – и доверял ему.
Люциус наконец встал и отвернулся от тела.
– Да, – сказал он, выключая лампу.
В этот момент Сара одним движением поднялась на ноги и устремилась к дальнему краю крыши, подальше от того места, где стояли мы. Оставшиеся вопросительно переглянулись, после чего я двинулся следом. Медленно приблизившись, я увидел, что она смотрит на нашу Леди Свободу, и, признаться, удивился, не заметив рыданий. Тело Сары было совершенно спокойно – даже слишком. Не поворачиваясь, она бросила мне:
– Пожалуйста, Джон, ближе подходить не надо. – Тон ее был далек от истеричного, напротив – он был скорее ледяным. – Лучше, если рядом мужчин не будет. Пару минут.
Я неуклюже замер.
– Я… прости меня, Сара. Я просто хотел помочь. Тебе сегодня пришлось многое увидеть.
Она позволила себе горько усмехнуться:
– Да. Но здесь ты мне ничем помочь не сможешь. – Она замолчала, но я не отходил. – И насчет, – продолжила она после долгой паузы, – глупой версии, что это могла быть женщина…
– Глупой? Насколько я знаю, мы до сих пор этого толком не выяснили.
– Большинство из вас – возможно. Я не виню вас в этом. Здесь вы в проигрышном положении.
Я обернулся, почувствовав рядом чужое присутствие, и обнаружил у себя за плечом Крайцлера. Он приложил палец к губам, а Сара между тем продолжила:
– Но я могу сказать тебе, Джон, там, позади – это работа мужчины. Никакая женщина, способная на убийство мальчика, не смогла бы… – Сара нащупывала слова. – Все эти раны, шпагат, весь этот… Я никогда этого не пойму. Но вне всякого сомнения, как только у вас появляется… такой опыт… – Она еще раз зловеще усмехнулась. – И, похоже, всегда все начинается с доверия…
Повисла еще одна неловкая пауза; Крайцлер коснулся моей руки и, качнув головой, показал, чтобы я шел с ним.
Но вне всякого сомнения, как только у вас появляется… такой опыт… – Она еще раз зловеще усмехнулась. – И, похоже, всегда все начинается с доверия…
Повисла еще одна неловкая пауза; Крайцлер коснулся моей руки и, качнув головой, показал, чтобы я шел с ним.
– Просто оставь меня на пару минут, Джон, – закончила Сара. – Со мной все будет в порядке.
Мы с Крайцлером молча удалились на другой край крыши, и, когда оказались достаточно далеко от Сары, Ласло пробормотал:
– Разумеется, она права. Я никогда не встречал женской мании, послеродовой или нет, сравнимой с чем-либо подобным. Хотя, возможно, мне понадобилось слишком много времени, чтобы это осознать. Нам следует подумать, как воспользоваться Сариной точкой зрения, Джон. – Он быстро огляделся. – Но в первую очередь нам пора убираться отсюда.
Пока Сара оставалась на краю крыши, мы приступили к сбору оборудования Айзексонов и уничтожению всех своих следов на месте преступления, в первую очередь – к очистке крыши от пятен алюминиевой и угольной ныли. Маркус затеял беседу о том, что половина тех шести убийств, что с уверенностью можно приписать нашему человеку, совершена на крышах. Немаловажное обстоятельство: крыши в Нью-Йорке в 1896 году были хоть и вторичным, но, вне всякого сомнения, хорошо известным способом путешествий по городу – вознесенные под облака копии тротуаров внизу, полные своих пешеходов и обитателей. В трущобах довольно большая, хоть и поддающаяся определению группа людей проводила целые дни в делах, не спускаясь вниз. То были не только кредиторы, алчущие расплаты, но и строители, священники, коммивояжеры, медсестры и прочая. Размер ренты в доходных квартирах зависел от усилий, прикладываемых жильцом для достижения своего угла, так что самые неудачливые, как правило, оккупировали верхние этажи. Те же, кто имел дела с этими беднейшими из бедных, предпочитали не испытывать судьбу подъемами и спусками по крутым и зачастую опасным лестницам, а просто перемещались из здания в здание по крышам. Это правда, мы не знали, каким образом наш убийца попадал наверх, но было понятно, что однажды очутившись там, дальше он прокладывал путь с завидным мастерством. Следовало повнимательнее присмотреться к возможности того, что некогда он занимался какой-либо из этих верхолазных профессий либо занимается ею нынче.
– Кем бы он ни был, – объявил Теодор, сматывая в бухту веревку, с помощью которой мы спускали Маркуса со стены, – нужно обладать весьма холодным рассудком, чтобы так точно спланировать этот ужас и так тщательно воплотить его в жизнь, догадываясь, что задержание всегда возможно.
– Да, – согласился Крайцлер. – Это очень похоже на проявление боевого духа, не так ли, Рузвельт?
– Что это значит? – взвился Теодор, поворачиваясь к Крайц-леру с видом человека оскорбленного. – То есть как это – боевого? Я совсем не это имел в виду, доктор, – вовсе не это! Мне внушает отвращение само предположение, что это может оказаться работой солдата.
Ласло слегка улыбнулся, прекрасно сознавая, что Теодор (которого от подвигов на холме Сан-Хуан отделяли еще несколько лет) по-прежнему рассматривает воинское искусство с мальчишеским почтением.
– Возможно, – продолжал гнуть свое Крайцлер, – но холодный рассудок, тщательно планирующий насилие? Не то ли это качество, которое мы стремимся развивать в солдатах?
Теодор громко прочистил горло и затопал прочь от Крайцлера, чья улыбка только стала шире.
– Запишите это, детектив-сержант Айзексон, – громко сказал Ласло, якобы обращаясь к одному из обоих братьев. – Совершенно точно просматривается возможность наличия у убийцы военного опыта!
Теодор вновь оборотился с выпученными глазами, но едва успел начать: «Разрази меня гром, сэр!…», когда на крышу влетел Сайрус.