Выражение некоторого удивления вытягивает его физиономию, как у человека, находящегося при смерти после долгих лет серого существования.
— Очки? Какие очки? — произносит Вамдам-Жилье со скукой в голосе.
Я схватываю на лету. Милая нянечка, сидящая с гениальным (от рождения) отпрыском, была несколько озадачена моим визитом и, чтобы прогнать прочь смутные сомнения, решила осведомиться, правда ли, что агентство недвижимости послало меня в дом графа де ля Гнилье.
Вы, мои дорогие читатели, знаете меня и следите за моими геройскими поступками, что свидетельствует о вашей верности, сравнимой разве только с моими дружескими чувствами к вам, и должны понимать, что я человек, быстро принимающий решения.
Резким движением я выхватываю трубку из рук Вамдам-Жилье отца или сына. Хозяин бюро вряд ли когда-либо занимался регби, поскольку легко расстается с собственностью, даже не среагировав на ее потерю.
Прикрывая ладонью трубку, тихо и проникновенно произношу магическое слово:
— Полиция!
Теперь хозяину бюро понадобится время, чтобы дойти до смысла озвученной реалии, а я, пользуясь моментом, начинаю светскую беседу с высокопоставленной нянечкой.
— Алло! — говорю я в трубку. — Я возвратился, и господин Вамдам-Жилье меня спросил по поводу истории с очками, поскольку не был в курсе. Его сын получил письмо от графа, но мы ему не успели об этом сказать. Вам что-то нужно, милая мадемуазель?
Девица, сбросив с души груз сомнений и освободив голову от отрицательных предчувствий, каковые могли мне стоить дорого, мурлычет в трубку:
— Нет, просто я хотела спросить, если вдруг найду нужные вам очки, что мне с ними делать? Позвонить вам?
— Ах да! Конечно, сообщите мне! — воркую я, как голубь, тискающий свою сизокрылую подружку. — Мне так нравится ваш голос. И если вдруг вы смените настроение относительно поездки по ночному Парижу с гидом, то тоже не стесняйтесь, звоните мне! Я выхожу из агентства лишь ненадолго!
Она отвечает, что подумает и рассмотрит мое предложение. Я спрашиваю, продолжает ли Джимми скандалить, а она уверяет, что если бы телефон стоял в его спальне, то она не смогла бы слышать мужественный тембр моего голоса. Затем мы прощаемся, сохраняя появившуюся надежду, каждый свою.
Во время разговора я вытаскиваю удостоверение полицейского и сую под нос посреднику по найму жилой площади. Он держит его справа от головы, чтобы дать возможность вчитаться в нанесенный на нем текст правому глазу, служащему для обеспечения надежности тыла, в то время как левый остается устремленным на меня.
— Что все это значит? — с достоинством произносит он, после того как я вешаю трубку.
Я отираю проступивший было холодный пот со своего интеллигентного лба. Я точно угадал, рванув в бюро агентства.
— Господин Вамдам-Жилье, прошу прощения, но я работаю по заданию. Вы сдали виллу Фреду Лавми, так ведь? А его, как назло, преследуют американские гангстеры. Вы же знаете, как у них принято! Как только у человека заводятся деньги, так сразу какой-нибудь бандитский клан срочно наезжает на беднягу. Мне поручено следить за его безопасностью, равно как и его семьи. Но чтобы заявиться в дом Лавми, не спугнув персонал, я прибег к невинному трюку. Пришлось схитрить, сказав, что я из вашего агентства.
Ну теперь он в курсе и чувствует себя как бы соучастником, поэтому становится вежливым, мой папаша с глазами хамелеона.
— Весь в вашем распоряжении, господин комиссар, — произносит он торжественно, возвращая мне удостоверение.
В его верных асимметричных глазах полощутся трехцветные знамена.
— Я всегда мечтал о сотрудничестве с полицией, — говорит он еще более торжественно. — Я воевал на железной дороге, еще в ту войну, первую, настоящую.
Мне хочется ответить ему, что он, видимо, хорошо развлекся, устраивая фейерверки, пуская поезда под откос, но он не дает мне сформулировать:
— А мой племянник служит в пожарной команде!
— Это меняет дело, — уверяю я.
— Вот только одна деталь, — улыбается Вамдам-Жилье, вращая одним глазом, — у меня нет сына, в противоположность вашему утверждению, данному мадемуазель. Я холост.
Я возражаю в том духе, что такую беду никогда не поздно поправить и нужно-то всего лишь жениться на молодой женщине, поскольку чем старше мужчина, тем сложнее завести детей.
Затем без перехода перехожу на профессиональную колею.
— Вот два номера телефона, по которым вы всегда можете меня найти, на тот случай, если молодая дама вдруг захочет меня увидеть…
— Понял, можете положиться на меня, господин комиссар.
— Когда вилла была сдана Фреду Лавми?
— Примерно два месяца назад.
— Надолго?
— На три месяца. У него девять недель съемок во Франции. Совместное производство, полагаю…
— Именно так. Вы вели дела с самим Лавми?
— Нет, с его секретарем.
— Припомните, никто о нем… скажем так, не наводил справок у вас?
— У меня? — удивляется вопросу продавец лесного воздуха и кирпичных стен.
— Например, о том, где он живет?
— Клянусь, нет!
— Хорошо, большое спасибо! И не забудьте, если позвонит малышка, тут же дайте мне знать, угу? Просто оставьте сообщение на мое имя. Меня зовут Антуан. Ясно?
— Можете всецело рассчитывать на меня!
Я освобождаю стильный стул от нагрузки, жму холодную пятерню Людовика XIII де Вамдам-Жилье и в который раз возвращаюсь к семейной паре, растекающейся жиром по сиденьям моей машины.
Пока я брал интервью у хозяина агентства недвижимости, Толстяк быстренько смотался в ближайшую мясную лавку, где купил здоровенный кусок паштета в желе и хлеб.
Теперь оба голубка, разделив добычу, за милую душу уписывают ломти хлеба, густо намазанные паштетом, и пропихивают их в закрома с такой жадностью, что даже самый голодный африканский лев не решился бы попросить крошечку.
У маман Берю в усы набилось желе, что придает ей вид застывшего от мороза наполеоновского пехотинца, прыгающего для согревания вместе с другими солдатами через козла, когда убедились, что Москва не огнестойка.
Я смотрю с содроганием, замешанном на омерзении, на жирную женщину с жирными губами. Мадам отвечает мне милой улыбкой набитого до отказа рта.
— Это поможет немножко заглушить голод, — извиняется она.
Не знаю, сможет ли заглушить их голод килограмм вареных и рубленых внутренностей, но могу уверить вас, что мне уже совершенно расхотелось есть.
— А теперь куда? — справляется Толстяк.
— На студию в Булонский лес!
— Зачем?
— Посмотреть, как работает фабрика грез. Можешь радоваться, Толстяк, каждый момент жизни приносит что-то новое и неповторимое!
Глава 7
В булонской киностудии царит шум, как на поле битвы. Об этом фильме трубят все газеты, о нем же галдят завистники. Рабочее название «Последнее люмбаго в Париже». Сюжет до банальности прост. Отпрыск семьи Лафайет подхватывает люмбаго во время путешествия в горах Самтыдуранды. Он при смерти. Один-единственный человек способен его спасти — ученый американец из племени сиу, ненавидящий Лафайетов и отказывающийся прийти на помощь. Жена отпрыска садится в самолет и пускается на поиски ученого. Она соблазняет последнего — волнующая эротическая сцена в его лаборатории среди реторт и газовых горелок. Наставив рога мужу, героиня возвращается и спасает его от неминуемой смерти, привезя в кармане заветное снадобье.
Лавми играет ученого американца, Дрозофила Умхват Радбы-Аннет (Для удобства называемая журналом «Мир кино» Д. У. Р. А.) играет жену.