Теперь на добро он отвечает подлостью, на дружбу и гостеприимство — предательским ударом в спину. — Вождь приподнял голову, взглянул исподлобья на Сонго и добавил: — Из клана парящего сокола не осталось в живых никого. Люди Конана собирались пощадить детей, но рассвирепели, когда их обстреляли с горы малолетние сыновья и племянники Хагафи. На рассвете бандиты привязали детей к ишакам и погнали по ущелью, а сами скакали следом и упражнялись в метании дротиков и стрельбе из луков по живым целям. Мы кочевали по равнине и днем наткнулись на Фагье, девочку из клана Хагафи, она была еще жива, хоть и получила четыре стрелы. Фагье достался самый прыткий осел, вынес ее на равнину, и там бандиты прекратили погоню. Я сразу собрал воинов и повел их в ущелье. Похоже, мы опоздали.
— Увы, — подтвердил Сонго. — Но вряд ли Конан мог уйти далеко. Мы рассчитываем на вашу помощь.
Вождь сокрушенно вздохнул.
— Там уже не наша земля. Там Вендия, провинция Саханта, а южнее, за кряжем Химачал, лежит плодородная долина Собутан. Время от времени мы спускаемся с гор и пасем овец на северной окраине Саханты, кшатрии из пограничных фортов смотрят на это сквозь пальцы, но зайти в глубь вендийской провинции они нам не позволят. Да мы и сами не посмеем. С легкой руки Конана афгулы и вендийцы наладили здесь мир, и я не хочу его разрушить даже ради святого возмездия. Уж не обессудь, Тарк. Мы тебя не задерживаем, но и помочь не беремся. Поезжай и добудь своей королеве голову негодяя, а нам, если не жалко, отдай его правую руку, обагренную кровью несчастных соколят. Мы ее провезем по всем кочевьям и селеньям, и отныне в наших горах имя Конана будет самым грязным ругательством. Езжайте дальше. Только сначала дозволь мне посмотреть вблизи на твоих людей, ладно? Я, конечно, верю, что ты тот, за кого себя выдаешь, но ведь не зря мудрецы говорят: доверяй, но проверяй. Или ты не согласен?
Вождь испытующе смотрел на Сонго, а у того мурашки бежали по спине. О воинах Гулистана и их ловкости в обращении с клинками по свету ходили легенды. Сабля вождя покоилась в ножнах, знаменитый забарский кинжал — за широким матерчатым поясом, а сам афгул — рыхлый, с землистой кожей лица и мешками под глазами — не походил на ловкого и искусного бойца. Но за последние недели Сонго крепко-накрепко усвоил: внешность бывает обманчива.
— О чем разговор, — ответил он самым что ни на есть беззаботным тоном. — Смотри, сколько душе угодно.
— Ну, так поехали. — Афгул приподнял нагайку и вдруг повернул голову к Тахему. — А ты побудь здесь.
— Я? — Стигиец растерянно заморгал. — Это еще зачем?
— Да просто так. — Афгул ухмыльнулся, но глаза остались суровыми. — Мне спокойнее будет.
Он легонько хлестнул коня, и тот неспешной рысью понес его к когирцам. Сонго поехал вслед, а испуганный заложник остался возле серых рядов.
В полуброске копья от сверкающих когирских шеренг афгул дернул поводья. Сонго остановился рядом, поглядел на вождя и встревожился. В профиль афгул напоминал хищную птицу, высматривающую добычу с утеса; под горбатой переносицей раздувались ноздри. Сонго понял, что афгул разглядывает поочередно каждого воина, не упускает самой ничтожной детали внешности. Ищет кого-то по приметам, догадался когирский дворянин. Конана, кого же еще?
Он покрылся холодным потом, когда взор афгула, пройдя по всему строю конницы, вдруг резко перескочил обратно на Конана. Киммериец держался непринужденно — скалил зубы, балагурил о чем-то с соседями. Грязные косички подпрыгивали, когда он поворачивал голову, но при этом веки киммерийца оставались полуопущенными. Афгул не мог, никак не мог заметить, что у этого когирского солдата зрачки необычного цвета.
Но вождь не сводил с Конана глаз, и тревога Сонго переросла в страх.
Что-то не так! Он увидел, как ладонь афгула медленно двинулась к рукояти кинжала.
— Все в порядке? — спросил он бесцветно.
— А? — Вождь резко повернул голову, и откровенная ненависть на его лице сменилась совершенно неискренним дружелюбием. — Да, Тарк, все в порядке. Кроме одного пустячка.
— Пустячка? — с натужным спокойствием переспросил Сонго. — Что ты имеешь в виду?
Дружелюбие вновь сменилось ненавистью.
— А то, что никто из вас, подлых убийц, не уйдет живым с этого перевала. И первым подохнешь ты!
Сонго вскинул руки, чтобы защититься от разящей стали, и вскрикнул от острой боли. Брызнула кровь. Афгул с проклятием отдернул кинжал, а Сонго — пробитую ладонь. Клинок снова взметнулся, чтобы вслед за хищным взглядом афгульского вождя вонзиться в незащищенное горло когирца. В такой ситуации Сонго, не успевшего выхватить меч или кинжал, могло спасти только одно — падение с коня. Он опрокинулся вбок, но противник — ловкий и опытный воин — вмиг разгадал его замысел и перевел прямой выпад в удар сверху вниз с поворотом кисти. Клинок нашел щель между наколенником и поножей, пронзил икру и царапнул о седло. Сонго снова закричал, а вождь афгулов оставил кинжал в ране, загикал, разворачивая коня, и во весь опор помчался к своим. Вдогонку метнулось несколько стрел, но ни одна даже не задела беглеца.
— Стоять! — взлетел над когирскими шеренгами рев Конана. — Не стрелять!
Конь вынес его из рядов и помчал вперед — не за афгулом, а к Сонго, со стоном упавшему на землю. Киммериец спешился и наклонился над раненым. Их окружило несколько воинов, Один достал из седельной сумки и протянул чистые льняные лоскуты.
— В строй! — рявкнул Конан, озираясь. — В любой момент ударить могут. Проклятый афгул меня узнал.
* * *
Результаты исследований выглядели неутешительно. Как ни испытывали золотую клетку преподобные Кеф и Магрух, в ней не появилось даже малейшей бреши. Мелкоячеистая сеть только казались золотой — на самом деле «материал», из которого она была «изготовлена», поражал своей эластичностью и прочностью.
Недоумение короля и жрецов усугублялось от того, что на самом деле клетки не существовало. Она появлялась ниоткуда, лишь когда он медитировал — покидал собственное тело и взмывал над землей. Клетка выполняла одну-единственную функцию: ограничивала свободу передвижения души, оставившей тело. Не только души короля, но и Кефа, и Магруха, и Ибн-Мухура, и всех остальных жрецов, спешно привлеченных к опытам. Любой жрец, худо-бедно умевший путешествовать вне тела, ни разу не смог подняться над куполом высотой сорок, а максимальным диаметром — двадцать пять локтей, и посмотреть, что (или кто) витает вовне. Где бы ни находился жрец-исследователь, стоило ему погрузиться в транс и просочиться сквозь собственное темя, как над ним возникал золотой колпак.
Абакомо рвал и метал. Он себе казался бабочкой, которую походя накрыл сачком досужий ловец насекомых, да так и оставил, отвлеченный другими делами.
Ко всему прочему сачок оказался с норовом. И весьма не жаловал любопытных. Как только кто-нибудь из исследователей переступал некие границы дозволенного, колпак старался запугать его, а если не удавалось, наказывал физически.
Так, преподобный Магрух, возвратясь в тело после бесплодной попытки добраться до сути явления, обнаружил у себя на лбу здоровенную шишку, а во рту — зуб, болтающийся на одном корешке. Кеф, витая под куполом, вдруг с ужасом увидел собственное физическое тело — оно поднималось к нему с вытаращенными от боли глазами, разевая рот в немом крике; пальцы удлинялись, превращаясь в омерзительные щупальца, а из ноздрей выскальзывали черви и пиявки.