Не оставалось сомнений и в том, где он брал себе дополнительную пищу. Рабов, похоже, здесь хватало.
Фригейт опустился на пол, но по сигналу блондина его подняли на ноги. Фригейт посмотрел на толстяка и удивленно вымолвил:
– Вы похожи на Германа Геринга в молодости!
Затем он снова упал на колени и вскрикнул от удара древка копья по почкам.
Блондин что-то произнес, поворачиваясь к своему напарнику. Тот кивнул головой.
После этого он повернулся и произнес по-английски с сильным немецким акцентом:
– Больше так не делать, пока я не прикажу! Пусть говорят.
Несколько секунд он внимательно рассматривал каждого пленного, но поняв, что они ничего не скажут, кивнул головой и произнес:
– Да, я Герман Геринг.
– Кто это Геринг? – удивился Бартон.
– Ваш друг сможет рассказать вам об этом позже, – рассмеялся немец. – Если это «позже» все же наступит для вас. Я не сержусь за то великолепное сражение, которое вы дали. Я восхищаюсь людьми, которые умеют хорошо драться. Мне всегда нужны лишние копья, особенно если учесть, что вы убили много наших людей. Поэтому мужчинам я предлагаю выбор. Становитесь на мою сторону, и ваша жизнь будет заполнена пищей, спиртным, табаком и женщинами, которых вам наверняка захочется, как только вы очухаетесь. Ха-ха-ха! В противном же случае – будете работать на меня в качестве рабов.
– На нас! – поправил его по-английски второй мужчина, сидевший за столом. – Вы забыли, Герман, что я тоже мог бы повторить ваши слова.
Геринг улыбнулся, хихикнул и сказал:
– Ну конечно же! Просто под этим "я" надо подразумевать нас обоих. "Я" – это как бы единое целое двух наших индивидуальностей. Но если вам не нравится это "я", то давайте говорить «мы». Так вот, ребятки, – снова обратился он к пленникам, – если вы поклянетесь служить нам – а для вас будет гораздо лучше, если вы так поступите – вы принесете присягу на верность мне, Герману Герингу, и бывшему Императору Древнего Рима – Туллу Гостилию.
Бартон присмотрелся. Мог ли это быть на самом деле легендарный Император Древнего Рима? Рима, когда он был еще маленькой деревенькой, которой угрожали племена италиков, сабин, аквы и вольски? Который по очереди подвергался нападению то со стороны умбрийцев, то со стороны более могущественных этрусков? Был ли это на самом деле Тулл Гостилий, воинственный преемник миролюбивого Нумы Помпилия? В этом человеке не было ничего, чем он мог бы выделиться среди тысяч мужчин, которых Бартон видел на улицах Сиены. И все же, если он тот, за кого себя выдает, то он был бы ценнейшей находкой для историков и лингвистов. Тулл был, скорее всего, этруском и знает этот язык вдобавок к доклассической латыни и языку сабинов и, возможно, даже знает язык греков Кампинии. Он мог знать Ромула, предполагаемого основателя Рима. Какие истории мог бы поведать этот человек!
– Ну? – прервал молчание Геринг.
– Что мы должны будем делать, если присоединимся к вам? – поинтересовался Бартон.
– Во-первых, я… мы должны быть уверены, что вы немедленно и без колебаний выполните все, что мы прикажем. Поэтому вам придется выдержать небольшой экзамен.
Он отдал распоряжение, и через минуту вперед вывели группу изможденных и покалеченных людей.
– Они у нас были на тяжелой работе, ха-ха-ха. И поэтому слегка надорвались. Правда, вот те двое были пойманы при попытке к бегству. И поэтому должны быть наказаны. Эти двое – за побег, остальные – за то, что стали плохо работать. Мы постановили, что все они должны быть убиты. Они стали для нас бесполезны. Поэтому вам следует без колебаний убить всех этих людей и тем самым доказать свою решимость служить нам.
Должен также вам заметить, что этот сброд перед вами – евреи.
А раз так, пусть ваши души ничем не омрачатся!
Рыжеголовый, который швырнул Гвиневру в Реку, протянул Бартону увесистую дубину с кремневыми лезвиями. Два стражника схватили раба и поставили его на колени. Это был крупный светловолосый человек с голубыми глазами и греческим профилем. Он бросил на Геринга полный ненависти взгляд и плюнул в его сторону.
Немец засмеялся.
– Он полон высокомерия, как и вся его раса. Я мог бы превратить его в груду корчащегося вопящего мяса, умоляющего о смерти, если бы только захотел. Но я равнодушен к пыткам. Какой-нибудь другой мой соотечественник с удовольствием дал бы ему попробовать вкус огня, но я по натуре человеколюбив.
– Я могу убивать, только отстаивая свою жизнь или защищая тех, кто нуждается в этом, – сказал Бартон. – Но я не убийца!
– Убийством этого еврея вы как раз и спасете свою жизнь, – ответил Геринг. – Если вы этого не сделаете, то умрете сами. Только для этого придется немного подождать.
– Я отказываюсь!
Геринг тяжело вздохнул.
– Вы – англичанин! И этим сказано все. Что ж. Я бы очень хотел, чтобы вы были на моей стороне. Но раз вы не хотите совершить разумный поступок, то пеняйте на себя. Ну, а вы как? – спросил он, обращаясь к Фригейту.
Фригейт, который все еще испытывал сильные страдания от ран, покачал головой:
– Ваши останки были сожжены в Дахау и развеяны по ветру. Причиной этому были вы и ваши преступления. Неужели вы хотите все повторить на этой планете? Неужели вы не пресытились преступлениями там, на Земле?
Геринг засмеялся и сказал:
– Мне известно, что случилось со мной после моей смерти. Об этом мне подробно, даже слишком подробно, рассказали мои «друзья» – евреи.
Он указал на Моната.
– А это что за урод?
Бартон объяснил. Геринг сделал важный вид, а затем сказал:
– Я не могу ему доверять. Пусть отправляется в лагерь для рабов. А ты, обезьяночеловек? Что скажешь ты?
Казз к удивлению Бартона вышел вперед.
– Я убивать за нас! Я не хочу быть рабом!
Он взял дубину. Стражники подняли на перевес копья, чтобы опередить его, если только у него появится желание воспользоваться дубиной не по назначению. Неандерталец взглянул на них из-под нависших бровей и поднял оружие. Раздался хруст костей, и раб упал. Казз вернул дубину рыжему и отошел в сторону. Он так и не взглянул на Бартона.
– Сегодня вечером все рабы будут собраны, и им покажут, что с ними произойдет, если хоть один из них попытается бежать.
Беглецов сначала немного поджарят, а затем убьют. Мой выдающийся брат-соправитель, я думаю, сам проведет это собрание. Ему нравятся подобного рода увеселения.
Он указал на Алису.
– А вот эту я беру себе.
Тулл вскочил.
– Нет! Нет! Она нравится мне. Забирай остальных, Герман, а эту женщину оставь мне. У нее вид, как это вы говорите… аристократки… нет… э… королевы!
Бартон взревел, вырвал дубинку из рук рыжего убийцы и прыгнул на стол. Геринг опрокинулся на спину, кончик дубины едва не задел его нос. Римлянин ткнул копьем Бартона и ранил его в плечо. Не выпуская дубины из рук, Бартон мгновенно повернулся и вышиб оружие из рук Тулла.
Рабы с криками набросились на стражников. Фригейт вырвал у кого-то копье и древком ударил Казза по голове. Неандерталец осел наземь. Монат лягнул одного из стражников в пах и схватил его копье.
Что произошло дальше, Бартон не помнил.
Он пришел в себя за несколько часов до наступления темноты. Голова болела еще больше, чем раньше. Ребра и оба плеча от боли онемели. Он лежал на траве в загоне из сосновых бревен, который огораживал примерно 50 на 50 футов пустого пространства, а на высоте около 15 футов по всему периметру сосновой ограды тянулся балкон, по которому прохаживались вооруженные стражники.
Бартон приподнялся, пытаясь сесть, и застонал.