Вы бы мне очень помогли, если бы звякнули ему туда этак через три четверти часа… Скажите просто: “Вы мне звонили?” — хмурым тоном с намеком на итальянский акцент.
Я подражаю голосу Анджелино, и патрон очень хорошо имитирует его.
— Пойдет. Будьте кратки. Не знаю, что этот, парень хочет сказать Анджелино. Делайте вид, что вы в курсе, говорите сухо, но неопределенно, чтобы он не удивился. Вполне вероятно, что он заговорит с вами обо мне. Я пока не знаю, под каким видом заявлюсь к нему. Все будет зависеть от атмосферы и его морды.
— Договорились, — соглашается босс. Он кашляет. — Это все?
— Подождите. Вы ведь говорите по-итальянски?
— Да.
— Прекрасно. Когда будете говорить по телефону, прервитесь раздва, чтобы сказать несколько слов по-итальянски женщине по имени Альда. Так будет более правдоподобно.
Большой патрон выдает приглушенным голосом тираду на чистейшем итальянском.
— Прекрасно. Думаю, получится…
— А разве с вами может быть иначе?
— Аплодисментов не надо, цветы в машину, — бурчу я и кладу трубку.
Перед заведением стоит плотная толпа зевак, жаждущих сильных ощущений.
Чего они ждут? Чтобы им устроили новый Перл Харбор?
— Скажите, — спрашиваю я управляющего, — у вас есть второй выход?
— Да.
Он провожает меня через служебные помещения до двери кухни, выходящей на улицу.
Мимо как раз проезжает свободное такси.
Я его останавливаю.
Мою машину пока лучше оставить в покое.
Глава 16
Роскошный каменный дом. На полу красный ковер, золоченые ручки, как в “Карлтоне”. Вердюрье живет на пятом. Я позволяю себе поездку на лифте, чтобы дать отдых уставшим ногам, и начинаю разговор с кнопкой звонка.
Мне открывает странный тип.
Он высокий, очень худой, похож на туберкулезника или что-то в этом духе. У него морщинистое лицо, крючковатый нос, бледно-голубые глаза и волосы, подстриженные бобриком.
— Что вы хотите? — спрашивает он.
— Месье Вердюрье?
— Да, это я…
— Я пришел от босса…
— Какого босса?
У меня такое ощущение, что я иду по намыленной доске на роликовых коньках. При любом неверном шаге можно загреметь.
Я усмехаюсь, чтобы выиграть время.
— Ну, не смешите меня… Я говорю о муже Альды… Его лицо секунду остается напряженным, потом он решается:
— Заходите…
Захожу. Квартира под стать дому: густой, как лужайка Тюильри, ковер, роскошная мебель, китайские вазы, здоровые, как телефонные кабины… Он открывает застекленную дверь и приглашает меня в маленькую гостиную, меблированную в стиле Людовика Надцатого.
— Я жду ваших объяснений, — говорит он мне.
— Объяснений не будет, — отвечаю с некоторым высокомерием. — Я только что от Андже… в общем, от патрона. Он мне сказал: “Езжай к Вердюрье, улица дез О, двенадцать. Он мне звонил. У меня сейчас нет времени с ним разговаривать («Он сидел в тачке», — объясняю я), но я догадываюсь, чего он хочет. Я ему скоро звякну, а пока у меня есть более интересные дела…” — Я подмигиваю:
— Понимаете, какие?
Он остается невозмутимым.
Кажется, он не спешит проглотить крючок, которым я трясу перед его паяльником. Он как те рыбы, что обсасывают червяка, прежде чем заглотнуть его.
— Кто вы такой? — резко спрашивает он. — Я вас никогда раньше не видел…
— Ничего удивительного, — отвечаю. — Я только вчера приехал… Читали газеты? “Либерте” пришла в Гавр вчера. Вот на ней я и приплыл… Когда Анджелино улетал из Штатов, он мне сказал: “Если хочешь в ближайшее время сменить обстановку, подваливай в Париж. Это такое местечко, где ловкие парни могут быстро разбогатеть…” В тот момент я не очень прислушивался к его словам. Мой рэкет работал как часы. Потом я попал в передрягу: кокнул мусора. Паршивое дело… Будь это любой другой, все бы обошлось, но легавый — дело особое. Только тронь одного, и на тебя спустят собак…
Он перебивает мою болтовню:
— Вы француз?
— Еще бы! Берси.
Только я давно свалил в Штаты. Вы слыхали о Кривом Майке?
Он говорит, что нет. Меня это не удивляет, потому что я сам никогда не слышал о типе, отзывающемся на эту кликуху.
— Я отправился туда с ним. Он был сицилийцем. Вы знаете, что такое мафия? Там он нашел себе нишу, а раз мы с ним были такими же корешами, как два пальца на одной руке, я тоже имел свою долю.
От разговоров у меня высохло горло. Чего там возится большой босс? Почему тянет со звонком? Наверняка три четверти часа уже прошли.
— Короче, вы работаете с…
— Да, — говорю, — с сегодняшнего утра. Я слышу тоненькое дребезжание телефонного звонка. Бог ты мой, самое время… Вердюрье встает.
— Извините, — ворчит он и идет в соседнюю комнату, которая, видимо, служит ему кабинетом.
Он закрывает дверь, но у меня слух, как радар. Сосредоточившись, я могу услышать, как муха вытирает лапки о бархат.
Он бросает сухое, как он сам, “да”, но тут же произносит смягчившимся тоном:
— А! Точно…
Он несколько раз повторяет:
— Да… Да… Да… Я звонил насчет девчонки, — говорит он. — Она пришла в себя… Я хотел узнать, мне самому допрашивать ее или подождать вас… Хорошо. Ладно…
И кладет трубку.
Я вижу, что он возвращается со спокойным лицом.
— Это был босс, — шепчет он. Я изображаю на лице удивление.
— О'кей… Он вас просветил насчет меня? Он утвердительно кивает.
— Прекрасно, — роняю я и почти невинно спрашиваю:
— Ну что, займемся девкой?
— Да, следуйте за мной.
Кажется, он успокоился. Его поведение изменилось. Оно не стало доброжелательным, но по крайней мере сделалось вежливым.
Он ведет меня по лабиринту комнат до тесной спальни, расположенной в глубине коридора. Чтобы войти в нее, он достает из кармана ключ, потому что дверь заперта.
Мы заходим. В комнатушке стоит только железная кровать, а на ней я вижу свою версальскую красавицу.
С прошлой ночи она сильно изменилась. Лицо бескровное, кожа восковая, нос заострился, глаза полузакрыты…
Под длинными ресницами я различаю слабый и лихорадочный, но осознанный взгляд.
Заметив меня, она открывает глаза шире. Ее губы шевелятся.
Я прикладываю к губам палец.
Бедняжка Клод не знает, что с ней произошло после операции. Она не может знать, что эти бандиты ее похитили. Если она в состоянии говорить, то назовет меня по имени. Это будет полный финиш.
Вердюрье наклоняется к ней.
— Вам лучше? — спрашивает он. Она утвердительно опускает веки.
— Ну, девочка, у вас все будет хорошо, — продолжает он. Я понял его тактику. Чтобы завоевать доверие девушки, он делает вид, что она находится в клинике, и играет роль главврача, как настоящий артист.
— Вы можете говорить? — спрашивает тощий, Она делает усилие и выдыхает:
— Да.
— Прекрасно, прекрасно, — бормочет Вердюрье. — Вы сможете ответить на вопросы, которые вам задаст этот полицейский?
Я вздрагиваю, но, когда понимаю, что он называет меня так, думая, что обманывает малышку, мне очень хочется расхохотаться, несмотря на серьезность момента.
Подхожу к кровати.
— Я комиссар полиции, — говорю я, подмигнув ей, — Мне хочется узнать у вас очень многое. Например, вы знаете, кто в вас стрелял?
Она показывает, что нет.
Кажется, Вердюрье этот вопрос не понравился. Он решительно отодвигает меня.
— Вы знаете мужчину, который был с вами в квартире? Она смотрит на него, потом медленно переводит взгляд на меня. В ее глазах появляется удивление.
— Комиссар… — шепчет она.
— Да, комиссар Сан-Антонио, — говорит тощий, — мы знаем. Вы ему рассказали о бюсте, да?
Она не отвечает. Этот вопрос в моем присутствии должен ей казаться необъяснимым.
— Отвечайте! — сухо приказывает Вердюрье. Она шепчет:
— Да.
Он раздраженно щелкает пальцами.
— Это все, что вы ему сообщили?
— Да.