Не меньше двух сотен гостей разместилось за двумя длинными столами вдоль стен. Гримкель Черная Борода сидел напротив хозяина, как самый почетный гость. К удивлению Ингвильды, Гримкель оказался знаком с Модольвом.
— Как, Золотая Пряжка, ты еще здесь? — воскликнул он, увидев фьялля среди гостей за столом напротив. Ингвильду посетило нехорошее предчувствие: Черная Борода не славился учтивостью, зато стал очень заносчив после того, как выдал сестру за конунга. — А я думал, ты давно уплыл домой, под защиту вашего Рыжебородого и его козлов [5] .
— Не забывай, Гримкель ярл, что ты говоришь с моим гостем! — веско напомнил Фрейвид, и Ингвильда была благодарна отцу за вмешательство. — А все мои гости вправе рассчитывать на уважение.
— Я никогда не отказываю в уважении достойным людям. Но почему этот человек у тебя?
Гримкель ярл нервно задергал бровями, разволновавшись, затеребил в руках нож, которым резал мясо. При его высоком росте и могучем сложении эта мелкая беспокойная суетливость выглядела странной и потому неприятной: казалось, на глазах у всех крупная глыба развалилась на множество мелких кусочков и каждый кусочек зажил своей собственной жизнью. Все гости настороженно ожидали, во что выльется эта беседа.
— Болезнь задержала меня и моих людей на Квиттинге, — сдержанно ответил Модольв. Он тоже не обрадовался встрече с Гримкелем, но хотя лицо его омрачилось, он старался не показать неудовольствия. — Уже недолго нам осталось испытывать терпение достойного Фрейвида хёвдинга.
— Болезнь? — переспросил Гримкель. — А я думал, они все еще вынюхивают, где бы им купить железа побольше и подешевле. На Остром мысу достойным фьяллям показалось дорого!
— Каждый имеет право сам решать, не много ли с него запрашивают за товар, — ответил Модольв, — и уносить назад свои деньги, если цена покажется чрезмерной. Особенно если продавец явно хочет ссоры.
Ингвильда беспокоилась все больше. До сих пор ей не приходило в голову спросить, зачем «Тюлень» ходил к Острому мысу. Теперь же она видела, что с самой этой поездкой все было не так просто.
— Ссоры хочет кто-то другой! — не унимался Гримкель, не желая замечать предостерегающих взглядов хозяина. Его суетливая горячность, подергивание бровей, запинающаяся речь могли бы показаться смешными, но все знали, что в державе квит-тов этот человек обладает нешуточным весом. — Вы думаете, мы не знаем, зачем вашему конунгу столько железа? Фьялли всегда были жадными. Но теперь вам мало вашей земли! У вашего конунга двое сыновей! Они еще не доросли до настоящих мечей, а ваша кюна хочет, чтобы оба они были конунгами! Скажешь, это не так?
— Знаешь ли ты, Гримкель сын Бергтора, что говоришь о моей родственнице? — сурово спросил Модольв и медленно поднялся на ноги. При всем своем дружелюбии он всегда был готов постоять за себя. •— Кюна Бломменатт — племянница моей матери, и я никому не позволю говорить о ней непочтительно. До ее сыновей и ее желаний тебе нет никакого дела. И если квитты не хотят торговать железом и получать за него серебро и ячмень, то они могут оставаться при своем железе и есть его.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что нам нет дела до ваших конунгов! — закричал Гримкель, тоже вскакивая. — Все знают, что кюна Бломменатт подбивает Торбранда конунга к походу на Квиттияг. Но запомните: мы не только добываем железо, но и куем из него крепкие мечи! И у нашего конунга тоже два сына! Если хоть один ваш боевой корабль подойдет к Квиттингу, то вы сами попробуете паши мечи на вкус! Клянусь рукой Тюра*!
— Праздник Середины Лета — не время для раздоров! — воскликнул Фрейвид, не давая Модольву ответить.
— Вы оба — мои гости, и я не позволю ссор в моем доме даже родичам конунгов! Не гневите богов и не навлекайте их гнев на мой дом!
Соседи постарались унять Гримкеля и Модольва, усадили обоих на места. Но Ингвильда еще долго не могла успокоиться. Она не любила Гримкеля и боялась, что он не упустит случая затеять с Модольвом новую ссору. А все, что угрожало фьяллям, не могло оставить ее равнодушной: за время болезни гостей она так привыкла быть их покровительницей, что не могла отстать от этого и теперь, когда они почти все были здоровы. Кто же защитит их от недругов в ее доме, как не она? Бабушка Сигнехильда никогда не допустила бы, чтобы ее гостей кто-то обижал, будь обидчик хоть трижды родич конунга!
Ингвильда недолго просидела за столом: после перепалки настроение у нее испортилось. Незаметно скользнув на кухню, она принялась собирать в большую корзину хлебы, куски жареного мяса и рыбы. Проводя в землянке фьяллей весь день и даже часть ночи в течение последнего месяца, она теперь чувствовала себя там в большей степени дома, чем в усадьбе. «Правильно говорила бабушка, — думала она, — гораздо сильнее привязываешься не к тому, кто сделал тебе что-то хорошее, а к тому, кому сделал добро ты сам!»
Возле очага Кнгвильда заметила Хёрдис. Сидя на земляком полу вместе со своим псом, та обгладывала кости жареного зайца. Серый пес смотрел ей в рот, тонко поскуливая и нетерпеливо постукивая хвостом по полу. Выбрав с каждой кости лучшие куски, Хёрдис бросала ее псу, и тот с жадным чавканьем принимался обгрызать кость до блеска.
— Что ты сидишь здесь, как бродяжка? — спросила Ингвильда мимоходом. — Иди в гридницу. Там есть еда и получше этого зайца.
— Сама иди в гридницу! — с обычной своей неприветливостью ответила Хёрдис. — А для меня там слишком шумно. Там такие благородные гости, что где уж найти местечко для дочери рабыни!
На самом деле Хёрдис пряталась от Модольва и очень злилась на него за то, что его присутствие не позволяет ей попасть в гридницу, где целые горы отличной еды.
— Э, отдай! — заметив на блюде у Ингвильды хороший кусок оленины, Хёрдис проворно схватила его. — Куда это ты тащишь столько мяса?
— В землянку фьяллям, — ответила Ингвильда, вылавливая из котла другой кусок на замену. — Им не мешает подкрепиться.
— Вот еще! — возмутилась Хёрдис. — Этим паршивым, вонючим фьяллям ты выбираешь самое лучшее мясо, а родной сестре…
— Я же тебе говорю: иди в гридницу! — с пробудившимся раздражением ответила Ингвильда. — И не притворяйся, что тебя здесь морят голодом. А что же до фьяллей, то мне лучше знать, чем кормить гостей.
— «Гостей» — презрительно фыркнула Хёрдис. — Тоже мне гости! Кто их звал? Знаю я, знаю, какой гость тебя так волнует! Ты, должно быть, влюбилась в этого урода! Хорошая пара для тебя, нечего сказать! Ну, поди, поцелуйся с ним!
Хёрдис очень надеялась этими насмешками восстановить Ингвильду против гостей, которые в любой день могли ей рассказать о встрече возле Тюленьего камня. Но добилась лишь того, что сестра почувствовала досаду на нее саму. Не отвечая и больше не глядя в ее сторону, будто вовсе не слушая, Ингвильда взяла со стола круглое серебряное блюдо, переложила на него несколько жареных медвежьих ребер и поставила в корзину, где было уложено остальное угощение.
— Эй, Брим! — Она оглянулась и кивком подозвала старика раба. — Бери корзину, понесем па отмель.
Приближаясь по тропе к землянке, Ингзильда еще издалека увидела, что возле порога сидит человек. Длинные светлые волосы, еще не просохшие после мытья, блестели у него на плечах, и Ингвильда не сразу сообразила, кто это. Подойдя ближе, она узнала Хродмара. Как видно, он решил, что пора ему перестать болеть: на нем была нарядная крашеная рубаха, зеленые ремешки красивыми крестами обхватывали сапоги до колен.