От Йичина, откуда они намеревались провести разведку под Троски, их уже отделяло всего около трех миль.
Однако ландшафт над верхней Мрлиной их тут же предупредил, что они вступают на опасные территории, в район конфликтов, на постоянно пылающую полосу пограничья, разделяющую враждующие религии и нации. Кстати, слово «пылающая» было абсолютно точным – постоянными элементами пейзажа неожиданно стали пепелища. Следы от сожженных хат, усадеб, деревушек и деревень. Последние были поразительно похожи на остатки сел, в окружении которых стояла шулерня Хунцледера, арена недавних отягощенных последствиями событий: такие же крытые сажей культи труб, такие же кучи слежавшегося пепла, утыканные остатками обуглившихся балок. Такой же свербящий в носу запах гари.
Хелефеи и фелефеи не пели уже некоторое время, теперь сосредоточились на приведении в порядок арбалетов. У ведущих кавалькаду Таулера и Бати арбалеты были наготове. Рейневан последовал их примеру.
На пятый день пути, в субботу, они наткнулись на село, в котором пепел еще дымил, а от пожарища все еще несло жаром. Мало того, можно было заметить несколько трупов в различных стадиях обугливания. А Маврикий выследил и вытащил из ближайшей землянки двух живых – деда и молодую девочку.
У девочки были светлая коса и серое платьице в дырах, прожженных искрами. У деда в окруженном седой бородой рту были два зуба – один сверху, другой снизу.
– Напали, – пояснил он невразумительно, когда его спросили, что произошло.
– Кто?
– Другие.
Попытка выяснить, кто были «другие», успеха не имела. Бормочущий старик не сумел охарактеризовать и назвать «других» иначе, чем «негодяи», «скверные люди», «адово отродье» или «покарай их Памбу». Раза два воспользовался выражением «мартагузы», с которым Рейневан никогда не встречался и не знал, что оно значит.
– Это по-венгерски. – Шарлей наморщил лоб, в его голосе прозвучало удивление. – Мартагузами называют похитителей и торговцев людьми. Вероятно, дед хотел этим сказать, что жителей села угнали. Взяли в рабство.
– Кто мог это сделать? – вдохнул Рейневан. – Паписты? Я думал, что эти территории контролируем мы.
Шарлей слегка охнул, услышав это «мы». А Беренгар Таулер усмехнулся.
– Цель нашего похода замок Троски, – спокойно пояснил он, – едва в двух милях отсюда. А пана де Бергова не без основания именуют Гуситобоем. Близко также Кость, Толстый Рогозец, Скала, Фридштейн, все – бастионы панов из католического ландфрида. Родовые поместья верных королю Зигмунду рыцарей.
– Ты знаешь и местность, и этих рыцарей, – ответил Рейневан, поглядывая, как дед и девочка с косой жадно поедают куски хлеба, поджаренного им Самсоном. – Неплохо знаешь. Не пора ли сказать, откуда такое знание.
– Может, и пора, – согласился Таулер. – Дело в том, что моя родня – многие годы люди Бергов. Мы вместе с ними перебрались в Чехию из Тюрингии, где род де Бергов поддержал хозяина из Липы во время мятежа против Генриха Коринфского. Старшему рыцарю Оттону де Бергов, хозяину в Билине, служил еще мой отец. Я служил Оттону-младшему в Тросках. Некоторое время. Теперь уже не служу. Впрочем, это личное дело.
– Говоришь, личное?
– Да, так я говорю.
– Посему просим идти во главе экспедиции, – холодно сказал Шарлей, – брат Беренгар. Передовым дозором. На месте, соответствующем знатоку страны и ее жителей.
Наутро было воскресенье. Поскольку головы у них были заняты совершенно другим, самостоятельно они б до этого не додумались. Даже далекий звук колоколов не вызвал ассоциаций и ни о чем не напомнил – ни Рейневану, ни Самсону, ни Таулеру и Бате, не говоря уж о Шарлее, потому что Шарлей привык чихать на святые дни так же, как и на третью заповедь.
Иначе, показалось, повели себя хелефеи и фелефеи, то есть Маврикийet consortes. Эти, увидев на развилке крест, подъехали, слезли с коней, опустились на колени всей десяткой, веночком, и принялись молиться. Очень яро и очень громко.
– Этот звон, – указал головой Шарлей, не слезая с коня, – уже может быть Йичин. А, Таулер?
– Возможно. Надо соблюдать осторожность. Будет скверно, если нас узнают.
– Особенно тебя, – хмыкнул демерит. – И вспомнят о твоих личных делишках. Интересно, какого калибра были эти делишки.
– Для вас это значения не имеет.
– Имеет, – возразил Шарлей. – Потому что от этого зависит, как ты запомнился пану де Бергову. Если скверно, как я подозреваю…
– Это несущественно, – прервал его Таулер. – Для вас главное то, что я обещал. Я знаю, как попасть в Троски.
– И как же?
– Есть некий способ. Если ничего не изменилось… Таулер не договорил, видя лицо Амадея Бати. И его расширяющиеся глаза.
Ведущая на север дорога скрывалась между двумя холмами. Оттуда, до сего времени укрытые, шагом выехали всадники. Много всадников. По меньшей мере двадцать. Поросшие пихтой холмы могли с успехом скрывать еще столько же.
Отряд в основном состоял из кнехтов, простых арбалетчиков и копейщиков. У одного из них на нагруднике был большой красный крест. Шарлей выругался.
Таулер выругался. Батя выругался. Хелефеи и фелефеи глядели, раскрыв рты, все еще стоя на коленях и все еще молитвенно сложив руки.
Рыцари в латах вначале тоже удивились не меньше. Но от изумления отряхнулись чуточку позже. Прежде чем человек с крестом, несомненно, командир, поднял руку и выкрикнул команду, Таулер, Батя и Шарлей уже мчались галопом. Самсон и Рейневан заставляли коней пойти в галоп, а хелефеи и фелефеи запрыгивали в седла. Однако команда рыцаря в основном предназначалась арбалетчикам, и прежде чем десятка Маврикия Рвачки успела увеличить дистанцию, на них посыпался град болтов. Кто-то свалился с коня – возможно, это был Вуй, может, Гнуй… Рейневан не разобрал. Он слишком был занят спасением собственной шкуры.
Он мчался во весь опор через рощицу, белые стволы берез проносились мимо. Кто-то из хелефеев опередил его, мчась как сумасшедший галопом вслед за Таулером, Шарлеем и Батей. Рядом храпел конь Самсона. За спиной гремел гул копий, крики погони. Неожиданно усиленные вскриком того, которого нагнали. И почти сразу же догнали другого.
Они влетели в ложбину, узкую, но расширяющуюся, ведущую к реке. Перед ними Шарлей, Батя и Таулер разогнали воду в галопе, выбрались на берег, потом на склон ложбины. Склон оказался глинистым, конь Таулера поскользнулся, с диким ржанием съехал на заду. Таулер свалился с седла, но тут же вскочил, призывая на помощь. Маврикий Рвачка и несколько его подчиненных пронеслись мимо, даже не подняв голов над конскими гривами. Рейневан свесился с седла, протянул руку. Таулер схватил, прыгнул на конский круп. Рейневан крикнул, ударил коня шпорами. Казалось, им удастся преодолеть скользкий и крутой склон. Но не удалось.
Конь съехал по глине, перевернулся, дико ржа и дергаясь. Оба наездника упали. Рейневан обеими руками заслонил голову, хотел откатиться, не сумел. Нога застряла в стремени, дикие рывки и визги коня сжали ее и болезненно стискивали. Таулер же, которого падение ошеломило, приподнялся, но так неудачно, что получил копытом по голове. Очень сильно. Так, что было слышно.
Кто-то схватил Рейневана за руки, рванул. Он вскрикнул от боли, но ступня вырвалась из заклиненного ремнем стремени. Конь вскочил и убежал. Рейневан поднялся на ноги, увидел спешившегося Самсона, потом, к своему ужасу, группу конных, разбрызгивающих воду в реке. Они уже были рядом, рядом. Так близко, что Рейневан видел их перекошенные рожи. И окровавленные острия пик.
От смерти их спасли хелефеи и фелефеи.