— Вы собираетесь предъявить ей обвинение?
— Сначала я предпочел бы на нее взглянуть.
— Ради бога.
С должным интересом осмотрев навороченный японский агрегат, Колюня пролистал инструкцию к его использованию и сразу же в разделе вышивок наткнулся на искомый полумесяц.
— Ага! — удовлетворенно произнес опер.
— Что — «ага»? — раздраженно поинтересовался бизнесмен.
Отвязаться от него не было никакой возможности, и Чупрун решил, что пусть Инна Сикорская выкручивается, как знает — в конце концов, речь идет об убийстве.
— Это ваши трусики? — достав из кармана фотографию, на которой ясно просматривался вышитый полумесяц, осведомился он. — Лгать не имеет смысла — в любом случае экспертиза установит, что вышивка была сделана на этой машинке.
— Откуда у вас эта фотография? — изумленно распахнула глаза Инна.
— Кажется, я задал вопрос.
— Примерно месяц назад я купила две пары таких трусиков, на одних вышила бабочку, а на других, кажется, полумесяц, но я не понимаю…
— Проверьте, на месте ли они.
— Объясните же, наконец, что происходит?! — взорвался Сикорский. — Убийство, швейная машинка, трусики моей жены…
— Объясню, раз уж вы так настаиваете, — согласился опер. — Позавчера на шоссе был обнаружен труп мужчины без документов, в кармане которого находились эти самые трусики с вышивкой. Вам знаком этот человек?
Достав снимок Айма, Колюня предъявил его супругам.
— Шарль! Это же Шарль! — в ужасе ахнула Сикор-ская.
Скрипнув зубами, Андрей перевел взгляд со снимка на жену. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.
— Шлюха! — крикнул он и ударил Инну в лицо.
* * *
Удобно устроившись на диване в гостиной Психоза, Глеб Бычков смаковал коллекционный «Шато Лафит». Синяевский авторитет попросил его прямо с утра подъехать к нему в особняк для разговора.
— Челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального? — удивился Бык. — Я даже не подозревал, что в перелыгинской церкви есть нечто подобное.
— Ты же у нас неверующий, — пожал плечами Психоз.
— Ты тоже, — заметил Бык.
— Я тоже, но про челюсть, как видишь, знаю.
— Выходит, ее украли, а этот твой церковный пахан, как его там…
— Игумен Прокопий, — подсказал синяевский авторитет.
— Ну да, игумен Прокопий в милицию решил не обращаться, чтобы не поднимать лишнего шума.
— Вместо милиции он обратился ко мне.
— То есть он просит, чтобы мы нашли эту великомученическую челюсть.
— И мы это сделаем.
Глеб с удивлением посмотрел на Губанова.
— Тебе-то это зачем?
— Это будет личное одолжение игумену. Я знаю его. Прокопий умеет быть благодарным.
— Думаешь, вымолит тебе местечко на небесах? Ты же в бога не веришь, да и вообще, все эти сказки о рае и аде — сплошное надувательство.
— Что надувательство — не спорю, но иногда и от надувательства бывает польза.
— Какая же? — усмехнулся Бык.
— Знаешь, в чем сила мафии?
— В том, что нас боятся, — пожал плечами Глеб.
— Правильно. Мафию боятся, но в ней же и черпают силу. Мафия способна защитить своих друзей гораздо эффективнее, чем бог или правоохранительные органы. Вот почему игумен Прокопий обратился со своей проблемой ко мне, а не в милицию.
— Это понятно, но церковь-то тут при чем?
— Церковь — та же мафия, — пояснил синяевский авторитет. — Из чего следует, что в определенной степени попы — наши братья. Они стращают людей божьим гневом и учат черпать силу в милосердии господа.
Так, с помощью политики кнута и пряника, мафиози от религии управляют глупцами, и в этом нет ничего предосудительного. Стаду овец нужен пастух, охраняющий их как от собственной дурости, так и от опасностей, исходящих извне. Ни один пастух не станет работать задаром. Вполне естественно, что он стрижет с овец шерсть и время от времени забивает их на мясо.
— На твоем месте я бы не стал сравнивать людей с овцами, — покачал головой Бычков. — Человек в отличие от овцы — тварь хищная, подлая и агрессивная, уж в этом-то я на зоне убедился.
— Хорошо, что Максим Горький тебя не слышит, — усмехнулся Психоз. — Он был о человечестве лучшего мнения. Впрочем, ты прав. В каждом из нас есть что-то и от волка, и от овцы. Именно поэтому религия и полезна. Манипулируя кнутом и пряником, она породила этику и мораль, которые удерживают общество от окончательного оскотинивания и озверения. Если церковь при помощи сказок о райском блаженстве и адских муках заставит людей быть милосерднее и следовать десяти заповедям, это нужно только приветствовать.
— Странно слышать от тебя рассуждения о милосердии, — заметил Глеб.
— Почему странно? Я, как и ты — из породы пастухов. Чем более управляемо стадо, тем лучше для нас — ведь мы-то живем по другим законам.
— Может, ты и прав. Только страх перед адскими муками все равно не заставит людей стать праведниками.
— Эх, не просекаешь ты, в чем тут фишка, — укоризненно покачал головой Губанов. — Церкви не нужны праведники, ей требуются грешники, кающиеся в своих грехах. Именно с них, а не с праведников, церковь «стрижет руно». В том-то хитрость и состоит, что не грешить люди в принципе не могут, а вместе с представлением о «грехе» в их жизнь входит страх, на котором и держится религия. А в праведнике страха нет, поэтому и управлять им нельзя.
Как только набожный человек совершает «грех», он тут же бежит в храм, чтобы выпросить у бога прощение. Там он видит изображение адских мук и сходит с ума от ужаса. Он жертвует деньги на церковь и старается в меру своих сил творить «добро», но не удерживается и «грешит», потому что не согрешить невозможно. Сам подумай, у какого здорового мужчины не возникнут крамольные мысли при виде пары стройных девичьих ножек? А ведь это грех. Ты вот подставишь другую щеку, если какой-нибудь урод ни с того ни с сего съездит тебе по морде? Не подставишь — и это тоже грех.
— А вот тут ты не прав, — оживился Бычков.
— В чем, интересно, я не прав? — нахмурился синя-евский авторитет. Глеб усмехнулся.
— Насчет того, что нужно подставлять другую щёку. Был у нас на зоне один амбал, по кличке Овощебаза — ростом под два метра, весил сто двадцать килограммов, а удар был, что у парового молота. Так он нам однажды этуфеньку Иисусову насчет щеки растолковал.
— И как же? — заинтересовался Психоз.
— Да понимаешь, стал там один козел не по делу крылья растопыривать, ну, Овощебаза ему рога-то и пообломал. Нырнул мужик мордой в парашу да там и затих.
Плюнул на него Овощебаза, а потом обвел нас взглядом и спрашивает грозно так:
«Слышали, что Иисус Христос говорил: „Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую“?»
Ну мы, в натуре, подтвердили, что слышали.
«Хорошо, что слышали. А просекаете, что он имел в виду?»
Мы, естественно, молчим, смотрим на него вопросительно, уж больно странно было видеть этого амбала в роли религиозного проповедника.
"Так вот, братаны, — торжественно провозгласил Овощебаза. — Христос имел в виду, что коли ты такой слабак и вафел[4] , что позволил какому-то козлу врезать себе по щеке, то тебе и впрямь ничего другого не остается, как подставить другую щеку".
От хохота Психоза содрогнулись стены.
— Ой, не могу, — вытирая выступившие на глазах слезы, никак не мог успокоиться синяевский авторитет. — Если, говорит, ты такой слабак и вафел… Сегодня же расскажу об этом игумену Прокопию. Придется ему теперь вносить коррективы в свои проповеди. А о морали этот твой Овощебаза ничего не говорил?
— Нет, насчет этого базара вроде не было.
— Тогда я закончу свою мысль.