..
Я сочувственно выслушал это признание, но это был еще не конец – Гиви порывисто схватил меня за коленку, и во взгляде его мелькнула какая‑то искра, словно Гиви только что совершил крупное научное открытие. Само собой, вставило его не от моей коленки, а от мысли, пришедшей ему на ум.
– А вообще... Я знаю одного мужика, который разбирается в таких вот путаных историях, – сказал Гиви. – Он не из наших, но пару раз он меня выручил. Бывают, знаешь ли, разные ситуации, – это было сказано очень многозначительно. – Один раз он меня мог пристрелить, но не пристрелил. В другой раз я его не тронул. Вот так и складывается мужская дружба... – Гиви покачал головой, ностальгируя о чем‑то минувшем, но не забытом. – Так вот, фамилия этого мужика Шумов. Он тут в последнее время приболел... Депрессия пополам с запоем, обычное дело. Но если ты его уговоришь, если ты его убедишь тебе помочь...
– То что?
– Может, тебя и не убьют, – оптимистически заключил Гиви Иванович.
5
Белый «Линкольн» торжественно въехал на рынок, взрезая толпу и привлекая к себе общее внимание. На меня же никто внимания не обращал, потому что я был уже вне «Линкольна». Мне только что подарили четыре дня, и я шатался – то ли от счастья, то ли от усталости. Еще мне подарили фамилию Шумов – я не был уверен в ценности этого подарка, но в моем чрезвычайно хреновом положении подарками не разбрасываются. Я запомнил все, что сказал Гиви. И я даже сказал ему «спасибо», прежде чем меня выставили из машины.
Вообще мне было грех жаловаться – подарки сыпались на меня как из ведра. Ночью мне подарили «Форд», револьвер и мобильный телефон. И еще три тысячи баксов, которые я сам себе подарил, воспользовавшись Лехиными карманами.
Так что все было просто расчудесно, если не считать того крючка, на который меня подсадили с Тамариной помощью. То есть моя заслуга в этом тоже была, но всегда удобнее думать, что в твоих бедах виноват кто‑то другой. Вот я и думал.
Думалось, правда, вяло. Я дико хотел спать и с этой целью поехал домой. А войдя в квартиру, сразу же принялся очищать от посторонних предметов диван, чтобы тут же завалиться спать, спать и еще раз спать...
Среди прочих посторонних предметов в сторону полетела книжка «Криминальная Россия» – подарок Лимонада на какой‑то из моих дней рождения. В те времена я сторожил продуктовый склад по ночам, а потому книжку пришлось прочитать. Автор с чувством расписывал давние славные времена, когда была еще такая страна Советский Союз, а заправляли в ней такие классные ребята, которых почему‑то называли «воры в законе». Все они были смелые, умные и справедливые, и потому все в стране было хорошо, пока не появились коварные злодеи, которых называли «отморозки». Воры хотели, чтобы все было по законам – ну то есть по их законам, а у «отморозков» была аллергия на само слово «закон», поэтому всех благородных воров они извели, а в стране с тех пор начались неурожаи, политические кризисы и всеобщий бардак.
Такая вот невеселая сказочка. Вспомнилась она мне не только потому, что попавшаяся под усталую руку книжка полетела на пол, а еще в связи с поездкой на белом «Линкольне». Гиви Хромой и по возрасту, и по замашкам тянул именно на вора, и оставалось удивляться, как это его не зашибли во время всяких там криминальных революций и контрреволюций.
Наверное, уцелел он потому, что сидел в провинции, а по столицам не светился.
С одной стороны, это было хорошо, потому что с Гиви можно было вести разговоры о делах, а «отморозки», судя по книжке, были полными психами без тормозов в башке. А с другой стороны...
Гиви мог наплевать на всякие понятия, припугнуть Тыкву и заставить того отпустить Тамару.
А с другой стороны...
Гиви мог наплевать на всякие понятия, припугнуть Тыкву и заставить того отпустить Тамару. Мог, но не сделал. Вот за такие штучки «отморозки» и возненавидели воров, если верить моей книжке!
Как повезло Гиви, что я не «отморозок». Как ему повезло. И как не повезло Тамаре.
С этими грустными мыслями я заснул. А разбудили меня уже самые настоящие «отморозки». Они это умеют.
6
Я с ненавистью шарил руками вокруг, чтобы найти маленькую сволочь, трезвонившую, как пожарная сигнализация, и раздавить ее недрогнувшей пяткой. Но поиски затянулись, и к тому моменту, когда я отыскал мухинский мобильник, я уже более‑менее проснулся и потому крушить телефон не стал.
– Да? – осипшим голосом произнес я в трубку. В ответ издевательским тоном мне сообщили название женского полового органа. Рифма, конечно, но зачем с этого начинать день? Хотя – какой к чертовой матери день?! Я лег спать в районе двух часов дня, а значит, сейчас... Сейчас было одиннадцать вечера. Башка как чугунное ядро, во рту свалка пищевых отходов, да еще в ушах звенит до сих пор от позывных мобильного. Приятный вечерок, ничего не скажешь.
– Эй, там, – продолжали издеваться надо мной в трубке. – Выходи на связь. Я же предупреждал – вечером звякну...
– О господи, – вспомнил я. – Вы все еще там, у «Интуриста»?
– Отстаешь от жизни. Мы уже проспались, сейчас на Красной Пресне, в «Планете Голливуд». Ужинаем. Меню тут у них такое...
– Не надо про меню, – просипел я. У меня вдруг свело желудок от тоски по какой‑нибудь пище. Сжимая в руке телефон, я слез с дивана и нетвердой походкой проковылял на кухню, где выпил стакан воды. Теперь голос зазвучал более‑менее прилично.
– Эй, знакомый, – раздался в ухе голос. Кажется, это был тот, второй, Пистон. Циркач и Пистон. Славная парочка. Славная особенно тем, что им нужны были мухинские деньги. Мне предстояло познакомить Циркача и Пистона с суровыми реалиями провинциальной жизни, и мне заранее от этого было не по себе.
– Знакомый, тебя как зовут? – спросил Пистон.
– Саня, – сказал я. – А ты Пистон?
– Это для друзей я Пистон. А для тебя Кирилл Николаевич.
– Ради бога, – пробормотал я. – Что нужно, Кирилл Николаевич?
– Ты утром сказал, что Леху замочили.
– Ну, – подтвердил я.
– Что «ну»? Мы его помянули, теперь нужно узнать, кто его замочил, и замочить тех гадов, кто его замочил!
– Ух ты, – сказал я, осознав нарисованную Кириллом Николаевичем программу действий. – Круто. Только их уже, кажется, замочили.
– Кто это их замочил? – с интонацией завзятого ревнивца отозвался с Красной Пресни Пистон. Пришлось ему долго и нудно растолковывать про Пушкинскую улицу, про выстрелы, про двоих неизвестных мужиков, про Леху Мухина и про его разбитые очки.
– Так, – после паузы проговорил Пистон. – Я правильно понял: они его замочили, а он их замочил?
– Правильно, – сказал я.
– А кто они такие, эти двое, – ты не знаешь?
– Не знаю, – сознался я.
– Ну и лопух ты после этого, – сделал вывод Пистон.
– Может быть, – не стал я спорить. Не то у меня было настроение.
– Ну да черт с ним, с Лехой, – продолжала вещать трубка. – Он тоже лопух, если дал себя замочить. Давай лучше о делах побазарим. Леха тебе рассказал?
– Нет, не рассказал.