В 1992 году он наконец опубликовал шестисотстраничную монографию "Техника получения функциональных изображений и география мозга" – настоящий атлас нового мира, где были свои континенты, моря и архипелаги...
Несмотря на успех книги у собратьев по международному научному сообществу, французские инстанции по‑прежнему хранили молчание. Все было даже хуже: в Орсэ и Лионе установили позарез необходимое Эрику оборудование, а о нем никто и не вспомнил. Мореплаватель без корабля, Акерманн покинул реальный мир ради синтетической вселенной: он глотал "экстази", и взлетал под небеса, и подыхал от некачественной отравы.
Эрик пребывал на дне пропасти, когда ему пришло письмо из Комиссариата по атомной энергии.
В первый момент он решил, что продолжает бредить, но глаза его не обманули – это был положительный ответ: поскольку использование позитронной камеры связано с введением радиоактивного маркера, КАЭ заинтересован в проведении работ.
Специальная комиссия выражала желание встретиться с доктором Акерманном, чтобы определить размеры участия КАЭ в финансировании программы.
Через неделю Эрик Акерманн явился в штаб‑квартиру Комиссариата в Фонтенэ‑о‑Роз, где его ждал сюрприз: комитет состоял из военных. Невропатолог мысленно улыбнулся. Форма этих людей напоминала ему славное времечко – 1968 год, когда он был маоистом и дрался со спецназовцами на баррикадах на улице Гей‑Люссак. Воспоминание вдохновило его, а горсть бензедрина помогла избавиться от мандража. Он сумеет поговорить с этими орлами на их языке и убедит их в своей правоте и нужности...
Его доклад длился несколько часов. Он сообщил, что использование "Petscan" позволило в 1985 году выделить зону страха, и теперь можно разработать препараты, которые позволят ослабить его влияние на рассудок человека.
Все это Эрик рассказал военным.
Потом он описал работы профессора Джонса: англичанину удалось локализовать нейронную цепь боли, и теперь врачи могут ограничить порог страдания.
Он произнес эти слова перед комитетом, состоящим из генералов и военных психиатров.
Следующим пунктом его программы стало упоминание других исследований – о шизофрении, памяти и воображении...
Он блистал красноречием, размахивал руками, приводил статистику, цитировал научные статьи, стараясь внушить этим людям, что им предоставляется уникальная возможность: отныне, благодаря созданию картографии мозга, можно наблюдать, контролировать, "лепить" человеческое сознание!
Месяц спустя Эрика снова вызвали и сообщили, что его проект будет профинансирован, но при одном условии: он должен перебраться в Институт Анри‑Бекереля, военный госпиталь в Орсэ. Кроме того, ему придется сотрудничать с армейскими коллегами, соблюдая полную открытость.
Акерманн расхохотался: он будет работать на Министерство обороны! Он – дитя контркультуры 70‑х, чокнутый психиатр, пожирающий амфетамины... Эрик убедил себя, что сумеет перехитрить своих заказчиков, что не они будут им манипулировать, а он ими.
Как же сильно он ошибся...
В комнате снова зазвонил телефон.
Эрик и не подумал снять трубку. Он раздвинул шторы и встал у окна. Часовые были на месте.
Авеню Трюден переливалась нежно‑коричневыми цветами: сухая глина, старое золото, ржавчина. Глядя на эту улицу, Акерманн почему‑то всегда думал о китайском или тибетском храме: их облупившиеся желто‑рыжие стены всегда кажутся европейцам окном в другую реальность.
Было четыре часа дня, и солнце стояло высоко в небе.
Внезапно Эрик решил не ждать ночи.
Он должен бежать – немедленно.
Пройдя через гостиную, Акерманн схватил дорожную сумку и открыл дверь.
Все началось со страха.
Им все и закончится.
39
Он спустился на парковку по запасной лестнице. Остановился на пороге, вгляделся в темноту: никого.
Пройдя через стоянку, отпер черную, скрытую за колонной дверь, по коридору добрался до станции метро "Анвер" и только тогда позволил себе оглянуться: его никто не преследовал.
Остановился на пороге, вгляделся в темноту: никого.
Пройдя через стоянку, отпер черную, скрытую за колонной дверь, по коридору добрался до станции метро "Анвер" и только тогда позволил себе оглянуться: его никто не преследовал.
В вестибюле толпа на мгновение заставила его запаниковать, но он успокоил себя: пассажиры облегчат ему бегство. Он энергично протолкался через толпу, не выпуская из поля зрения следующую дверь по другую сторону выложенного плиткой пространства.
У фотокабины сделал вид, будто ждет у окошечка свои снимки, а потом незаметно нырнул за нее. Немного поколебавшись, он извлек отмычку, быстро открыл дверь с надписью "ДЛЯ ПЕРСОНАЛА" и проскользнул внутрь.
Эрик вздохнул с облегчением, оставшись в одиночестве. В коридоре чем‑то сильно пахло – запах был едкий, сильный и почти узнаваемый – но именно "почти". Акерманн направился в узкий проход, то и дело спотыкаясь о заплесневелые коробки, брошенные кабели и металлические контейнеры. Свет он не зажигал и не давал себе труда запирать за собой многочисленные железные двери, ему казалось, что они и без того встают за его спиной, как верные стражи.
Наконец он оказался во чреве второй автомобильной стоянки, расположенной под Антверпенским сквером. Точная копия первой, только пол и стены выкрашены в светло‑зеленый цвет. Людей вокруг не было, и Эрик пошел дальше. Его то и дело кидало в дрожь, становилось то жарко, то холодно. Эрик узнавал симптомы: ломка, приправленная страхом.
Наконец в боксе № 2033 он увидел "вольво‑универсал" цвета "серый металлик". Номера были зарегистрированы в департаменте Верхний Рейн, и это странным образом внесло в душу Акерманна успокоение. Его организм словно обрел внезапно точку опоры.
Как только у Анны начались проблемы, он понял, что ситуация будет только ухудшаться. Акерманн лучше, чем кто бы то ни было другой, знал, что провалы в памяти будут случаться все чаще и весь проект рано или поздно кончится катастрофой. И тогда он начал готовить отходные пути. Сначала он собирался вернуться на родину – в Эльзас. Имя он сменить не может, значит, придется затеряться среди других Акерманнов, живущих на этой планете: только в департаментах Нижний и Верхний Рейн их больше трехсот. Потом он стал подумывать о настоящем бегстве – в Бразилию, или Новую Зеландию, или Малайзию...
Акерманн вытащил из кармана ключи, но тут за его спиной раздался чей‑то голос:
– Ты уверен, что ничего не забыл?
Он обернулся и увидел стоявшее в нескольких метрах от него черно‑белое существо, закутанное в бархатный плащ.
Анна Геймз.
Акерманна обдала жаркая волна гнева. Он подумал о птице – вестнице несчастья, о проклятии, преследующем его по пятам. Эрик справился с эмоциями. "Сдать ее, – сказал он себе. – Сдать ее – единственный способ спастись".
Он бросил свой мешок и произнес, стараясь говорить участливо‑обеспокоенно:
– Господи, Анна, где ты была? Все тебя ищут. – Он шагнул вперед, раскрыв для нее объятия. – Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Ты...
– Стой, где стоишь.
Он застыл и медленно, очень медленно, обернулся на этот голос. От колонны справа отделился силуэт: Эрик так удивился, что у него даже помутилось зрение. Из глубин подсознания всплывали неясные образы и воспоминания. Он знал эту женщину.
– Матильда?
Она молча подошла, и он переспросил изумленным тоном:
– Матильда Вилькро?
Она подошла совсем близко и наставила на него пистолет. Он пролепетал, переводя взгляд с одной женщины на другую:
– Вы... Вы знакомы?
– Куда идет человек, когда перестает доверять невропатологу? К психиатру!
Она, как и прежде, говорила чуть протяжно. Как забыть такой голос? Рот наполнился вязкой, как тина, слюной: у нее был странный вкус, но теперь Эрик узнал его: это был вкус страха – едкого, глубинного, зловещего.