Мне нужно кое-куда позвонить.
Вниз мы спустились на том же лифте и пересекли Коннектикут-авеню. У тротуара, почти напротив «Мэйфлауэр», стояли две патрульные машины с включенными маячками. Трое полицейских задавали вопросы каким-то людям, которые качали головами, показывая, что ничего не знают. Четвертый полицейский что-то измерял рулеткой. Еще один посыпал то ли песком, то ли опилками влажное пятно на мостовой. Ивлина Андерхилла уже увезли. Впервые ли он приехал в Соединенные Штаты, почему-то подумалось мне.
Падильо только поворачивал ключ в замке, когда зазвонил телефон. Он быстро подошел к столу, взял трубку.
— Слушаю, — и тут же передал ее мне. — Это тебя.
Я поздоровался и услышал:
— Вас, похоже, не очень заботит благополучие вашей жены, мистер Маккоркл?
— Наоборот, еще как заботит. Она у вас?
— Да. Пока она в полном здравии. Но вы не следуете полученным инструкциям. Мы не потерпим никаких отклонений.
— Дайте мне поговорить с моей женой.
— Вас же просили никому не говорить о задании мистера Падильо.
— Мы никому не говорили. Передайте трубку моей жене.
— Вы разговаривали с Андерхиллом.
— В номер отеля может зайти кто угодно.
— Чего хотел от вас Андерхилл, мистер Маккоркл?
— Прежде всего он хотел остаться в живых. Передайте трубку моей жене.
— Вы рассказали ему о задании мистера Падильо?
— В этом не было необходимости. Он и так все знал. Чья-то жена ввела его в курс дела. Возможно, ваша. Теперь я могу поговорить с моей?
— Мистер Падильо собирается выполнять наше задание? Вновь хочу вас предупредить, мы настроены серьезно.
— Да, собирается. Но лишь при условии, что вы передадите трубку моей жене. Я должен убедиться, что она жива.
— Очень хорошо, мистер Маккоркл. Вы можете перекинуться парой слов с миссис Маккоркл.
— Фредль... как ты?
— Все нормально, дорогой. Только ужасно устала, — голос ровный, смирившийся с неизбежным.
— Я сделаю все, что смогу. Майк со мной.
— Я знаю. Мне сказали.
— Они обращаются с тобой хорошо?
— Да, дорогой, но... — она вскрикнула и тут же раздался мужской голос:
— До сих пор мы обращались с ней хорошо, мистер Маккоркл. Сами видите, мы шутить не намерены.
И в трубке послышались гудки отбоя.
Глава 8
Я стоял посреди комнаты, уставившись на зажатую в руке трубку. Потом положил ее на рычаг и посмотрел на Падильо.
— Они заставили ее закричать. Причинили ей боль, и она закричала.
Он кивнул и отвернулся к окну.
— Более они не будут мучить ее. Они лишь демонстрировали тебе серьезность своих намерений.
— Фредль не из крикливых. Она не стала бы кричать, если в увидела бегающую по полу мышь.
— Я знаю. Ей причинили боль. Возможно, заломили руку. Но не более. Нет смысла мучить ее. Она не знает, где спрятаны изумруды.
— Не знаю, долго ли я смогу тут высидеть.
— Мы должны ждать, — возразил Падильо.
— Я хотел бы ждать, одновременно что-то делая.
— Так не бывает, — он подошел ко мне. — Одно ты должен уяснить раз и навсегда: или они ее убьют, или мы ее выцарапаем. Но для этого нужны ясный ум и твердая рука. А если ты будешь все время думать о том, как ей плохо, у тебя поедет крыша.
— Возможно, и поедет, потому что я им верю. Они меня убедили. Крики моей жены действуют на меня. Я бы поверил им, если в они сказали, что намерены выбрать ее мисс министерства торговли.
— Мы подождем, — говорил Падильо отрывисто, словно рубил. — Ожидание — один из методов их воздействия на нас. Они знают, как это тяжело, и рассчитывают, что крик жены заставит тебя дрогнуть, а потому ты будешь хвататься за соломинки, вместо того чтобы методично готовиться к ее спасению. А готовиться нужно, иначе ты не увидишь ее живой. Мы вдвоем уже не такая большая сила. Несколько лет тому назад, возможно, но не теперь.
Нам нужна помощь. И мы должны ждать, пока она прибудет.
— Мы подождем, — откликнулся я.
— Вот и отлично. Подождем.
Я заставил себя разлить по бокалам виски и включил телевизор. Показывали викторину для домохозяек. Им предлагалось определить общую стоимость глиссера без мотора, настольного трехцветного ксерокса, ящика крема для загара и кетчупа, потребляемого среднестатистической семьей за год. Я предположил, что все это стоит двадцать девять тысяч четыреста пятьдесят восемь долларов и сорок два цента, но победила домохозяйка из Мемфиса, положившая на все тридцать шесть тысяч долларов. От многоцветного ксерокса я бы не отказался.
— Ты часто смотришь телевизор? — спросил Падильо.
— Случается. Телевидение, как Китай. Если его не замечать, оно только становится хуже.
Падильо попытался оценить следующую группу товаров, но оказался лишь третьим, пропустив вперед блондинку из Галвестона и бабулю из Сент-Пола. Бабуля выиграла доску для серфинга, ходули любопытной конструкции, годовое обучение в школе фотографии, глобус диаметром в четыре фута и японскую спортивную машину. Падильо отметил, что с удовольствием взял бы себе глобус.
Зазвонил телефон. Падильо потянулся к трубке, а я выключил телевизор. Звонили по межгороду, и, когда телефонистка убедилась, что говорит с Падильо, он смог поздороваться с абонентом на другом конце провода. А послушав какое-то время, добавил: «Я звоню насчет должка. Хотел бы получить его сегодня, — и после паузы: — Хорошо. Жду тебя по такому адресу», — и назвал номер дома и квартиры на Фэамонт-стрит, где жила подружка Хардмана. Затем попрощался и положил трубку.
— Ян Димек звонил из Нью-Йорка. Он в Ла Гардия [5] . Чуть опоздал на самолет, так что прилетит следующим.
В течение получаса телефон звонил дважды, и каждый раз разговор продолжался лишь две-три минуты. Падильо не приходилось ни объяснять, ни уговаривать. Он лишь напоминал про должок и называл место встречи.
— Твои друзья? — поинтересовался я.
— Нет, конечно.
— Так кто же?
— Агенты, с которыми мне приходилось иметь дело. Димек — поляк и работает на польскую разведку. Он приписан к польской миссии в ООН, но большую часть времени проводит в Вашингтоне. Магда Шадид работает и на Венгрию, и на Сирию, обе стороны это знают, но продолжают сотрудничать с ней, потому что обходятся ее услуги недорого, да и секретов что у Венгрии, что у Сирии немного. Последний, Филип Прайс, англичанин, и его прикрытие — компания по производству прохладительных напитков.
— А чем они обязаны тебе?
— Все они — двойные агенты. Я их завербовал, и они работают на Дядю Сэма.
— И, если они взбрыкнут, ты шепнешь пару слов их основным работодателям.
— Совершенно верно, только шептать мне не придется. Для этого есть письма, которые отправит при необходимости наш адвокат в Бонне. Прием старый, но действует безотказно.
— Но он же полагает, что ты умер? Он так сокрушался о твоей смерти.
— По моей просьбе. Я звонил ему из Швейцарии.
— Но он же и мой адвокат.
— Сам видишь, интересы клиентов для него превыше всего.
— Англичане не убьют Прайса за то, что он — двойной агент?
— Не убьют, но он потеряет полторы тысячи долларов, которые мы платим ему из месяца в месяц. А деньги он будет получать, лишь находясь на службе у Англии.
— Они знакомы друг с другом?
— Если не лично, то понаслышке. Они же не любители, а профессионалы и в любом деле должны знать, кто есть кто.
— Должно быть, они питают к тебе самые теплые чувства.
Падильо пожал плечами и усмехнулся.
— Они не перебегут на другую сторону только потому, что этого захотела их левая нога. Двойными агентами они стали из-за денег. Работа эта непыльная, и они не хотели бы терять ее.