С Летовым мы поладили. Он тогда часто приезжал в Москву, потому может мы и сумели спеться тогда, что он долгое время находился под нашим влиянием. Несколько раз за лето мы с Дугиным взяли Егора с собой к Баркашову. Заносчивый как и Дугин, Баркашов, взялся было учить Летова как одеваться и предложил ему коротко постричься, но встретил достойный отпор. Я одеваюсь бедно, так же как и мои "фанаты", - твёрдо заявил Летов и при этом его лохмы упали ему на очки. - Мои фанаты не могут себе позволить купить импортные кроссовки, поэтому я ношу кеды, а коротко стричься я не хочу, я - punk, коротко стричься надо в Англии". Пришёл сын Баркашова. Похожий на сына Жириновского и на сына критика Володи Бондаренко одновременно и благоговейно попросил у Летова автограф. Егор победоносно сверкнул очками, а Баркашов задумался.
Надо отдать должное Летову, политическая позиция у него всё-таки всегда была. Он настаивал на том, чтобы в идеологии Национал-Большевизма было "побольше красного и русского, но поменьше национализма". Такую позицию не назовёшь рафинированной, но в ней есть определённость. С Баркашовым они не стали так уж далеки (я, к примеру, оказался противоположен Баркашову), но приязни между ними не возникло. Вообще сближение с Баркашовым возникло по вине моего несносного любопытства к людям и и желания создать помимо Национал-Большевистской Партии ещё и союз левых и правых радикалов, Анпилова и Баркашова. На уровне человеческом с Баркашовым делать было нечего. Тонкими замечаниями он не поражал, никаких сенсационных идей не выдвигал, не мог быть увлекательным как Дугин. Он, кстати, разговаривал двусмысленно, с подтекстом, как криминал.
Осенью Егор опять появился в Москве. Пришёл в комнату в "Советской России" вместе с лидером группы "Родина" Манагером. На самом деле у него совсем простая русская фамилия, по моему Судаков, мне объясняли почему он назвался Манагером, но я забыл тотчас почему. Сибирский солист "Родины" был в тулупе. Худенький, бородатенький Егор называл меня "Лимоныч" и ласково похлопывал по плечу. К тому времени мы уже заключили договор с типографией "Тверской Печатный Двор" на публикацию нашей газеты и делали первый номер. В связи с этим усилился поток посетителей в комнату в "Советской России". И раздражение по этому поводу главного редактора Валентина Чикина. Нам передавали об этом сотрудники газеты. И даже первый помощник Чикина, через которого Чикин общался с нами настучал нам.
Я, в свою очередь, вознегодовал. Я перешёл в "Советскую Россию" в в январе 1991 года, когда такой мой поступок назвала 2самоубийственным" вся интеллигенция. Я печатал в "Савраске", как её называли злопыхатели, по паре статей в месяц до самого октября 1993 года. Я своим именем поднял тираж этой газеты. Когда я впервые приехал к ним в феврале 1992 года, Чикин предложил мне любой кабинет на выбор. Я был их лучшим журналистом. На выборах в ГосДуму, КПРФ, членом которой состоял Чикин предала меня в лице самого Зюганова (подробности есть в "Анатомии Героя"), и вот теперь Чикин ещё выражает недовольство, как домовладелец, недовольный что к жильцам ходят гости! Можно было незаметить, что ходят, и не так много ходят, и ходят по делу. Я написал Чикину письмо, но не передал. Раздумывал.
Коллектив хотел чтоб мы выпустили "0" номер, и потом ставили номера в скобках, обозначая количество номеров за год и нумерезацию всех номеров. Я решил что подобное рабское следование нелучшим газетным стандартам нам ни к чему и мы приняли сквозную нумерацию. Рабко нашёл в здании "Литературной газеты", в том самом кабинете где когда-то помещалась газета "День" распространительскую фирму "Логос-М" и мы отправились туда однажды.
Диспетчером и секретаршей Андрея Панова, - главы фирмы, - работала Светлана Евгеньевна, - бывший распространитель газеты "День", и сам Панов, оказалось, был молодой человек начинавший свою деятельность бизнесмена в газете "День", в качестве распространителя. В походе в "Логос-М" мы с Рабко преуспели больше чем расчитывали. Мы расчитывали лишь показать копию макета Светлане Евгеньевне и получить от неё телефоны распространителей. Однако, когда я сидел в секретарской комнате беседуя со Светланой Евгеньевной, меня узнал партнёр Андрея Панова, и потащил меня в кабинет к Панову. Дело кончилось тем, что "Логос" захотел взять у нас весь тираж, все пять тысяч экземпляров на распространение, это была победа.
В такой, более или менее удачливой атмосфере появился на свет первый номер газеты "Лимонка". Со всеми затяжками и отлогательствами всё же 28 ноября 1994 года номер был вывезен мною и Шлыковым из Твери и ночью сдан в один из дворов на Площади Восстания, там где поворот к метро "Баррикадная" там тогда помещался склад фирмы "Логос-М". К утру я привёз пачку газеты в наш штаб в "Советской России". Мы там сидели, радовались, ухмылялись. В том номере была статья Дугина "Старые и Новые", моя "Лимонка в Проханова", интервью с Егором Летовым. Учредителем газеты был обозначен Рабко, главным Редактором - я, макетистом - Костя Чувашев.
Нас пришли поздравить Анпилов, фотокор "Правды" Майя Скупихина, по-моему кто-то из газеты "Аль - Кодс" (они снимали помещение у Чикина). В связи с этим, весьма скромным юбилейным шумом нам тот час передали, что Чикин вне себя от ярости. Казалось бы: Вы оппозиция и мы оппозиция, мы радикалы. Появилась газета, - союзник в борьбе с Системой. Целые анфилады комнат находились во владении Главного Редактора "Советской России". Рядом с лифтами был огромный холл в котором в одном, разгородив его, можно было разместить целую редакцию газеты, ей Богу! В помещении такого размера помещалась газета "Новое Русское Слово" в Нью-Йорке, где я работал в 1975 году. У самого Чикина был кабинет в котором можно было расположить всю редакцию. А он злопыхал что в одной из 20 или 30 комнат у него сидят радикалы и делают свою газету. По меньшей мере он был неблагодарен! Посовещавшись, мы решили стать невидимыми - мы стали ходить через помещения полиграфкомбината - не через ментов сидевших у главного входа, но с боку: там сидели строгие старикашки-вахтёры. Дело впрочем было не в ментах или старикашках-вахтёрах. Заходя со стороны полиграфкомбината мы не могли встретить в одном лифте или на лестнице самого Чикина, да и большинство сотрудников "Советской России" ходили через главный вход. Помню унизительное чувство, с каким я пробирался в некогда "свою" газету. И довольно горькое чувство обиды лично на Валентина Чикина "старого патриция" как я его называл в лучшие времена. Партийная дисциплина или лично нехороший характер толкали его на поведения хозяина комуналки. На лестницу (это был мощный полиграфический комбинат, администрация не приминула отторгнуть его от газет, тогда ведь была эра приватизаций) выходили покурить и сотрудники полиграфкомбинат и сотрудники "Совраски", помню что пытался проскочить побыстрее мимо. На самом деле это им следовало проскакивать и стесняться. Я остался на прежних политических позициях, никого не сдал, ничем не поступился. КПРФ же, чьим органом стала "Совраска" всё более скатывалось в соглашательство и в серый бесцельный парламентаризм. Если до выборов 1993 года "Соврвраска" была некоторое время органом всеё оппозиции, то после выборов она сознательно превратилась в орган КПРФ. Надо сказать, что некоторые мои статья "Совраска" не печатала уже в 1992 году, статью опускающубю.