Из полированного серебряного обода, опоясывающего глянцевую поверхность зеркала, на него смотрела тьма. Абсолютная, густо клубящаяся тьма, в которой время от времени проскальзывали искры, вспыхивающие, как молнии.
Странно, но это зрелище почти не удивило его. Почему-то нечто подобное он и ожидал увидеть. Вздохнув, он положил зеркальце обратно в шкатулку – стеклом вниз.
Моргана терпеливо ждала и смотрела с надеждой.
– Откуда у тебя эти вещи? – спросил он, повернув к ней голову. По отсутствующему взгляду она поняла, что мысли брата гуляют в неведомой дали. Но он ждал ответа.
– Я их нашла.
– Где?
– Здесь. Во дворце.
– А точнее?
– В заброшенной части.
Из немыслимой дали он сознанием вернулся к ней и, посмотрев осмысленно, сказал:
– Не хочешь говорить, не надо. – Моргана покраснела, но Руин сделал вид, что не заметил этого. – Скажи только, кому они принадлежали? Кто их сделал?
– Деава Нэргино.
– Леди Деава? Ну надо же. Никогда б не подумал. – Принц поглядывал на сестру с любопытством, но допытываться, откуда шкатулка, не стал.
– Так они достаточно сильны, эти вещицы? С их помощью ты сможешь?… Ну, излечить меня?
– Браслеты – сильны. Зеркальце – очень свое образный артефакт, но из него не получить энергию. Камушки на цепочке – рабочий артефакт, помочь способны немногим. Его можно не принимать в расчет.
– А жемчужинки?
Руин провел ладонью над шкатулкой, лукаво улыбнулся сестре.
– Это – противозачаточное. Надеваешь одну бусинку на шнурочек и носишь, пока не рассыплется в пыль.
Девушка покраснела и отвернулась.
– Так ты сможешь?
– Моргана…
– Не уходи от темы.
Руин посмотрел на запястья, охваченные черны ми глянцевыми кольцами. Помолчал.
– Смогу. Но не сейчас. Мне нужно время, чтоб освоиться с энергетикой браслетов.
– Сколько времени?
– Думаю, что… Пара недель.
Моргана вздохнула, у нее было лицо человека, полного решимости терпеть, но в глазах – прекрасных синих глазах, глубоких, словно небо – вспыхивали желтые искры.
– Я буду ждать.
Руин отвернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты сестры. Ему тяжело было смотреть на нее, тяжело признаваться самому себе, что он, наверное, дал опрометчивое обещание.
В своих покоях он первым делом уселся у столика с большим хрустальным шаром – экраном и положил по сторонам руки с браслетами. Магический экран показал два черных сияющих вихря… Да, именно так, черных, но при этом сияющих. Они завивались тугими спиралями на его запястьях. Сильные артефакты, но при настоящем деле их хватит лишь на два хороших, многоступенчатых заклинания. Таился в них какой-то секрет, но какой – Руин не мог понять. «Ладно, – утешил он себя. – Потом разберусь». Странное поведение зеркала заинтересовало его больше, но тут он обнаружил, что не забрал его из комнаты сестры. Пришлось вернуться. К счастью, в покоях Морганы не оказалось – уже успела куда-то уйти – и это избавило принца от необходимости вновь заглядывать в ее умоляющие глаза.
Он вошел в ее спальню, взял из шкатулки зеркальце и ушел. У дружной троицы – Руина, Морганы и Дэйна – было заведено заходить друг к другу без стука и брать что угодно. Свои мощные артефакты, опасные в неумелых руках, старший из троих хранил под сильными заклинаниями.
Зеркальце, поднесенное к экрану, отобразило сетку сложного переплетения, а экран не показал ничего. Чистый свет. Значит, заклинание без наполнения, работает от энергии того, кто к нему обращается. Но какова его особенность, экран не показал. Принц еще раз сверился с зеркалом. Та же мгла, пронизываемая золотистыми молниями.
Поколебавшись, Руин опустил вещицу в карман.
На следующий день, с утра, во дворце начался переполох. Обнаружилось исчезновение пленницы, о которой правитель, запраздновавшись, на какое-то время забыл. Офицер почел за лучшее ограничиться рапортом и попроситься на дальний рубеж – с глаз долой. Он поступил мудро: правитель за неимением виновника сорвал зло на первом попавшемся солдате и слуге. По Руину, присутствовавшему при экзекуции с непроницаемым лицом, никто не сказал бы, что он имеет ко всему этому отношение. Разъяренный Арман-Улл с видом лакомки, у которого из-под носа украли сладкую плюшку, подлетел к нему и замахал руками, вопя:
– Ну и что ты думаешь по этому поводу?
– Безобразие, – серьезно ответил Руин. – Не дворец, а проходной двор.
Ответ правителю понравился и, решив не превращать в козла отпущения еще и сына, он, ворча, ушел. Можно было не сомневаться, что девице, которую этой ночью потребует к себе Арман-Улл, не поздоровится. Принц был спокоен за мать – та как раз приболела. Болезнь была легкая – какое-то женское недомогание (бессмертные никогда не страдали никакими инфекционными заболеваниями) – но правитель все равно панически боялся заразиться и от приболевших родственников держался подальше.
Внезапное смутное озарение охватило молодого сына правителя, он украдкой вынул зеркальце Деавы Нэргино, развернулся, будто рассматривая себя, и направил полированное серебро на отца.
Нечто вязкое, липкое, слизистое отразилось в нем. Нечто настолько отвратительное, что даже не вызывало ассоциации со змеей или драконом. Нет уж, скорее сброшенная осклизлая кожа какого-нибудь пресмыкающегося, движущаяся в некоем, лишь одной ей понятном ритме.
Руин резко опустил зеркальце и прикрыл его складками одежды. На смену минутному смятению пришло понимание – и того, что собой представляет артефакт, и того, что происходит в Провале.
Той же ночью, даже не спускаясь в магический покой, поскольку предполагаемое действие было очень простым, принц прямо на ковре у кровати принялся медитировать и, приложив самые минимальные усилия, вышел в астрал. Это межмировое пространство было единым для всей Вселенной. Оно было так же вместительно, как и невелико. Легкодоступными оказывались любые его уголки. Духовная составляющая сознания любого мага могла попасть туда и действовать там так же свободно, как физическое тело – в материальном мире. Все ощущения, дарованные телу, заменялись в астрале суррогатами, впрочем, вполне убедительными.
Но зато там не существовало ни смерти, ни боли, ни многих других негативных сторон бытия. Не нужно было прилагать особых усилий, чтоб преодолевать пространство – его здесь и не было. Возможность встречаться с кем угодно, передавать какие угодно сообщения или как угодно развлекаться зависели только от личной силы человека, упорства и навыков.
Руин не стал никого искать или обращаться за помощью – он мгновенно создал и отправил некое послание с «порхающим адресом» – то есть письмо, способное найти адресата, в какой бы точке астрала он ни оказался.
Короткое послание без подписи, адресованное лишь одному человеку во всей Вселенной, гласило: «Правитель мира под названием „Провал“ (Черная сторона) нуждается в ликвидации, поскольку явственны признаки вырождения…»
Руин вел себя, как обычно. Казалось, он не обременен никакими посторонними мыслями. Он спускался на обед в огромную трапезную, холодно раскланивался со сводными сестрами и братом, почти не общался с отцом. Из двоих братьев он сохранял дружеские отношения только со старшим, который при дворе не жил уже много лет – он находился на южном рубеже Провала, там, где тот соединялся с недружественным «диким» миром – то есть миром, с которым не было заключено никакого договора. Стычки на рубеже случались редко, но наследник правителя сидел там безвыездно – Руин подозревал, что из-за отца. Арман-Улл в ком угодно готов был видеть угрозу, особенно в старшем сыне, не лишенном способностей военачальника.
Моргана, равно как и Дэйн, старалась не попадаться на глаза отцу. У девушки все никак не проходили синяки на шее, и ее старший брат, продолжающий сомневаться, стоит ли предпринимать магическую операцию, понял, что надо делать. Как любые болезни, магические опасны, если запущены, и могут привести к неприятным последствиям. Вот у Морганы уже начинаются отеки. И лечить все равно нужно, как бы ни противилась душа, как бы ни предостерегал здравый смысл.
Предпоследняя дочь властителя была терпелива, как может быть только женщина. В течение двух оговоренных недель она ни словом, ни жестом не дала понять, с каким нетерпением она ждет, не спросила: «Когда?» Желай молодой бессмертный успокоить себя, он легко обманулся бы, решив, что его сестра забыла об обещании. Нет, Моргана не могла забыть, и Руин прекрасно это понимал.
Особенно чутким людям показалось бы, что при дворе правителя в Провале стало неуютно. Нарастала напряженность, и вряд ли кто-нибудь, кроме некоторых проницательных людей, догадывался, в чем дело. А жизнь, казалось бы, шла своим чередом, и никого ничем не удивляла. В конце недели Арман-Улл опять избил жену. Руин как раз выезжал в город по своим магическим делам и лишь по прибытии узнал о случившемся. При дворе говорили об этом по-разному.
Все происшедшее было интересно не потому что правитель избил жену – эка невидаль, – а потому что в самый разгар экзекуции, как раз когда Улл начал распаляться и входить в раж, в дверях внезапно появился принц Дэйн и, крикнув: «Держи!», швырнул в отца резиновый шарик. Правитель машинально поймал его. Тонкая резина в пальцах лопнула, и властителя обрызгало чем-то вонючим, пузырящимся. Брезгливый, панически боящийся за себя, Арман-Улл с воем бросился отмываться, позвал магов и своего алхимика.
Вещество оказалось совершенно безвредным, но выходка Дэйна отвлекла внимание его отца от матери на добрые три часа, а потом уж Арман-Улл и не помнил, с чего все началось. В течение следующих нескольких дней принцу пришлось прятаться от гнева батюшки где попало, в том числе и в заброшенном крыле замка. Впрочем, ему было не привыкать. К счастью, правитель всегда отличался плохой памятью. Да и с сыном он почти не общался. Дэйну не нужно было прикладывать больших усилий, чтоб пропасть с глаз долой и не показываться.
Глаза Руина потемнели, когда он услышал всю эту историю. Принц покосился на отца, который, громко чавкая, ел индюшку, сидя во главе стола и ни на кого не обращая внимания. Странно было бы предпринимать что-нибудь задним числом. Кроме того, что тут можно сделать? Только расправиться с отцом раз и навсегда. Руин не считал, что хоть чем-то ему обязан, не испытывал к нему ни любви, ни уважения, но рука на него все равно не поднималась. Да и не так это просто. Арман-Улл знает толк в интригах и переворотах, помнит, каким образом сам добился власти. Ни один из его отпрысков не держит в руках нитей реальной власти. Он панически боится смерти.
В любом случае ничего не выйдет.
Принц с усилием опустил глаза в тарелку. Бешенство душило его, но пока он терпел. Неприятно было смотреть на человека, которого приходилось называть отцом. Не выдержав, Руин встал из-за стола и ушел из трапезной.
Он направился к матери.
Дебора лежала на кровати в своей комнате. У нее было заплаканное лицо, испуг застыл в глазах, хотя муж избил ее накануне. Обычно такая веселая, бойкая, острая на язычок, иногда даже немного стервозная, сейчас она больше напоминала затравленного котенка, жмущегося в углу. При виде ее бледного лица с лиловыми синяками и огромными глазами, расширенными от страха, у Руина засосало под ложечкой. Он подошел, присел, обнял ее, и та прижалась к его плечу, плача от облегчения.
– Ни за что, понимаешь? – жаловалась она, хотя сын ни о чем ее не спрашивал. На скулах принца набухали желваки.
– Тебе надо бежать, мама, – сказал он внезапно.
– Да куда мне бежать? Куда? Бог их знает, где теперь шляются мои родственники. А вдруг они меня не примут?
– Мам…
– Куда я пойду? На Белую сторону? Так меня там и ждут. И что я буду делать на Белой стороне? Ни денег, ни документов… Я теперь провальская подданная, меня не примут в Центре.
Руин знал, что его мать с Белой стороны, и лишь теперь насторожился, услышав знакомое название.
– В Центре? Ты из Асгердана?
– Я жила там раньше, – рыдала Дебора. – Боже, как там было хорошо! И дернул меня черт тащиться со своими родственниками незнамо куда! Сама дура. Ведь звали меня замуж, звали, а я, дура, отказалась! Дура!
Скрипнула распахнувшаяся дверь. Супруга властителя пискнула, прячась за сына, Руин обернулся, готовый защищать мать, но это оказался не Арман-Улл. В дверном проеме стоял Дэйн – весь в паутине, каких-то клочках и пятнах, встрепанный и потный. Он был невысокий, подвижный и щуплый, и, хотя ему едва исполнилось четырнадцать лет, можно было догадаться, что намного крепче он не станет. Тело сложением Дэйн немного напоминал отца, но это все, чем он был на него похож. У младшего принца были живые, выразительные глаза, искренние и чистые, как два родника, красивые черты лица, по-матерински вздернутый носик и манеры ребенка-непоседы. При необходимости он умел расположить к себе любого человека, но вскоре большинство знакомых начина ли его сторониться – слишком он был непредсказуем.
– Мама, – позвал мальчишка. – Мама!
– Что ты здесь делаешь? – Руин сдвинул брови. – Ты разве не понимаешь, что отец может просто убить тебя? Марш в укрытие, и сиди там!
– Мама, – не обращая внимания на брата, сказал Дэйн и шагнул в комнату. Лепешка грязи, оторвавшись от кожаной куртки, шлепнулась на шелковый ковер. Юный принц протягивал матери руки, сложенные чашечкой. – Смотри, какую я тебе штуку приволок. Светится.
Он разжал пальцы, и на ладони оказался огромый таракан, выкрашенный ярко-синей краской. Дэйн осторожно стряхнул насекомое на парчовое покрывало кровати, где лежала мать.
В таракане от кончика усов до «хвоста» было сантиметров пятнадцать. Дебора вскочила и завизжала. А невозможно одновременно визжать и рыдать. Слезы высохли в один миг.
– Мам, ну посмотри, какой он классный! – уговаривал принц.
Таракан, шевеля усами и не оставляя надежд на то, что он, может быть, ненастоящий, уверенно пополз по ткани в направлении хозяйки кровати. Подхватив длинные юбки, Дебора бросилась в ванную и заперлась там.
Руин, не торопясь, потянулся и взял таракана за лапку. Насекомое взбрыкнуло. Инстинктивно сморщив аристократически тонкий нос, принц перехватил его за туловище и поднял в воздух. Казалось, таракан смотрит на него с укоризной.
– Откуда он у тебя – такой большой и синий? Дэйн пожал плечами.
– Да я просто поймал обычного таракана и напоил своими химикалиями. А он мало того что вырос, еще и посинел. И стал светиться в темноте. Представляешь?
Старший брат покатился со смеху, глядя на озадаченное и очень серьезное лицо Дэйна. Тот выглядел младше своих лет, и такая сосредоточенность на лице мальчика казалась комичной.
– Как ты умудрился напоить таракана химикалиями? Уговаривал долго?
– Вообще не уговаривал. Бросил в банку и все – что ему оставалось делать?
– Ну а что потом?
– А потом он начал расти и светиться.
– А если б утонул?
– В банке было мало вещества. Если б утонул, значит, это плохой таракан и для опытов непригоден.
Из ванной тоже донесся хохот. Дебора, конечно, не могла удержаться и по привычке внимательно прислушивалась к чужим разговорам. Впрочем, принцы говорили громко.
– Сам-то ты не пробовал пить?
– Пробовал. Но на меня не действует. Видно, не суждено мне вырасти и начать светиться.
– Да уж. – Руин протянул насекомое брату. – Держи. Он мне ладонь щекочет.
– Отпусти его, пусть побегает.
– Не пугай мать своими светящимися экспериментами. Забери.
– Она же все равно сидит в ванной, животного не видит. Пусть оно порезвится.
– Не вечно же маме сидеть в ванной.
– Да выметайтесь отсюда со своими таракана ми! – завопила из-за двери Дебора. – Еще раз увижу, что ты, Дэйн, с насекомыми возишься, – выдеру!
– Не поймаешь! – крикнул в ответ младший принц, забрал у брата насекомое и вышел из спальни. Руин последовал за ним. – Может, его к папе в комнату запустить?
– Чтоб я тебя не видел рядом с отцовскими покоями! И у официальных залов тоже. Кстати, где ты просидел эти сутки?
– В заброшенном крыле. У меня там комнатушка оборудована.