Снова ополоснула сосуд и поставила к стене сушить. Промыла и вытерла нож и положила в шкаф. Движением руки, не прикасаясь к стене, открыла в ней небольшое круглое отверстие и бросила туда два использованных полотенца. Когда они исчезли, круглая дверца закрылась.
Девушка вернулась к спальному возвышению и опустилась на колени в нескольких футах от меня.
Мы смотрели друг на друга.
Молчали.
Спина у нее прямая; склонившись, она опирается на пятки. В глазах горит раздраженная ярость или бессильный гнев. Я улыбнулся ей, но она не улыбнулась в ответ, посмотрела на меня сердито.
Когда она снова подняла голову, я посмотрел ей прямо в глаза; некоторое время мы так смотрели в глаза друг другу, потом она опустила взгляд.
Когда она подняла голову, я коротким жестом пригласил ее придвинуться.
В глазах ее мелькнуло гневное возмущение, но она встала, медленно приблизилась ко мне и склонилась у самого возвышения. Я, по-прежнему сидя на возвышении скрестив ноги, наклонился, взял ее голову в руки и привлек к себе. Она склонилась, с поднятым ко мне лицом. Чувственные губы слегка раздвинулись, я почувствовал, что дышит она глубоко и часто. Я отнял руки, но ее голова не отодвинулась. Я медленно развернул белый шелковый шарф у нее на шее.
Глаза ее затуманились гневными слезами.
Как я и ожидал, на ее белом горле тонкий, плотно прилегающий ошейник горянской рабыни.
Подобно другим таким же ошейникам, он запирается маленьким замком на шее.
-Видишь, - сказала девушка, - я тебе не солгала.
-Твое поведение, - ответил я, - не похоже на поведение рабыни.
Она встала и попятилась, прижав руки к платью на плечах.
-И все-таки я рабыня. - Она отвернулась. - Хочешь посмотреть мое клеймо? - презрительно спросила она.
-Нет.
Итак, она рабыня.
Но на ошейнике не написано имя владельца и название города, как я ожидал. Там только номер - горянский, соответствующий по нашему счету 708.
-Можешь сделать со мной, что хочешь, - сказала девушка, повернувшись ко мне лицом. - Пока ты в этой комнате, я принадлежу тебе.
-Не понимаю, - сказал я.
-Я рабыня комнаты.
-Не понимаю, - повторил я.
-Это значит, - раздраженно сказала она, - что я заключена в этой комнате и принадлежу всякому, кто в нее входит.
-Но ведь ты можешь выйти, - возразил я.
И указал на широкий вход, в котором не было ни двери, ни решетки, и на коридор за ним.
-Нет, - с горечью сказала она, - я не могу выйти.
Я встал, миновал вход и оказался в длинном каменном коридоре, который уходил в обоих направлениях, насколько хватал глаз. Он был освещен энергетическими шарами-лампами. В коридоре, на равном, но большом - не менее пятидесяти ярдов друг от друга - расстоянии видны были многочисленных входы, точно такие же, как мой. Из одной комнаты никак нельзя было заглянуть в другую. Но ни в одном входе-портале я не видел дверей, не было даже петель.
Стоя снаружи в коридоре, я протянул девушке руку.
-Пошли, - сказал я, - опасности нет.
Она отбежала к дальней стене и прижалась к ней.
-Нет! - воскликнула она.
Я рассмеялся и зашел в комнату.
Я рассмеялся и зашел в комнату.
Она отодвигалась от меня в ужасе, пока не оказалась в углу.
Закричала и вцепилась в камни.
Я взял ее на руки, но она сопротивлялась, как кошка, и кричала. Я хотел убедить ее, что опасности нет, что ее страхи беспочвенны. Она исцарапала мне лицо.
Я рассердился, ударил ее, она повисла у меня на руках.
Я понес ее к входу.
-Не надо, - прошептала она полным ужаса голосом, - пожалуйста, хозяин, не надо!
Голос ее звучал так жалко, что я отказался от своего плана и отпустил ее, хотя ее страх меня раздражал.
Она упала на пол, дрожа и плача, прижалась к моим ногам.
-Не надо, хозяин, - умоляла она.
-Ну, хорошо.
-Смотри, - сказала она, указывая на вход.
Я посмотрел, но ничего не увидел, только каменные бока портала и на каждом три круглых красных купола, каждый примерно в четыре дюйма шириной.
-Они безвредны, - сказал я, потому что сам несколько раз проходил мимо. Чтобы продемонстрировать это, я снова вышел из комнаты.
Стоя снаружи, я заметил кое-что, чего не увидел раньше. Над входом был вырезан горянский номер 708. Теперь я понял значение числа на ошейнике девушки. Я вернулся в комнату.
-Видишь, они безвредны.
-Для тебя, - ответила она, - но не для меня.
-Как это?
Она отвернулась.
-Рассказывай, - строго сказал я.
Она посмотрела на меня.
-Ты приказываешь?
Я не хотел ей приказывать.
-Нет.
-Тогда я тебе не расскажу.
-Ну, хорошо, - сказал я, - приказываю.
Она негодующе, со страхом и слезами посмотрела на меня.
-Говори, рабыня, - приказал я.
Она в гневе прикусила губу.
-Повинуйся.
-Может быть, - ответила она.
Я в гневе подошел к ней и схватил за руки. Она посмотрела мне в глаза и задрожала. Увидела, что должна будет говорить. Покорно опустила голову.
-Повинуюсь, - сказала она, - хозяин.
Я отпустил ее.
Она снова отвернулась и отошла к дальней стене.
-Давным-давно, - сказала она, - когда я впервые пришла в Сардар и нашла зал царей-жрецов, я была молодой и глупой. Я считала, что цари-жрецы очень богаты, и я, с моей красотой… - она повернулась, посмотрела на меня и откинула голову… - я ведь красива, правда?
Я посмотрел на нее. Хоть лицо ее было в слезах, волосы растрепались, одежда измялась, она была прекрасна, еще прекрасней в своем расстройстве, потому что оно уничтожило холодную отчужденность, с которой она держалась вначале. Я знал, что теперь она меня боится, но не понимал, почему. Это имеет какое-то отношение к двери, она боится, что я заставлю ее выйти.
-Да, ты прекрасна.
Она горько рассмеялась.
-И вот я, - продолжала она, - вооруженная своей красотой, решила прийти в Сардар и отобрать у царей-жрецов их богатство и силу, потому что мужчины всегда хотели служить мне, давали мне все, что я хотела, а разве цари-жрецы не мужчины?
Люди приходят в Сардар по самым неожиданным причинам, но то, что рассказала Вика, казалось мне невероятным.