Её горячие пальцы легли на мою руку.
— Неправда. Если бы это было так, вы бы не сказали этого про себя. Как раз все нестерпимо нудные люди воображают, что с ними безумно весело. Почему вы всё время так пристально на меня смотрите?
— Хочу припомнить, где я вас видел раньше.
— Я так и думала… То есть я хочу сказать — так именно смотрят в этих случаях. Ну, хорошо, давайте вместе сообразим. Я жила несколько лет в Индии. Там умер мой первый муж… скоропостижно…
— Когда же это случилось?
— Перед самой войной. В Майсуре. Но мне не хочется говорить об этом. Вы когда-нибудь были в Индии?
— Нет, никогда.
Мы помолчали.
— Ну? — спросила она затем с внезапным раздражением.
— Что «ну»? — Я многозначительно посмотрел на неё.
— Чего вы на меня так уставились? В чём дело? — продолжала она, повысив голос.
— Что тут у вас такое? — Фрэнк вернулся к нашему столу, настроенный всё так же воинственно.
Шейла весьма выразительно пожала плечами и отвернулась. Это явно укрепило решимость Фрэнка, которого, по-видимому, не смущало то обстоятельство, что он лет на десять моложе меня. Впрочем, я и сам тогда об этом не думал.
— Выйдем отсюда, — сказал Фрэнк, побагровев.
Я видел, что милейшая Шейла наблюдает за нами, глядя в зеркало над стойкой. Её неодинаковые глаза ярко блестели. Для неё это было развлечением, игрой. Я подумал, что хорошо бы, разделавшись с Фрэнком, вернуться сюда и так её отшлёпать, чтобы она неделю не могла выйти из дому.
— Пожалуйста, — ответил я Фрэнку. — Ступайте вперёд.
Мы через заднюю дверь вышли во двор, где приезжающие оставляли свои автомобили. Там было довольно светло.
— Теперь слушайте, — сказал я сурово. — Покуражились, и будет! К тому же вы пьяны.
— Вы в моём присутствии оскорбили даму, — объявил он. — Да и вообще я не терплю канадцев или кто вы там есть…
Я устал от этого долгого дня и скис, как забытое хозяйкой молоко. И когда Фрэнк кинулся на меня, я увернулся от удара, зашёл сбоку и задал ему как следует. При таком освещении трудно было попасть в подбородок, но мне это удалось, и Фрэнк полетел на землю. За спиной у меня кто-то ахнул. Это была прелестная Шейла.
— Я очень рада, — сказала она. — Мне давно хотелось, чтобы кто-нибудь его хорошенько проучил.
— Напишите об этом своим друзьям в Индии, — бросил я и, отстранив её, прошёл к двери и поднялся наверх, в свой номер.
Здесь я надел халат и ночные туфли, закурил трубку и попробовал собраться с мыслями. Потом, вспомнив о визитной карточке, вручённой мне любопытной дамой в поезде, выудил её из кармана. В ней стояло: «Миссис Г. Д. Джесмонд», а напечатанный адрес был зачёркнут и вместо него сверху приписано: «В „Трефовой даме“». Это было то самое место, где любили бывать молодёжь и мистер Периго. И там же где-то обитала миссис Джесмонд, по отзывам — богатая, «шикарная» и, по всем данным, загадочная женщина, о которой мне уже было известно, что она много путешествует и зорко примечает всё. Ну, а как насчёт мистера Периго? Он такой же эвакуированный торговец картинами и эстет, как я — канатоходец. Я пока узнал немного и, в сущности, ещё не видел Грэтли, но уже то немногое, что мне стало известно, показывало, что контрразведка не зря послала меня сюда. Прежде чем лечь, я выкурил целых три трубки.
3
К Хичему, директору Электрической компании Чартерса, мне назначено было явиться только после полудня, и я всё утро бродил по городу.
На улицах таял грязный снег, а серое небо оседало над землёй под тяжестью нового такого же груза. Но в общем утро для прогулки выдалось сносное. При дневном свете город ничем не поразил меня. Таких городов много в Англии. Они как будто построены для того, чтобы люди, которые не снисходят даже до проживания в них, здесь ковали деньги. По одну сторону высилась смутная громада завода Чартерса, занимавшего территорию около тридцати акров, с железнодорожными ветками и каналом. Вокруг завода тянулись длинные грязные улицы с рядами кирпичных домиков. По другую сторону шли улицы пошире, со следами трогательных попыток озеленения, и беспорядочно теснились игрушечные бунгало. Центральную часть города составляли две улицы — Маркет-стрит и Хай-стрит — и площадь, где они пересекались. Такие города, если хотите знать моё мнение, выдают истинную сущность всей этой циничной игры в промышленное развитие. Строили их кое-как, по дешёвке, для того, чтобы люди, которые никогда сюда не заглядывают, могли наживать здесь деньги и обзаводиться поместьями, яхтами, покупать леса и болота для охоты и уезжать на зиму в Канны и Монте-Карло. Во всякой другой стране люди просто отказались бы жить в подобных городах, где так мало преимуществ городской жизни. Ну, а англичане со всем мирятся. Надеюсь, что они будут терпеть это только до того дня, когда мир услышит последний вопль Гитлера, а тогда снесут до основания все эти проклятые города и камнями побьют алчных старых мошенников, которые после войны сразу начнут кричать, что они обнищали. Я иду туда, куда меня посылает отдел, и счастлив всякий раз, когда изловлю нацистского агента или кого-нибудь, кто продаёт родину немцам, ибо не приходится объяснять, какого рода жизнь нам готовят Гитлер и Гиммлер. Но из этого ещё вовсе не следует, что я не имею своего собственного мнения и что у меня не чешутся руки всякий раз, когда я вижу выживших из ума простофиль, которые являются в такие места, как Грэтли, и призывают народ воевать и трудиться в поте лица во имя сохранения «нашего традиционного уклада жизни».
Я провёл большую часть утра на площади и примыкающих к ней улицах, где находились магазины. Я уже давно сделал открытие, что очень полезно наблюдать за выходящими и входящими в магазины людьми — это наводит на неожиданные мысли. Любая лавка может с успехом играть роль почты, а дело шпиона на девять десятых состоит не в добывании информации, а в её передаче часто по целой цепи таких импровизированных почтовых отделений. Здесь, пожалуй, будет нелишне пояснить, что нашему отделу недавно удалось засесть в одной из крупных шпионских штаб-квартир, после того как попался джентльмен, заведовавший ею, и теперь нацистские агенты и их подручные, ничего не зная о провале, продолжали передавать свою информацию, а мы на другом конце линии принимали её. Разумеется, иногда и мы сами отправляли сообщения, и когда они доходили до адресата, мы устанавливали, какими путями они передаются. Такая отправка и последующая проверка получения информации была делом сложным и кропотливым, но зато более результативным, чем другие методы. Я уже раньше много раз проделывал такие вещи, и, по-видимому, в Грэтли мне предстояло опять заняться этим. Пока же я прогуливался взад и вперёд мимо магазинов.
Я думал о том, что бедных людей не только надули, подсунув им вместо настоящего города такой Грэтли, — на них ещё, кроме того, наживаются, продавая им иллюзии и наркотики. В витринах аптек красовались рекламы, сулившие чудесное исцеление. В бакалейных лавках были выставлены коробки патентованных отрубей и опилок, долженствовавших придать вашим волосам цвет чистого золота и наградить вас мускулами атлета. В табачных и винных лавках товар был весь распродан. Библиотеки пестрели обложками двухпенсовых книжек, романов о девах южных морей и продавщицах, на которых женятся герцоги, — чистейший опиум без неприятных последствий и всего только по фартингу за час.
В Грэтли имелись и два кинотеатра, где за шиллинг показывали, как весело быть молодым, красивым и богатым и шутливо пререкаться с женой (или мужем) где-нибудь на Лонг-Айленде или Санта-Каталине.