Не знаю отчего, но только барыня не может больше говорить…
Густав. Как так — не может говорить?..
Виргиния. Посмотрите сами, барин. Они раскрывают рот, шевелят губами, машут руками, но не могут подать голос.
Густав. Тётушка, что с тобой? Хочешь сказать что-нибудь?
Гортензия утвердительно кивает головой.
И не можешь? Постарайся, сделай усилие! Ты устала. Это скоро пройдёт.
Гортензия жестами показывает, что не может говорить.
Что с тобой? Ты чего-нибудь хочешь?(Св. Антонию.) Что это значит?
Св. Антоний. Она больше не будет говорить.
Густав. Не будет говорить? Но ведь она только что разговаривала. Вы сами слышали. Она даже обругала вас.
Св. Антоний. Это было моё упущение. Теперь у неё отнялся язык навсегда.
Густав. И вы не можете вернуть ей дар слова?
Св. Антоний. Нет,
Густав. Когда же к ней опять вернётся голос?
Св. Антоний. Больше никогда.
Густав. Как? Она на всю жизнь останется немою?
Св. Антоний. Да.
Густав. Но почему?
Св. Антоний. Ей открылись тайны, которые она никому не смеет поведать.
Густав. Тайны? Какие тайны?
Св. Антоний. Тайны мира усопших.
Густав. Мира усопших? Это что ещё за новости? За кого вы нас принимаете? Нет, чёрт возьми, это уже слишком! Она разговаривала — мы все слышали, мы свидетели. Вы её лишили голоса, и я начинаю догадываться, с каким намерением. Сию же минуту верните ей голос, или…
Ахилл. Раз вы оставляете её в таком состоянии, тогда, значит, не стоило возвращать ей жизнь.
Густав. Если вы не можете вернуть её нам такою, какою она была до вашего настойчивого и нелепого вмешательства, то зачем вы её воскрешали?
Ахилл. Это низость.
Густав. Это злоупотребление нашим доверием.
Ахилл. Вот-вот, злоупотребление доверием. Возмутительно!
Густав. Вы что же это, шантажировали нас?
Ахилл. Нашли дураков!
Густав. Кто вас сюда звал? Как ни больно сознаться, но я должен сказать, что мне легче было бы видеть её мёртвой, чем в таком состоянии. Это слишком мучительное зрелище для её близких. Кто вам позволил якобы для того, чтобы сотворить чудо, врываться к мирным людям, которые ничего плохого вам не сделали, и причинять им горе? Но мы этого так не оставим.
Доктор. Полно, успокойтесь! Этот человек поступил, вне всякого сомнения, дурно, но он явно невменяем.(Подходит к святому.) Покажите-ка, друг мой, ваши глаза. Так и есть, так я и знал. Пока вы торжественно выражали ему свою признательность за чудесное воскрешение из мёртвых, я не считал себя вправе вмешиваться. Меня это, в сущности, не касается, но я с самого начала прекрасно понимал, в чём дело, и теперь вы видите, что я был прав: она не умирала. Тут нет ничего ни сверхъестественного, ни таинственного. Этот человек обладает лишь незаурядной нервной энергией и злоупотребляет ею. Вытворяет же он эти штуки, видимо, с какой-то целью. Как бы то ни было, это недопустимо. Он только вовремя подоспел, а если б он не явился, то я, да и каждый из вас, по всей вероятности, совершил бы такое же чудо, — я говорю «чудо», так как элемент чудесного здесь несомненно присутствует.
Густав. Как же нам быть?
Доктор. Поскольку он представляет опасность для общества, то его необходимо обезвредить, упрятать как можно дальше.
Густав. Так ему и надо! И вообще пора покончить с этой историей, — она у меня вот где сидит! Иосиф!
Иосиф. Что прикажете?
Густав. Сбегай в участок и приведи двух полицейских. Пусть захватят с собой наручники. Скажи, что речь идёт об опасном для общества субъекте, который, как мы видели, готов на все.
Иосиф. Иду, барин.(Убегает.)
Св. Антоний. Позвольте мне уйти.
Густав. Ну, старичок, продолжайте валять дурака. Подождите, вы скоро отсюда уйдёте. Даже с прекрасными и благородными провожатыми. Потерпите немного,
Ахилл. Да, друг мой, там вы не соскучитесь.
Вы сможете показывать свои фокусы и проявлять свои таланты в более приятном и достойном вас обществе, а именно — в участке. Слыхали вы о чистке табаком?
Св. Антоний. Табаком? Благодарю вас, я не курю.
Ахилл. Ну, там вас научат. И ещё один совет. Когда явится за вами почётный караул, поговорите с ним о египетских фараонах. Они этим очень интересуются, вы им доставите большое удовольствие. Но, кажется, я уже слышу музыкальный звук их лёгких шагов. Да, вот и они.
Входят Иосиф, сержант и полицейский.
Сержант(указывая на св. Антония) . Вот этого надо арестовать?
Густав. Его, его.
Сержант(кладёт св. Антонию руку на плечо) . Паспорт!
Св. Антоний. Какой паспорт?
Сержант. Без паспорта? Так я и знал. Имя и звание!
Св. Антоний. Преподобный Антоний.
Сержант. Что значит «преподобный»? Мне собачьих кличек не надо. Как ваша фамилия?
Св. Антоний. Фамилии у меня нет.
Сержант. Говорите без утайки. Где вы украли халат?
Св. Антоний. Я ничего не крал. Это мой собственный.
Сержант. Значит, я солгал? Так, что ли? Повторите, не стесняйтесь.
Св. Антоний. Не знаю… Я полагаю… Вероятно, вы ошибаетесь.
Сержант. Запомним ваши дерзости. Откуда вы родом?
Св. Антоний. Из Падуи.
Сержант. Падуя? Это где? В каком департаменте?
Густав. Это в Италии.
Сержант. Я знаю, я хочу, чтобы он сам сказал. Значит, вы итальянец? Ага… Я так и думал. Откуда прибыли к нам?
Св. Антоний. Из рая.
Сержант. Из какого рая? Это ещё что за вздор? Где ваше постоянное местожительство?
Св. Антоний. Там, куда возносятся после смерти души праведных.
Сержант. Так-так, понимаю. Хитрить вздумал. Меня в дураках оставить. Сперва дерзить, а потом хитрить. Дело ясное. Валандаться не будем. Так что же он натворил? Украл что?
Густав. Я не беру на себя смелость утверждать, украл он что-нибудь или нет. У меня не было времени проверить, а я враг необоснованных обвинений. Справедливость — прежде всего. Но то, что он сделал, гораздо хуже воровства.
Сержант. Так я и знал.
Густав. Вам известно, какое несчастье постигло нас. Покуда мы оплакивали нашу дорогую усопшую и сидели за поминальным завтраком, этот субъект под каким-то предлогом проник в наш дом. О намерениях его догадаться нетрудно. Он воспользовался доверчивостью нашей простоватой старой служанки и добился того, что ему отворили дверь в комнату, где лежала усопшая. Вероятно, он рассчитывал на беспорядок в доме и на наш траур, чтобы наловить рыбы в мутной воде, и рыбы довольно крупной. Может быть, через разведчика он узнал, что на камине лежали все драгоценности и все серебро умершей. На его беду, наша тётушка не была мертва. И, когда она вдруг увидела в своей комнате эту подозрительную личность, она вскочила и стала гнать его прочь. Раздосадованный своей неудачей, он в отместку — уж не знаю, каким способом, это вам объяснит доктор, — лишил её дара речи и, несмотря на все наши просьбы, отказывается вернуть: очевидно, это с его стороны шантаж. Прошу, однако, иметь в виду, что я не жалуюсь, а только констатирую факт. Об остальном спросите доктора.
Доктор. Я дам все нужные объяснения в присутствии господина пристава. Если угодно, могу даже представить письменный доклад.
Ахилл. Ошибка тут невозможна. Он либо преступник, либо сумасшедший, а может быть, и то и другое. Во всяком случае, опасный для общества субъект, и его нужно посадить в тюрьму.
Сержант. Дело ясное, мы избавим вас от этого молодца. Рабюто!
Полицейский. Что прикажете?
Сержант. Давай наручники.
Густав. Мы вас потревожили, господа. Сделайте милость, выпейте по стаканчику на дорожку!
Сержант. Что ж, Рабюто, отказываться не след. Тем более что уж очень скучный арестант нам попался.
Густав. Иосиф! Бутылку и стаканы!
Иосиф уходит.
Выпьем за выздоровление нашей тётушки!
Сержант. В такую погоду стаканчик не повредит.