— Сведения о чем?
— Биографические сведения о деятелях, играющих важную роль в жизни Германии. Наш собственный секретный справочник «Кто есть кто». Мы обновляем его каждый год. В этом участвуют все — каждый сообщает сведения о тех немецких деятелях, с которыми сталкивался. Те, кто занимается вопросами торговли, пишут о своих контактах среди коммерсантов, экономисты — об экономистах, атташе, отдел прессы и информации — все добавляют свои материалы. Большая часть этих сведений весьма нелестного характера, кое-что поступает из секретных источников.
— И аппарат советников все это обрабатывает?
— Да. И на этот раз тоже Гартинг рассчитал очень точно. Эта работа принадлежит к числу тех, что отвлекают моих сотрудников от их прямых обязанностей. К тому же прошли все сроки выпуска справочника. Де Лилл, который должен был этим заниматься, уехал в Берлин. Это дело висело у меня на шее.
— И вы поручили ему эту работу.
— Да, временно.
— Скажем, до следующего декабря?
— Скажем, так. Теперь легко объяснить, почему он добивался именно такого поручения. Составление этого справочника открывало ему доступ в любой отдел посольства. Справочник охватывает все отделы, все отрасли жизни Федеративной республики: промышленность, военные и административные круги. Получив подобное поручение, он мог приходить в любой отдел, не вызывая никаких вопросов, мог брать папки в любых канцеляриях — торговой миссии, экономической, военно-морской, военной. Все открыли ему двери.
— И вам никогда не приходило в голову, что надо послать его документы на проверку?
— Никогда, — ответил Брэдфилд с прежней ноткой самоукоризны.
— Что ж, со всяким случается, — сказал Тернер негромко. — Значит, таким путем он получил доступ к нужным ему материалам?
— Это еще не все.
— Не все? Разве этого не предостаточно?
— У нас здесь есть не только архивы, существует еще система уничтожения устаревших дел. Такой порядок заведен очень давно. Цель его — освободить место в архиве для новых дел и избавиться от старых, которые больше не нужны. По виду работа эта чисто канцелярская, и во многих отношениях так оно и есть, и все же она очень важна. Существует определенный предел количества бумаг, которые архив в состоянии обработать, предел количества папок, которые он может вместить. Это похоже на проблему уличного движения: мы пишем больше бумаг, чем можем переварить. Естественно, что эта работа тоже принадлежала к числу тех, за какие мы хватались, лишь когда позволяло время. Еще одно из проклятий аппарата советников. Потом мы о ней забывали до тех пор, пока из министерства не запрашивали последних данных на этот счет. — Он пожал плечами. — Я уже сказал: нельзя до бесконечности составлять больше бумаг, чем мы уничтожаем, даже в помещении таких размеров. Архив трещит по всем швам.
— И Гартинг предложил вам взять на себя это дело?
— Именно.
— И вы согласились?
— Как на временную меру. Я сказал, чтобы он попробовал и посмотрел, что у него получится. Он выполнял эту работу с перерывами в течение пяти месяцев. Я сказал ему также, что, если возникнут трудности, он может обратиться к де Лиллу. Он ни разу к нему не обратился.
— Где он делал эту работу? В своем кабинете? Брэдфилд поколебался лишь долю секунды.
— В архиве аппарата советников, где хранятся самые важные документы. Он имел также доступ в бронированную комнату. Он практически мог брать оттуда любые дела, не надо было только зарываться. Даже регистрации того, что он брал, не велось. В итоге не хватает еще и нескольких писем — завканц сообщит вам необходимые подробности.
Тернер медленно встал и потер руки, будто хотел стряхнуть с них песок.
— Из сорока с чем-то недостающих папок восемнадцать относятся к досье «Сведения об отдельных лицах» и содержат материалы самого деликатного свойства о высокопоставленных немецких политических деятелях. Внимательное их изучение даст, несомненно, точное представление о наших самых сокровенных источниках. Остальные папки с грифом «совершенно секретно» охватывают англо-германские соглашения по ряду вопросов и содержат секретные договоры и секретные дополнения к опубликованным договорам. Если он задался целью поставить нас в трудное положение, он не мог сделать лучшего выбора. Некоторые из папок содержат документы сорок восьмого и сорок девятого годов.
— А особая папка? «Беседы официальные и неофициальные*?
— Мы называем ее «Зеленая». Она подлежит специальному хранению.
— Сколько таких «зеленых» в посольстве?
— Только эта одна. Она была на месте в бронированной комнате архива в четверг утром. Заведующий архивом заметил, что ее нет, в четверг вечером, и подумал, что она в работе. В субботу утром он был уже очень обеспокоен. В воскресенье доложил об этом мне.
— Скажите, — заговорил наконец Тернер, — что с ним произошло за последний год? Что случилось между двумя декабрями? Помимо Карфельда.
— Ничего особенного.
— Почему же вдруг вы прониклись к нему такой антипатией?
— Вовсе нет, — ответил Брэдфилд презрительно. — Поскольку я никогда не испытывал к нему никаких чувств — ни положительных, ни отрицательных, — этот вопрос не уместен. Просто за предшествующий год я узнал, какими методами он действует, как обрабатывает людей, как подлаживается к ним, чтобы добиться своего. Я стал видеть его насквозь, вот и все.
Тернер посмотрел на него в упор.
— И что же вы увидели?
Тон Брэдфилда был теперь четким, исключающим иной смысл и не допускающим толкований, как математическая формула.
— Обман. Мне казалось, что вам это должно быть уже ясно.
Тернер встал.
— Я начну с его кабинета.
— Ключи у начальника охраны. Вас уже ждут. Спросите Макмаллена.
— Я хочу видеть его дом, друзей, соседей. Если понадобится, буду говорить с иностранцами, с которыми он встречался. Придется, может быть, наломать дров, но лишь настолько, насколько потребует дело. Если вас это не устраивает, сообщите послу. Кто здесь заведует архивом?
— Медоуз.
— Артур Медоуз?
— Он самый.
На этот раз заколебался Тернер — оттенок неуверенности, нечто похожее даже на робость прозвучало в его тоне, совсем ином, чем прежде:
— Медоуз был в Варшаве, верно?
— Да, был.
Теперь он спросил уже увереннее
— И список пропавших папок находится у Медоуза?
— И папок, и писем.
— Гартинг, разумеется, работал у него?
— Разумеется. Медоуз ждет вас.
— Сначала я осмотрю комнату Гартинга. — Это уже прозвучало как окончательное решение.
— Как хотите. Вы сказали еще, что собираетесь побывать в его доме…
— Ну и что же?
— Боюсь, что в настоящий момент это невозможно. Со вчерашнего дня он под охраной полиции.
— Это что — общее явление?
— Что именно?
— Полицейская охрана.
— Зибкрон на этом настаивает. Я не могу ссориться с ним сейчас,
— Это относится ко всем домам, арендуемым посольством?
— В основном к тем, где живут руководящие работники. Вероятно, они включили дом Гартинга из-за того, что он расположен далеко,
Не слышу уверенности в вашем голосе.
— Не вижу других причин.
— Как насчет посольств стран «железного занавеса»? Он что, околачивался там?
— Он иногда ходил к русским. Не могу сказать, как часто.
— Этот Прашко, его бывший друг, политический деятель. Вы сказали, он был когда-то попутчиком?
— Это было пятнадцать лет наз ад.
— А когда они перестали дружить?
— Сведения имеются в деле. Примерно лет пять на зад.
— Как раз тогда была драка в КЈльне. Может быть, он дрался с Прашко?
— Все на свете возможно.