Клод Ринкс, по профессии скульптор…
Эта деталь меня очень удивляет. Не понимаю, как скульптор может быть причастен к делу, которым я занимаюсь. Лица творческих профессий обычно не имеют; ничего общего с субъектами вроде Вольфа или Анджелино. Может, это просто приятель Вольфа, никак не связанный с его темными делишками?
Наконец, поскольку другого лучика надежды не брезжит, и тем более я уже в Версале, решаю связаться с Ринксом.
Думаю, действовать надо осторожно, так как я ступаю на совершенно неизвестную почву.
Я подхожу к телефону и набираю номер Ринкса.
Нежный голосок отвечает:
— Алло?
— Я бы хотел поговорить с месье Клодом Ринксом. Нежный голосок уверяет меня, что Клода Ринкса мужского пола не существует, а Клод Ринкс — это она. Только тут я осознаю, что имя Клод может носить и мужчина, и женщина.
— О, простите! — говорю я. — Могу ли я с вами поговорить, мадам Ринкс?
— Мадемуазель… А о чем?
— Скажем, поличному делу.
— Может, завтра?
— Скажем, что личное дело еще и срочное…
— Кто вы? Иду напролом:
— Друг Вольфа… мое имя вам ничего не скажет. Молчание.
— Кто такой Вольф? — спрашивает голос. В тоне моей собеседницы звучит искреннее удивление. Я говорю себе, что пошел неверным путем, и уже собираюсь извиниться и повесить трубку, но в моей черепушке начинает сильно звонить колокольчик тревоги. А когда он звонит, значит, мне пудрят мозги…
— Могу я вам это объяснить при личной встрече? — отвечаю я на ее последний вопрос. Опять молчание.
— Я в двух шагах от вас, — продолжаю я.
— Ладно, приходите. Я живу на верхнем этаже… Дождавшись, пока она положит трубку, я вешаю на рычаг свою. Я задумчив, как роденовский “Мыслитель”. Я так задумался, что забыл допить свой стаканчик… Заметив это на улице, возвращаюсь исправить оплошность, но уже слишком поздно: хозяин успел вылить остаток моего коньяка назад в бутылку.
Дом богатый. Монументальная деревянная лестница с медными перилами покрыта красным ковром.
Взобравшись на четвертый этаж, я оказываюсь на конечной остановке перед широкой дверью, покрашенной в изумрудно-зеленый цвет.
В тот момент, когда я протягиваю руку к звонку, дверь открывается. На мои плечи падает прямоугольник оранжевого света, а посреди этого прямоугольника стоит красотка, от которой просто дух захватывает.
Она довольно высокого роста, стройная, хорошо сложена. Тяжелые золотистые волосы собраны сзади в длинную гриву а-ля Аттила Она кутается в синий атласный халат, черные глаза пристально смотрят на меня.
Делаю усилие, чтобы проглотить слюну, и снимаю шляпу.
— Мадемуазель Ринкс?
— Она самая. Я кланяюсь:
— Комиссар Сан-Антонио.
Кажется, я поскромничал, уверив мадемуазель, что мое имя ей ничего не скажет.
Она вздрагивает, и выражение ее глаз меняется от любопытства к настороженности.
— Входите, — говорит она.
Я вхожу в мастерскую скульптора, обставленную с безупречным вкусом. Во всех углах статуи, драпировки ярких цветов, мебель из лимонного дерева. В величественном камине из красного кирпича горят дрова.
Она указывает на кресло.
— О чем идет речь, господин комиссар?
— О Вольфе…
Я смотрю на нее. Она моргает. Я был прав, что пришел. Могу поставить истертую зубную щетку против тонны черной икры, что эта куколка знает Вольфа. Я решаю не давать ей времени соврать и, пользуясь своим преимуществом, начинаю блеф…
— Вольф умер, — бросаю я. Она страшно бледнеет и шепчет:
— Умер?
— Погиб в конце дня от руки преступника, которого мы обложили в его логове… Детали вы узнаете завтра, из утренних газет…
Она проводит рукой по лбу. Кажется, сейчас хлопнется в обморок.
— С вами все в порядке?
Она утвердительно кивает головой.
Она сильная. Мне это нравится.
Терпеть не могу девчонок, считающих своим долгом падать без чувств, чтобы показать глубину своей скорби.
— Перед смертью Вольф, который был моим приятелем, прошептал: “Навести… Клод Ринкс… Версаль…” Больше он ничего сказать не смог Вот. Я решил, что обязан приехать, понимаете? Я не знал, что вы женщина…
Делаю паузу, чтобы она успела осмыслить сказанное. Потом задаю вопрос, щекочущий мне язык:
— Почему по телефону вы мне ответили, что не знаете его?
Она пожимает плечами:
— Не знаю. Ваш звонок в такой час показался мне необычным… Я… Я не подумала… Я смотрю на нее, — Вы были очень близки с Вольфом?
— Он был другом детства… Мы потеряли друг друга из вида, а два месяца назад я встретила его в Сен-Жермен-де-Пре… Мы узнали друг друга… провели вместе вечер. Через некоторое время он приехал сюда — заказать мне работу…
— Работу?
— Он хотел, чтобы я сделала копию бюста Монтескье… Мне приходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Вольф, циник, мерзавец и предатель, Вольф, влезший в грязные махинации, интересовался скульптурой и Монтескье. Обалдеть можно!
Я смотрю на малышку Ринкс, чтобы убедиться, что она не издевается надо мной. Нет, сидит в своем кресле очень серьезная, грустная и красивая.
— Бюст Монтескье? — бормочу я.
— Да.
— И вы его сделали?
— Да.
— Он просил его для себя?
— Нет. Сказал, что это для одного из его друзей.
— Копию?
— Совершенно верно.
— Копию чего?
— Бюста работы Фийе.
— А где этот бюст?
— В Лувре…
Не понимаю. Может, копия действительно предназначалась любителю искусства. В конце концов, я ничего не знаю ни о личной жизни Вольфа, ни о его знакомых. Я встаю…
— Не понимаю, почему Вольф попросил меня приехать к вам… — Я смотрю на Клод. — Простите меня, но вы были…
— Его любовницей? Нет! Просто другом. Хорошей знакомой, и все…
Девочка кажется мне искренней. Я мысленно говорю себе, что Вольф был придурком, если не пытался взять эту каравеллу на абордаж. Эта маленькая скульпторша именно такая девушка, ради которой я готов ходить по потолку.
Я бросаю на нее такой пристальный взгляд, что он чуть не прожигает дыру в ее нежной коже. Малышка краснеет.
— Я вас покидаю, — говорю. — Прошу вас, мадемуазель, простить мне этот поздний визит…
— Напротив, вы были очень любезны, что приехали сразу… — бормочет она. — Я очень тронута… Я так расстроена… Хотите чего-нибудь выпить?
— Готов согласиться, — отвечаю я ей. Она бледно улыбается.
— Тогда садитесь…
Я подчиняюсь. Она идет к бару и выбирает бутылку виски.
— Вы это любите?
— Обожаю. Мне его давали еще в колыбели, так что, как вы понимаете…
На этот раз она откровенно смеется, Я констатирую, что мое присутствие доставляет ей то, что на кастрированном языке называется “приятное отвлечение”.
Мы разговариваем как добрые друзья… Нам хорошо, а я люблю, когда мне хорошо.
— Знаете, — говорю я ей вдруг, — мне тоже нужно заказать вам бюст…
— Правда? — спрашивает она. — А чей?
— Угадайте…
— Монтескье?
— Нет. Ваш. Мне будет приятно поставить его на камин и по утрам, едва проснувшись, бросать на него первый взгляд…
— Вы очень милый, — любезно говорит она. Запомните, ни одна красотка не может остаться равнодушной к удачному комплименту. Не знаю, заметили вы или нет, но этот к тому же и оригинален.
— Отметьте, — добавляю я, — что, несмотря на весь ваш талант, вам не удастся превзойти природу. И обволакиваю ее бархатным взглядом.
— По-моему, природа не схалтурила, когда лепила вашу грудь… Ой, простите…
Она показывает мне свои перламутровые зубки, блестящие, как жемчужное ожерелье. — Вы умеете говорить, комиссар…
— Чтобы молчать, видя вас, нужно залить язык гипсом…
Как видите, если в профессиональном плане мои дела стоят на месте, зато в личном скачут галопом.