(Лаура Ильина позже присутствовала при многих трагических эпизодах моей личной и политической жизни. Она присутствовала даже при моих с Наташей Медведевой последних часах совместной жизни, 11 июля 1995 года. Правда она сделала тогда по моей просьбе несколько фотографий, о чём я сейчас жалею. Нужно было сделать множество. Историю нужно фиксировать. А ложная скромность лишает человечество экспонатов будущих музеев.)
Тарас Адамович Рабко появился предо мною впервые на лестнице комбината "Литературная Газета". Я уходил из газеты "День", Татьяна Соловьёва (она до сих пор работает с Прохановым) окликнула меня: "Вот, Эдуард, хочу тебе представить юношу, он твой поклонник". У поклонника, высокого, худого, сутуловатого юноши сияли глаза, он от волнения чуть не заикался. Мы стали спускаться по ступеням, разговаривая. Поскольку он хорошо меня читал, то разговаривать было о чём. На дворе стоял май 1993 года. Затем Тарас сделался абсолютно полезен и абсолютно незаменим. По сути дела он провоцировал меня на создание политической организации. Маленькая кошачья головка, невинные глаза жулика, когда он познакомился с Лизой, я узнал у неё глаза Тараса.
Возможно история национал-большевизма развивалась бы быстрее на целый год, если бы не противостояние Верховного Совета и Ельцина. В сущности, это были в подавляющем большинстве люди одного лагеря, достаточно напомнить, что с этим же Верховным Советом Ельцин объявил о суверенитете России, с ним же закопал СССР. Противостояние по сути началось ещё в мае, и постепенно сползло к событиям 20 сентября-4 октября.
К июню 1993 года мы договорились о совместной работе с Дугиным и Рабко. Не было такого, что все клялись там на огне или резали руки и смешивали кровь. И речь не шла о том, что мы устремляемся работать вперёд на два года. Когда развалился Национал-Большевистский Фронт между мною и Дугиным имел место разговор о том, что следует создавать Национал-Большевистскую Партию, что следует соединить принципы борьбы за национальное государство и за социализм внутри одной партии. Рабко взялся регистрировать первую ячейку этой партии, основная цель была-запатентовать за собой название. Он навёл справки, и ему сказали, что проще зарегистрировать организацию в областном управлении министерства Юстиции. Он взялся за дело.
Я вернулся в Париж, чтобы попытаться достать денег на газету. Я посетил Алена де Бенуа, интеллектуального вождя всех европейских правых и редактора журнала "Кризис", посветил его в проект издания газеты и попросил помочь. Ален де Бенуа вздыхая объяснил, что каждый номер "Кризиса" обходится ему в 80 тысяч франков или 15 тысяч долларов, он едва издаёт 4 номера в год. И после того как я объяснил ему, что мою газету можно будет издавать тиражом в 10 тысяч экземпляров за цену в 200 долларов, что на год мне нужно всего около 5200 долларов, он не помог. Да будет ему вечно стыдно за это! Я попросил денег у Жерара Пенцеллели и тот передал, что помочь не может. Я обращался даже к известной фашистской меценатке, итальянской старухе-графине, не получилось. И к графу Сикс де Бурбон-Пармскому-наследнику французского престола, но не дал и он.
Дугин? Я полагаю, что он ждал, получится у нас или нет, чтобы присоединиться, если увидит, что получается. Это был его оперативный метод существования. Позднее, познакомившись с Гейдаром Джемалем, мы много говорили о Дугине, бывшем нашем соратнике и друге. И пришли к выводу, что Дугину всегда нужен ведущий, что он сам вечно ведомый, и один не функционирует.
В то лето больше всех нас преуспел Рабко. Он успешно сдал документы на регистрацию партии.
Хитрый Тарас поглядел, думаю, лучистыми фиолетовыми псевдо-наивными глазами на тётку из областного управления МинЮста и покорил её сердце, бьющееся под блузкой и лифчиками в глубине обширного полного тела. Гиперэнергичный Рабко взялся также издавать Программу НБП. Сиреневую книжечку эту он издал за свои деньги: у него долго хранились затёртые банкноты фунтов стерлингов. С большим трудом Тарас сумел найти обменный пункт не испугавшийся его затёртых фунтов. За основу текста программы мы взяли мою статью "манифест советского национализма" опубликованный в газете "Советская Россия" за год до этого. Я лишь дополнил текст и переиначил советский национализм в российский. В качестве первого материала в "Программе" мы поставили Приказ № 1. Редакторскую работу над текстом я проделал на rue de Turenne в Париже. Для передачи корреспонденции пронырливый Тарас приспособил проводников международного поезда "Москва-Париж, Восточный вокзал". Я, принимая и отправляя корреспонденцию, давал проводникам серую бумажку в 50 франков. Это было лишь чуть дороже, чем авиа-пакет, но куда быстрее и надёжнее. Все оставались довольны.
Однажды с корреспонденцией от Тараса прибыли вырезки из газет и журналов. Все они касались неизвестного мне рок-певца по фамилии Летов. "Он-наш человек,-написал огромными буквами Тарас, так что на странице было строчек шесть всего,-он читал "Дисциплинарный санаторий", он нам нужен. Приедешь, ты должен обязательно встретиться с ним!" Действительно, в одном из интервью Летов цитировал "Дисциплинарный санаторий". Так я впервые услышал о четвёртом отце-основателе. Впоследствии мы получили членские билеты НБП в соответствии с порядком появления нас на исторической сцене. Лимонов-билет №1, Дугин-билет №2, Рабко-билет №3, Летов-билет №4. От кого получили? От меня.
Я явился в Москву 16 сентября потому что дата 8 сентября стояла на свидетельстве о регистрации московской региональной организации Национал-Большевистской Партии. Я не промедлил. Перед отъездом ряд сверхнатуральных событий (я писал о них подробно в "Анатомии Героя") дали мне знать, что поездка выйдет необычной. В центре Парижа меня укусили в голову три дикие пчелы, я увидел впервые за 14 лет жизни в Париже утопленника в Сене, случилось ещё что-то. Я приехал, однако, не выполнив основную свою задачу: я не достал во Франции денег на издание газеты. Я взял в Москву все мои деньги, но их было катастрофически мало. Я обеднел. Как раз в тот момент, с 12 июня началась во французской прессе кампания против Национал-Большевизма и мою фамилию усиленно склоняли и спрягали повсюду на 1-ых страницах газет. Радоваться не приходилось. Из меня спешно сделали врага французского народа. И естественно издатели сторонились врага народа. Мне удалось продать рукопись "Убийство Часового" издательству "L' Age d'Homme" всего за 5 тысяч франков. Только потому, что во главе его стоял серб Владимир Дмитриевич, некогда враги, мы с ним солидаризировались на почве любви к нашим оболганным, несчастным Родинам. Думаю, что и мои военные сербские походы пригнули чашу весов в пользу решения Дмитриевича. "Ya seutinelle assassinec" вышел во Франции чёрной книжечкой только в 1995 году. Русский же текст включённый в один том с "Дисциплинарным санаторием" под общим названием "Убийство Часового" издан был в издательстве "Молодая Гвардия" и роковым образом прибыл из типографии 18 сентября 1993 года за два дня до начала государственного кризиса. Струхнув, руководители "Молодой гвардии" задержали книгу на складах до ноября и подумывали не раз о том, не пустить ли её под нож.
Так что я приехал из Франции пустой.
Сразу же по приезде мы бросились искать помещение для партии: Тарас и я. Дугин играл и гулял с дочерью и работал над своими статьями. Лимонов и Рабко посетили несколько районных исполкомов, кажется так эти учреждения назывались.