— Если вы еще хоть раз позволите себе разговаривать со мной таким образом, если вы сделаете еще хоть шаг в сторону… — Он потряс запросом из Берлина.
Лицо Райсшлингера стало пепельно-серым.
— Да, господин…
— Теперь вон отсюда! — Молодой человек опрометью кинулся к двери. Прим продолжил: — Еще одно, Райсшлингер.
— Штандартенфюрер?
— Если вы будете вести себя с мадемуазель Треванс подобным образом, я просто расстреляю вас.
Сидя в кресле-качалке на балконе Розовой комнаты, Женевьева без всякой видимой причины вспомнила, как однажды, когда ей было всего четырнадцать лет, она, спрятавшись на лестничной площадке, наблюдала за гостями Гортензии на балу, хотя им с сестрой полагалось давно быть в постели. Анн-Мари как-то узнала, что самый красивый молодой человек на балу одновременно и один из самых богатых женихов Франции. Тогда она сказала: "Я выйду за него замуж, когда вырасту, если окажется, что у меня недостаточно денег. Мы были бы идеальной парой. Он светловолосый, а у меня волосы темные!"
Женевьева поверила ей. Слова сестры звучали в ее памяти долгие годы, но однажды она вдруг поняла, что Анн-Мари обязательно должна была измениться, как изменилось все в жизни. Девочка, которую она помнила с детства, которую видела в последний раз несколько лет назад, должна была стать другой. Должна была. Над всем этим следовало задуматься.
Женевьева всегда опасалась быть «проглоченной» Анн-Мари, у нее было странное чувство, будто она вообще не должна была родиться. Сидя в кресле и размышляя теперь обо всем этом, она видела, что между ними всегда существовал некий антагонизм. Как будто каждая из них возмущалась, что у нее есть сестра.
Странно, что это тихое место вызывало у нее такие мысли! Вдруг Женевьеве почудилось какое-то движение в комнате. Она встала и вошла. Черное платье, белый фартук, темные чулки и туфли — образцовая служанка. Мариза склонилась над ее чемоданами.
— Оставь их! — резко сказала Женевьева. Ее голос прозвучал сердито, потому что она сама была напугана. Ведь эта девушка близко знала ее, и Женевьеве предстояло выдержать экзамен. — Я хочу спать, — добавила она. — Поезд был ужасный. Ты можешь распаковать потом.
На мгновение ей показалось, что она заметила ненависть в темных глазах Маризы, и ей захотелось узнать, чем Анн-Мари могла заслужить такое чувство.
— Может быть, мне приготовить горячую ванну для мадемуазель? — предложила Мариза.
— Потом, девочка. — Она закрыла за горничной дверь и прислонилась к косяку, руки ее дрожали. Еще один барьер взят. Она взглянула на часы: полдень. Пришло время испытать судьбу с львицей в ее логове. Она разгладила юбку, открыла дверь и вышла.
Глава 11
Когда Женевьева вошла в комнату своей тетки, ей показалось, что она попала в другой мир. Одна стена комнаты была покрыта фресками, которые для Гортензии выполнил один известный китайский художник. Она была необычайна, прекрасна, с чудесной прорисовкой замысловатых деталей, зеленых деревьев и странных, незнакомых фигур и башен. Тяжелые занавеси из голубого шелка спадали вниз тяжелыми складками. Женевьева встала на колени в шезлонге у окна и выглянула в сад. Когда она была здесь в последний раз, сад пышно и красиво цвел в тепле раннего лета, плетистые розы вились вокруг статуи Венеры. Теперь цветов не было, но все остальное было на месте, в том числе ее любимый большой каменный фонтан с мальчиком верхом на дельфине в центре лужайки.
Генерал Земке сидел на скамейке у стены справа. У него были серебряные волосы, более седые, чем на фотографиях, его лицо было привлекательным лицом мужчины в расцвете сил. Тяжелый плащ с огромным меховым воротником был накинут на его плечи, он курил сигарету, вставленную в длинный мундштук.
Казалось, он глубоко задумался, хотя каждую минуту потирал больную ногу, как будто пытаясь вернуть ей чувствительность.
— Что вам нужно?
Женевьева обернулась — и оказалась лицом к лицу с ней, совершенно не изменившейся со времени их последней встречи.
— Шанталь, вы напугали меня!
Улыбка на ее некрасивом лице осталась такой же ледяной.
— Что вам нужно? — повторила она.
— Видеть мою тетушку, конечно. По-моему, это совершенно естественно…
— Она отдыхает. Я не позволю вам беспокоить ее. Они называли ее "кувшинным рылом", она всегда была такой жесткой и несгибаемой, и никто ничего не мог с ней поделать.
Женевьева продолжила терпеливым тоном:
— Делайте, что должны, Шанталь. Осторожно спросите Гортензию, примет ли она меня. Если вы не сделаете этого, я войду сама.
— Только через мой труп.
— Уверена, что все будет в порядке. — Внезапно Женевьева потеряла терпение, нрав Анн-Мари вдруг одержал верх: — Не будьте такой упрямой, черт возьми.
От ее богохульства глаза Шанталь потемнели — она была очень религиозной.
— Вы знаете, что Бог накажет вас?
— Да, но и вас уже не будет!
Шанталь вышла, оставив дверь слегка приоткрытой. Когда Женевьева повернулась, она услышала голос, такой знакомый несмотря на прошедшие годы, что у нее вдруг пересохло во рту и сердце забилось быстрее.
— Если она так хочет видеть меня, значит, ей что-то действительно нужно. Пусти ее.
Когда Шанталь открыла перед ней дверь, Женевьева увидела Гортензию, сидящую в подушках и читающую газету. Проходя мимо Шанталь, она мило улыбнулась:
— Спасибо, дорогая Шанталь. — Но, оставшись одна в спальне, вдруг растерялась. "Что мне сказать? — думала она. — Что бы сказала Анн-Мари?" Она глубоко вздохнула и двинулась к кровати. — Почему ты не прогонишь ее? — спросила она, садясь на стул у камина и глядя на Гортензию. Она была так возбуждена, что с трудом подавляла в себе желание подойти ближе к тетушке. Сказать ей, что это она, Женевьева, что она вернулась после всех этих лет разлуки.
— С каких пор тебя это интересует? — послышался слабый голос из-за газеты. Когда газета опустилась, Женевьева испытала одно из самых сильных потрясений в жизни. Это была Гортензия, но бесконечно постаревшая со времени их последней встречи. — Дай мне сигарету, — бросила она.
Женевьева открыла сумочку, достала зажигалку и серебряный портсигар и бросила их на постель. — Это новый, — сказала Гортензия, открыв портсигар. — Очень красивый. — Она закурила "Житан".
Женевьева забрала портсигар и положила его в сумочку. Когда она протянула руку за зажигалкой, широкий шелковый рукав ее блузки, задравшись, обнажил руку выше локтя. Гортензия застыла на мгновение, но потом спокойно протянула ей зажигалку.
— В Париже было скучно, — сказала ей Женевьева.
— Я думаю. — Она глубоко затянулась. — Шанталь считает, что мне не следует курить. Если я прошу у нее пачку сигарет, она просто делает вид, что забыла.
— Избавься от нее.
Гортензия не ответила. Когда Женевьева в последний раз видела тетку, она выглядела не старше сорока, и так было всегда. А теперь, хотя прошло всего четыре года, она казалась старухой.
— Тебе что-то нужно от меня? — спросила Гортензия.
— Почему ты так решила?
— Мне так показалось. — Она выпустила еще одно облачко дыма и отдала сигарету Женевьеве. — Докури, чтобы не волновать Шанталь.
— Она все равно не поверит. Самая настоящая ищейка!
— Игра, в которую мы обе играем, — Гортензия пожала плечами. — Больше нам нечего делать.
— А что генерал Земке?
— Карл по-своему неплох. По крайней мере, он джентльмен, чего нельзя сказать об остальных там, внизу. Мразь, такие, как Райсшлингер.