Лисицын не мог иметь к этому никакого отношения.
– Так он сам сказал, – пожал я плечами. – Карабас... То есть мой начальник может подтвердить.
– Бред, – настаивал молодой человек.
– Может быть, – сказал я, – до некоторых отделений милиции еще не дошла информация, что поиски Америдиса переданы в другое ведомство. Просто не дошла информация. И они по инерции искали этого типа.
– Не дошла информация? – переспросил молодой человек.
– Вот именно. Это ведь у вас в управлении все про всех известно. А пока до отделений дойдет...
– А с чего вы взяли, что я из управления? – смутился молодой человек.
– Вы такой интеллигентный, – ласково сказал я. – И значок высшего образования у вас на пиджаке. Сразу видно, что вы не из местных...
– Так уж и видно? – заулыбался аккуратист с пробором, и пока он еще купался в моей лести, я закинул крючок:
– А отчего умер Лисицын? Никто не слышал выстрела, да и крови не видно...
– Предположительно, отравление, – сказал молодой человек, косясь в сторону начальства. Я вздрогнул, вспомнив бокал с вином. И отпечатки моих пальцев на этом бокале.
– В вине? – уточнил я, заранее трепеща.
– Нет, не в вине... – аккуратист перешел на шепот. – Ему в плечо воткнули что‑то вроде булавки. И вроде бы на конце булавки яд. А иначе ему не от чего умирать, потому что никаких ран, никакой крови...
– Понятно, – закивал я головой, состроив печальную физиономию. Лисицына мне и на самом деле было жаль. Не вовремя он напоролся на эту булавку. Мне как раз сейчас нужна вся помощь, которую можно собрать...
А если этой помощи не будет, то случится что‑то страшное. Например, я сам что‑нибудь придумаю. И потом нечего упрекать, что я никого не предупреждал! Я пытался сдерживаться, я пытался поступить как лучше...
– Знаете, – сказал я, задумчиво потирая щеки, будто выковыривая из памяти особо засекреченный кусок. – Мне кажется... Мне кажется, что Лисицын называл одну фамилию...
– Да? – аккуратист с пробором ухватил карандаш. Это для него было как будто охотничья стойка для сеттера.
– Фамилию человека, связанного с делом об исчезновении Америдиса. Может, с ним он сегодня и должен был встретиться.
– Фамилия? – дрожал в нетерпении карандаш.
– То ли Арбузов... – напряженно вспоминал я. – То ли Дынин... Овощная такая фамилия.
– Помидоров? – предположил молодой человек.
– Нет, – отклонил я это предложение.
– Огурцов?
– Никакой не Огурцов, – поморщился я. Высшее образование, а соображения никакого!
– Яблоков?
– Яблоки – это вообще не овощи!
– Так и арбузы не овощи, – возразил умник с пробором. – Ну, что еще? Кабачков? Тыквин?
– Тыквин! – я едва не запрыгал на месте. – Тыквин, точно!!! Записали?
Молодой человек из ГУВД записал фамилию Тыквин, а мне теперь нужно было подумать на досуге – ну и зачем я это ляпнул?
ДК сказал бы: «Из вредности». И он был бы прав.
6
Часам к четырем утра вдруг обнаружилось, что я больше никому не нужен. Милиционеры выспросили у меня все, что хотели, пообещали снова вызвать для допроса и рекомендовали звонить, если что‑то вспомнится. Карабас тихим матерком послал меня куда подальше и звонить не рекомендовал. Бизнесмены, они такие чувствительные, когда дело касается их бизнеса.
Бизнесмены, они такие чувствительные, когда дело касается их бизнеса.
И я вышел из «Золотой Антилопы», хотя погода этому совсем не способствовала. К обычному предрассветному холоду добавился мелкий дождь, от которого окрестности «Антилопы» превратились в хлюпающую под ногами жижу. По этой жиже я протопал до шоссе, а там минут двадцать дрожал, поджидая попутку. Но машина все же появилась, я забрался в ее теплое нутро и решил, что на сегодня моим несчастьям пришел конец. Водитель молчал, и от ровного гудения мотора меня развезло – я начал мечтать. Например, как сегодняшний аккуратист из ГУВД, получив у меня фамилию Тыквин в качестве ориентира, поднимает всех своих, и «все свои» вламываются к Тыкве домой на предмет обыска и допроса, а тут в одной из комнат обнаруживается молодая женщина приятной наружности, прикованная наручниками к батарее. Нет, пусть просто – с заклеенным липкой лентой ртом. Тыкву тут же ставят раком, а Тамару освобождают...
– Приехали, – сказал водитель. Кайфоломщик. Все мои мечты моментально улетучились, когда я вылез из машины под непрекращающийся холодный дождь. Сразу стало ясно, что Тамару не держат у Тыквы дома, что для этого есть более укромные места. Да и не будут вламываться к Тыкве домой, просто пришлют повестку, а он явится к ментам в компании своего адвоката, и тот решительно отвергнет все подозрения в нечистоплотности гражданина Тыквина. И будет прав, потому что на такой ерунде Тыкву не подловишь. А на чем его можно подловить? Я не знал.
Лимонад в таких случаях говорил: «Если не знаешь, что делать, ничего не делай. Лучше выспись». Вот я и поспешил по ступенькам наверх, чтобы поскорее попасть домой, сбросить мокрую одежду, залезть под теплое одеяло и ни о чем не думать, ни о чем не думать, ни о чем...
Я на приличной скорости преодолел все положенные лестничные пролеты, остановился у своей двери и достал ключи. Тут выяснилось, что торопился я вообще‑то напрасно. Можно было и не спешить.
– Руки в гору, – сказал мне в спину мужской голос. Если бы он просто сказал эти три слова, то черт с ним. Я бы обернулся, дал бы ему в грызло, после чего отпер бы дверь, вошел в квартиру и лег спать. Но тут все было не совсем просто.
Этот мужик не только сказал мне: «Руки в гору», он еще и ткнул мне между лопаток какой‑то штукой, которая напоминала пистолетное дуло. Ну, то есть по ощущениям напоминала. Я ее не видел, но я же не мог повернуться и спросить: «Извините, а что там у вас? Это вы мне пистолетом в спину тычете или пальцем?» Так обычно не делают. Обычно стоят и ждут, что будет дальше. Ну и поднимают руки вверх само собой. Я тоже поднял руки.
И когда я это сделал, то мои мышцы жалобно заныли, напоминая обо всем, что случилось за день, начиная с неудачного визита на шумовскую дачу и кончая тихим уходом подполковника Лисицына из мира живых в мир мертвых. Теперь мне тыкали между лопаток чем‑то вроде пистолетного ствола, и я считал, что это уже слишком. Это уже перебор. Снова захотелось считать все это затянувшимся кинобоевиком, который можно остановить в любом месте, чтобы потом к нему когда‑нибудь вернуться. Если будет настроение.
А еще можно было просто попросить жалобным голоском: «Отпустите, дяденька! Я уж не знаю, чем я вам напакостил, но я больше не буду!» ДК не одобрил бы такого поведения, ну так черт с ним, с ДК! Ведь это не у него, а у меня болят мышцы, ведь это у меня промокли ноги, и это не у него болит башка от всевозможных напастей...
– Сейчас спокойно спускаемся вниз и садимся в машину, – сказали сзади. – И лучше тебе не дергаться.
– Не буду я дергаться, – обреченно ответил я. – Мне бы только переодеться, я вымок под дождем...
– В морге переоденут, – пробасил второй из группы товарищей, что собрались у меня за спиной.