Дверь со скрипом отворилась.
Охране принцесса велела ждать снаружи, и никто из гвардейцев, даже офицер, не посмел спорить.
Руин полулежал в углу, на соломе. При виде сестры он сел, с трудом шевеля руками, закованными в тяжелые цепи.
– Руин, – всхлипнула Моргана. Закрыла лицо руками, отвернулась. Видеть своего гордого, сильного брата в таком положении было невыносимо – сразу приходили мысли и о собственной безрадостной участи.
– Моргана, что ты здесь делаешь?
– Я… пришла… вот…
Он с тревогой посмотрел на нее.
– Тебя тоже здесь заперли? За что?
– Нет, я сама пришла.
Он вздохнул с облегчением.
– Что отец уже успел с тобой сделать?
– Господи, ну зачем ты вообще влез? – с тоской спросила она, внезапно охваченная вспышкой здравого смысла. – Ведь он просто говорил о вечере. Просто говорил. Я могла бы и не пойти.
– Ты бы пошла, как миленькая. Ты даже не поняла, о чем речь, пока отец не произнес словно «наложница».
– Нет, пока ты не сказал «кровосмешение».
– Я говорю об Армане-Улле. Ты зря думаешь, что лучше б мне было не вмешиваться. Никто не знает, что бы ему пришло в голову. Он мог изнасиловать тебя прямо там.
Моргана задышала тяжело и быстро, потом все-таки сумела взять себя в руки, успокоиться – по крайней мере, сердце перестало колотиться как бешеное. Девушка прижала ладонь к груди.
– Ты, как всегда, появился вовремя. – Она попыталась улыбнуться. – Можно подумать, ты следил за мной. Подглядывал…
– Да, – спокойно ответил Руин. – Я всегда так делал, когда к тебе заходил отец. Мало ли что. К счастью, он почти всегда забывал закрыть дверь.
– А я-то думала… Дэйн и вовсе тебя прозвал «Рояль в кустах»… Господи, о какой ерунде я говорю…
– Кто защитит тебя, если не я? – Горькая усмешка принца не оставляла сомнений – он прекрасно понимает всю нынешнюю иронию этого утверждения.
– Теперь тебе меня не защитить… Но ты можешь сделать для меня кое-что. Сделай, я тебя прошу. Умоляю…
Молодой маг опустил глаза на свои руки, схваченные широкими стальными кольцами. И это ведь еще не все. Наручники были затянуты прямо поверх других браслетов – магических блоков, похожих на тонкие полосы гибкого металла.
– Боюсь, теперь я тебе ничем не смогу помочь.
– Можешь, можешь! – истерически вскрикнула она – и тут же испуганно зажала себе рот. Оглянулась на дверь.
Несколько мгновений в камере царила полная тишина. Снаружи, в коридорах – тоже.
Руин протянул руку, осторожно взял сестру за пальцы, потянул к себе. Она присела на охапку соломы, прикрытую краем его плаща. К счастью, в момент ареста принц был в накидке. Он остерегался слишком близко подойти к Моргане, слишком крепко схватить ее – его жест был скорее похож на приглашение.
– Чем я могу помочь тебе, родная? – спросил он мягко.
При звуках его голоса у принцессы хлынули слезы. Она и теперь еще не могла поверить, что прошлое – такое неуютное, донимающее насмешками – безвозвратно осталось позади и больше никогда не вернется. Прежде такое постылое, теперь оно казалось ей сладостной сказкой. И почему все это случилось, почему? Да из-за нее самой – поняла девушка. Только из-за нее. Кто настоял на проведении магической операции? Ведь брат предупреждал, советовал подумать, объяснял, в чем опасность – а она не послушалась. Она хотела быть красивой – и получила в придачу к красоте все те неприятности, которые подстерегают красавиц в Провале и любом другом мире, где есть похотливые мужчины, достаточно сильные, чтоб справиться с кем угодно, и достаточно могущественные, чтоб плевать на закон. Да и какой Арман-Улл – сам себе закон.
Моргана плакала, не чувствуя никакого облегчения. Руин нежно гладил ее по голове, шептал какие-то успокаивающие слова, не имеющие ровно никакого значения – на девушку действовал только тон.
– Чем я могу помочь тебе, родная? – шепотом повторил он.
– Да, Руин… Да… Возьми меня. Ошеломленный принц несколько мгновений молчал.
– Куда взять, сестренка?
– Не куда, а как.
– Э-э… – протянул он, начиная смутно догадываться, о чем речь, но сам себе не веря. – Как?
– Ну обычно. Обычно… Возьми.
– Родная, о чем ты говоришь? Это же…
– Руин! – Она подняла залитое слезами лицо. – Ведь отец все равно сделает со мной все, что пожелает. Может, это произойдет уже сегодня. Может, завтра. Ты и сам понимаешь. И я понимаю. Я не хочу, чтоб он был у меня первым. Это немыслимо, чтоб он стал первым. Я не хочу в первый раз… так. Руин, я хочу, чтоб в первый раз это произошло у меня с кем-то, кого я люблю. И кто любит меня. – Немыслимо было смотреть ему в глаза, видеть это изумление и шок. Моргана опустила взгляд. – Руин… Ведь ты – любишь меня?
– Люблю.
– Пожалуйста… Я умоляю тебя…
– Успокойся, маленькая моя, – нежно произнес принц. Погладил ее но волосам, завивающимся у виска влажными колечками.
– Я не могу. – Она ревела уже почти в голос, но все еще старалась говорить шепотом. – Руин, ведь это так важно… для любой девушки. Пожалуйста…
– Успокойся.
Он видел, что сестра в истерике, на грани здраво го рассудка. Но спорить с ней было бы жестоко. Из глаз принцессы на него смотрел овеществленный страх, доходящий до того предела, когда о здравом уме уже нечего и рассуждать. Она едва держалась на грани и вот-вот могла сорваться с порога в бездну, в безумие. Брат чувствовал эту грань и понимал, что здесь он ничем ей не поможет. Можно было только успокоить. Хоть немножко.
– Успокойся.
– Руин, пожалуйста…
– Не плачь. Все будет хорошо.
Всхлипнув, Моргана схватилась за ворот плаща. Расстегнула, сбросила, вцепилась в застежки платья, но принц остановил ее. Осторожно взял за руки, опустил их. Он понимал, что любое неверное движение, любой жест и слишком решительное прикосновение испугают ее еще больше. Пугать и без того сходящую с ума от ужаса сестру не хотелось.
Он мягко коснулся ее волос. Никаких лишних чувств – он постарался выкинуть из головы все мысли и лишь любовался бликами света на ее темных, как вороново крыло, волосах, спадающих завитками и волнами. Черный каскад спутанных прядей оттенял мраморную белизну ее кожи. Ни следа румянца на щеках – Моргана походила на каменную статую. Неподвижная, она неотрывно смотрела в сторону, лишь слабое дыхание и полосы слез выдавали жизнь, наполнявшую ее тело.
Руин не спешил. Кончиками пальцев он обводил ее лоб, потом запустил ладонь в волосы и несколько мгновений наслаждался их тяжестью, шелковистостью и густотой. Там же пряталось и крохотное ухо с маленькой мочкой пока еще без дырочки, его он коснулся едва-едва, смахнул соленую капельку с подбородка. Подбородок, как и губы, у Морганы был точеный, изящный, безупречный. Ее совершенство вдохнуло в принца радость, которую способны порождать лишь подлинные произведения искусства или творения природы, но ни капли желания.
Да и о каком желании можно говорить в такую минуту?
Молодой маг старался не касаться ни плеч сестры, ни даже шеи – только лица, волос, заплаканных глаз. Расслабившаяся под его целомудренной лаской девушка закрыла глаза. Она и сама не заметила, как Руин расстегнул застежку, ослабил шнуровку и медленно спустил с плеч плотный бархат ее платья. Либо заметила, но ничем не дала понять этого. Быть может, так ей было легче.
Красота ее плеч и груди ослепили принца. Взгляд у него стал деловой, как всегда, когда он встречал что-то действительно прекрасное. Сосредоточенно, словно лепя статую, он опустил платье сестры до талии и мягко уложил ее на свой плащ. Девушку била мелкая дрожь то ли от страха, то ли от холода, царившего в каземате. Не касаясь нежной, матовой, сияющей, как жемчужина, кожи, Руин освободил сестру от одежды и лег рядом.
Лишь раз за все время она открыла глаза и встретилась с его взглядом – строгим и ясным. Этот взгляд говорил ей о мужестве, и она впитала его в себя, словно песок пустыни – пригоршню воды. Не легкость, не жажда – ее поддерживало странное состояние, которое можно описать лишь одним словом – парение. Ей казалось, что она не касается земли, не двигается, не существует, и ничего, происходящее с ней самой, не трогает ее и не имеет к ней отношения. Был только взгляд брата, серая бездна в осколках небесной синевы, взгляд человека, которого она любила искренне и полно, пусть никогда и не помышляла, что окажется с ним в таких отношениях, в которых брату и сестре быть не должно. Ее убаюкивали его спокойствие, его отрешенность.
Он не поцеловал ее ни разу. Ни разу не прошептал ни одного ласкового слова. Ничего, что могло бы напомнить ночь двух влюбленных, не случилось между ними, кроме, разве что, самого главного. И может быть, именно это протянуло Моргане руку сквозь тьму, которая окутала ее. Принцесса и сама не ощущала, что в ее душе возник и отвердел стальной стержень, который, конечно, вряд ли мог помочь справиться с ужасом перед отцом или любым другим мужчиной, но обещал в будущем стать лесенкой, по которой она со временем смогла бы выбраться из пропасти, куда ее столкнула судьба.
Когда он закончил, девушка еще долго лежала, закрыв глаза. Потом поднялась, натянула на себя скомканное платье, завернулась в плащ. Окостеневшими пальцами принцесса привела себя в порядок. На брата она не смотрела.
– Прости меня. – Руин смотрел на нее снизу вверх с мукой в глазах. – Прости меня, Моргана.
– За что же? – Она попыталась улыбнуться. Получилась улыбка сквозь слезы.
– Прости.
– Нет, Руин, я тебе благодарна. Спасибо.
Она нагнулась и поцеловала его в лоб. Лишь брат знал, каких усилий ей это стоило. Он слегка отстранился, и поцелуй превратился в простое прикосновение губ, короткое, как искра.
– Не надо, родная. Не надо. Я виноват перед тобой. Мне давно следовало хватать в охапку тебя и маму, и малыша…
– Это Дэйн-то малыш?
– А кто же еще? Но я боялся, что не смогу прокормить вас. Дурак. Все бы я смог. Уж с голоду бы не умерли. Я, дурак, довел до того, что все так сложилось.
– Прекрати. Ты ни в чем не виноват. – Она вытерла лицо краем накидки. – Ни в чем, – и пошла к выходу. Лишь на пороге обернулась. – Я попрошу отца, чтоб он отпустил тебя.
– Нет! Моргана, нет! – крикнул Руин, пытаясь встать – он-то понимал, что означает в устах сестры «попросить» и чего ей будет стоить уговорить Армана-Улла, но принцесса не обернулась. Она боялась, что от ее решимости не останется и следа. Слишком все это было страшно.
В своих покоях она тут же забралась в ванну, а платье выкинула в мусор (откуда его, конечно, извлечет какая-нибудь бойкая служанка, постирает и перекроит во что-нибудь более подобающее ее статусу). Теплая вода успокоила ноющую боль, стерла с лица первые морщинки. Моргана закрыла глаза. Если бы можно было остановить мгновение. Не жить, не чувствовать, не видеть – только лежать в теплой воде, закрыв глаза, и ощущать, как ее нежное прикосновение – единственное из всех возможных, которое тебе не противно – ласкает кожу.
Но это было невозможно. Служанка уже дважды заглядывала в ванную. Пришлось вылезти, позволить себя обтереть и нарядить во что-то очень роскошное и очень дорогое.
Арман-Улл, конечно, не утерпел. Образ прелестной дочери стоял у него перед глазами. Дела были отложены, и правитель заторопился поужинать и хоть чуть-чуть привести себя в порядок. Он едва дождался, пока слуги приведут перепуганную Моргану и закроют двери, и тут же набросился на нее. Страх и замешательство дочери только подогревали его пыл. Принцесса была воспитана в традициях Провала и привыкла повиноваться мужчинам, а уж своему отцу – тем более. Но его прикосновения отозвались неприятной дрожью во всем ее теле, и, сотрясаясь от омерзения, она отстранилась.
– Ну-ну, детка, что это ты такая скромная, – сопел Арман-Улл. – Черт побери. Да ты во сто крат лучше, чем Дебора. Сочнее, красивее… Ничего, эта ведьма у меня еще получит…
– Отец… – всхлипнула Моргана, заслоняясь руками.
– Ну что?
– Отец…
– О чем-то хочешь попросить? Знаю, знаю. Все девушки одинаковы.
– Отец… Умоляю. Отпусти Руина.
– Всегда только твой братец. И это все, что ты хочешь, детка?
– Да, отец.
– Ты ведь просишь за предателя. За негодяя.
– Отец, я уверена, он не хотел…
– Будешь спорить?
– Нет… – Губы Морганы задрожали. Она закрыла лицо руками.
Арман-Улл поморщился. Он терпеть не мог женских слез. Но дочь была так прелестна, что он был готов на все, лишь бы она не плакала. Тем более если представится возможность заодно избавиться от ненавистного сына.
– Так что – хочешь, чтоб я отпустил твоего братца? Ну а где твоя ласка? Где послушание?
Трясущимися руками девушка спустила с плеч платье. Властитель сглотнул. От его взгляда принцессе стало жарко и противно. Она разделась, стараясь не смотреть в лицо Арману-Уллу.
– На колени, – хрипло приказал он. Девушка опустилась на пол. – Целуй! – Он подставил ей свой сапог.
Моргана поцеловала. Состояние ее уже было таково, что ей стало почти все равно, что делать. Она думала только об одном – о брате. А если будешь противиться, то все окажется напрасно.
– Ну ладно. – Правитель алчно разглядывал дочь. – Ладно. Сделаю, как ты просишь. Но помни – если не будешь повиноваться, Руин умрет. Прикажу найти и убить, ясно? Найдут и убьют.
– Отец… – Она попыталась обнять его колени, что правителю пришлось по вкусу.
Он жестом приказал ей лечь на ложе, а сам, посвистывая в приятном предвкушении, подошел к двери. Выглянув, подозвал начальника охраны.
– Так, принца Руина отпустить и выкинуть за пределы Провала, – сказал он громко, чтоб слышала дочь – и тут же наклонился к офицеру и прошептал:
– Заковать принца в магические блоки, рассчитанные на архимага, – промурлыкал Арман-Улл. Офицер лишь кивнул в знак того, что слышал и все понял. – И выкинуть куда-нибудь на Белую сторону. В самое сердце Белой стороны. Пусть покорчится перед смертью как следует.
И отвернулся, довольный, что так ловко обрек нелюбимого сына на мучительную смерть, да еще и сумел извлечь из этого выгоду. Моргана никогда не узнает, что ее любимого брата умертвили так жестоко, ведь для мага низкого уровня, каким считался Руин, блоки архимага – это смерть, причем невидимая и бескровная. Блоки, рассчитанные на высокий уровень, слабого мага высасывают досуха.
А уж о Белой стороне и говорить нечего. Черному магу в средоточии белой магии будет так же «уютно», как мыши в банке с серной кислотой. Эти две магии несовместимы, их насильственное сближение вызывает отторжение одной и другой. А если чародеи окружен чуждой магией со всех сторон, то его отторгает все окружающее пространство и сама жизнь.
Чем это заканчивается, нетрудно догадаться.
Потирая ладошки тонких паучьих лапок, властитель повернулся к постели, на которой куталась в простыни принцесса.
Офицер, служивший в личной гвардии правителя, за свою долгую карьеру слышал и не такие приказы, но на этот раз даже его слегка покоробило. Все-таки Арман-Улл говорил о собственном сыне. Пусть нелюбимом, пусть посмевшем выступить против него, но все же. На мгновение у офицера появилась мысль пырнуть принца кинжалом, прежде чем выкидывать его на Белую сторону – это было бы милосерднее. Но в тот же миг он понял, что это будет смерти подобно. А если Арман-Улл узнает? А если предадут подчиненные – по инструкции в одиночку проводить казнь запрещено…
В том, что принц Руин приговорен отцом к казни, офицер ни на миг не засомневался. Но своя рубашка ближе к телу. Кроме того, отец волен делать все, что угодно, со своим отпрыском. Захочет – убьет, причем с фантазией, какая ему придет в голову.
Офицер молча поклонился закрывающейся двери.
А в своих покоях Арман-Улл неторопливо направился к ложу. Он обошел постель кругом. На лице властителя застыло странное выражение, от которого его черты казались гипсовой раскрашенной маской. Порой даже его глаза стекленели, и если бы девушка взглянула на него, она решила бы, что перед ней не отец, не живое существо, а голем. Но она не смотрела. Стиснув зубы и кулачки, маленькие, как у ребенка, принцесса боялась даже подумать о том, что сейчас произойдет.
Арман-Улл потянул на себя простыню, под которой она лежала. Он наматывал шелковую ткань на кулак с таким видом, словно это были дочерины косы. В мерцании свечей – их на весь покой было всего пять-шесть – кожа ее отливала светлым перламутром. Полусвет и живые блики огня доводили красоту девушки до запредельного совершенства. Моргана казалась драгоценным украшением, брошенным на покрывало кровати. Девушка сжалась.