– Но в Хауфе комиссары НДРЙ не признают прав рашидов. Они даже в аллаха не верят, только в Маркса.
– Дома пусть себе шумят, сколько хотят, но на земле рашидов... – Салим пожал плечами и достал из складок одежды жестяной портсигар. – Хватит об этом. Папиросу, друг мой?
Араб ловко скрутил ее на конце, вставил в рот Виллерсу и поднес огонь.
– Русский? – снова спросил Виллерс.
– В пятидесяти милях отсюда, недалеко от Фасари, в пустыне стоит их военно-воздушная база. Много русских самолетов, грузовиков, солдат – всего!
– Я знаю.
– Знать-то, может, и знаешь, а вот почему твоя хваленая САС ничего не предпринимает?
– Моя страна не воюет с Йеменом, – сказал Виллерс. – Я всего лишь британский военный советник, который по просьбе султана Омана обучает его войска и руководит их операциями против марксистских повстанцев.
– Мы не марксисты, Виллерс-сахиб. Мы рашиды, идем, куда хотим, и майор САС для нас хорошая добыча. За него мы получим много верблюдов и много винтовок.
– От кого?
Салим ткнул папиросой в сторону.
– Я послал весточку в Фасари. Русские должны приехать уже сегодня. Они заплатят за тебя кучу денег. С моей ценой они согласились.
– Сколько бы они ни предложили, мои люди заплатят больше, – заверил Виллерс. – Если вы доставите меня в Дофар целым и невредимым, они дадут, сколько захотите, в английских золотых соверенах или в серебряных талерах.
– Ах, Виллерс-сахиб, я уже дал слово, – засмеялся Салим.
– Можешь не объяснять. Известно – для рашидов слово священно.
– Вот это точно!
Салим поднялся, когда верблюд подошел совсем близко и опустился на колени. С него сошел Хамид, молодой рашид в красном одеянии. Он дернул за веревку, и человек на другом ее конце упал на четвереньки.
– Это кто такой? – спросил Салим властно.
– Мы схватили его, когда он шел ночью через пустыню. – Хамид подошел к верблюду и снял с него солдатскую фляжку и ранец. – Это он нес с собой.
В ранце оказались хлеб и консервные банки с надписями по-русски. Одну из них Салим протянул Виллерсу и спросил нового пленника по-арабски:
– Вы русский?
Перед ними стоял старый седой человек, изможденный, его рубаха цвета хаки была насквозь пропитана потом. Он потряс головой. Губы его раздулись, почти как у негра. Салим протянул черпак с водой. Старик жадно стал пить.
Виллерс довольно сносно владел русским.
– Кто вы такой? – спросил он. – Вы идете из Фасари?
– А вы кто? – прохрипел старик.
– Британский офицер из вооруженных сил султана в Дофаре. Эти люди напали на наш патруль, сопровождающих убили, а меня взяли в плен.
– Этот араб знает английский?
– Не больше трех слов. Но, может быть, вы говорите по-арабски?
– Нет, но думаю, что мой английский лучше, чем ваш русский. Меня зовут Виктор Левин, я иду из Фасари, хотел пробраться в Дофар.
– Чтобы перебежать?
– Примерно так.
– А, так он разговаривает с тобой по-английски! Значит, он не русский? – спросил Салим.
– Не имеет смысла рассказывать ему что-нибудь о вас, – тихо сказал Виллерс Левину. – Сегодня приедут ваши, чтобы забрать меня.
Он посмотрел на Салима.
– Да, он русский из Фасари.
– А что он потерял на земле рашидов?
– Он искал Дофар.
Салим прищурился.
– Чтобы сбежать от своих? – Он громко расхохотался и хлопнул себя по бедру. – Прекрасно! Русские хорошо за него заплатят. Это подарок, друг мой. Аллах любит меня! – Он кивнул Хамиду. – Отведи его в хижину и проследи за тем, чтобы его покормили. Потом явишься ко мне.
* * *
На Левина надели такие же колодки, как у Виллерса. Теперь они сидели рядом, прислонившись к стене. Через некоторое время появилась закутанная в черное женщина, присела на корточки и принялась поочередно кормить их похлебкой из деревянной чашки.
Совершенно невозможно было понять, молодая она или старая.
Она аккуратно вытерла им рты, вышла и закрыла за собой дверь.
– Не понимаю, зачем они закрывают лица, – сказал Левин.
– В знак того, что принадлежат только своим мужьям. Другие мужчины не должны их видеть.
Левин закрыл глаза.
– Странное место. Уж очень здесь жарко.
– Сколько вам лет? – спросил Виллерс.
– Шестьдесят восемь.
– Долго же вы собирались, однако. Не слишком ли солидный возраст для перебежчика?
Левин мягко улыбнулся.
– Все и просто, и сложно. Как жизнь. Неделю назад у меня в Ленинграде умерла жена. А поскольку детей у нас не было, то нет и возможности шантажировать меня на свободе.
– А по специальности вы кто?
– Профессор Ленинградского университета. Авиаконструктор. У наших ВВС в Фасари размещены пять МИГов-23, якобы в учебных целях.
– Модифицированные? – предположил Виллерс.
– Вот именно. Их используют в качестве штурмовиков в гористой местности. Дооборудование проводили в Союзе, но на месте возникли проблемы. Вызвали меня.
– Понятно. А вы уже сыты всем этим по горло? И куда же вы направлялись? В Израиль?
– Совсем необязательно. Я не считаю себя убежденным сионистом. И вообще, Англия нравится мне гораздо больше. В 1939 году, незадолго до начала войны, я был там с торговой делегацией. Это были два лучших месяца в моей жизни.
– Ясно.
– В 1958 году у меня появилась надежда выбраться из России. Я вступил в тайную переписку с родственниками в Израиле: они хотели помочь мне. Но меня предал человек, которого я считал своим другом. Обычная история. В общем, я получил пять лет.
– И – в ГУЛАГ?
– Нет, в одно очень интересное место. Хотите верьте, хотите нет, но эти пять лет я провел в ирландской деревне под названием Друмор.
Виллерс даже привстал от удивления.
– Не понимаю.
– Друмор, ирландская деревня, расположенная в центре Украины. – Старик рассмеялся, глядя на удивленное лицо Виллерса. – Об этом стоит рассказать поподробнее.
Когда Левин закончил рассказ, удивление Виллерса сменилось задумчивостью. Уже несколько лет он занимался методами подрывной деятельности и борьбы с терроризмом, в первую очередь в Ирландии. Потому-то история, поведанная стариком, крайне заинтересовала его.
– О Гатчине, где натаскивали агентов КГБ для работы в Англии и так далее, я знал, но об ирландской деревне слышу впервые.
– Не говоря уже о наших контрразведчиках!
– В Древнем Риме существовали гладиаторские школы, где рабов и пленных готовили к смерти на арене, – заметил Виллерс.
– Именно к смерти, – согласился Левин.
– Впрочем, и у них был шанс выжить, если противник оказывался слабее. То же самое и с вашими диссидентами в Ступоре, изображавшими полицейских.
– Против Келли у них не было никаких шансов.
– Вы говорите о нем так, как будто это сверхчеловек...
Левин тяжело и хрипло вздохнул, опустил веки и заснул. А Виллерс сидел и думал. Чувствовал он себя мерзко. Мысли все время вращались вокруг эпопеи Левина. Он знал много деревень в Ольстере. Кроссмаглен, например. Очень неприятное место. Настолько опасное, что войска туда доставляли вертолетом. Однако Друмор на Украине – это что-то совершенно невообразимое. Он покачал головой, опустил подбородок на грудь и тоже заснул.
Очнулся он от того, что какой-то рашид немилосердно тряс его за плечо. Второй араб будил Левина. Рашид поднял Виллерса на ноги и толкнул так, что тот буквально вылетел в дверь. Судя по солнцу, полдень уже наступил.
На площадке у дома стоял «БТР» песочного оттенка, который русские называли «крейсером пустыни». Вокруг – шестеро солдат в форме цвета хаки и с автоматами в руках.