Больше ничего узнать не удалось. Америдис сказал мне, что отомстить Барыне будет очень трудно, потому что ее влияние с тех пор лишь усилилось. Но в Москве есть люди, недовольные влиянием Барыни на дела в государстве, поэтому он попытается подключить их. Америдис не сказал, что он собирается делать – то ли предавать все это гласности, то ли просто устранить Барыню с помощью наемных убийц. Он сказал, что вернется в Москву и продолжит консультации с возможными союзниками. А на следующий день он пропал, не вернулся в гостиницу. После таких его рассказов мне сразу стало понятно, что это исчезновение связано с теми давними событиями и с Барыней. Я подумал, что если за Америдисом следили, то наверняка засекли и его приход ко мне. Поэтому я не решался связываться с тобой и рассказывать тебе о смерти отца. Я боялся, что подставлю и тебя. В таких случаях могут слушать и телефоны, и просто разговоры на улицах. Но потом я не выдержал, я пошел в «Золотую Антилопу» под видом того, что мне поручено искать Америдиса. Я хотел все тебе рассказать, но у меня вдруг возникло такое чувство, что за мной следят. Я не стал ничего рассказывать. Я решил написать это письмо. И я только собрался его писать, как мне позвонили. И предложили встретиться, чтобы обсудить вопрос об Америдисе. Отказываться было бессмысленно, и сегодня вечером я пойду в «Антилопу». Мне либо предложат деньги за молчание, либо убьют. Учитывая, что в стране экономический кризис и с деньгами напряженка, скорее всего случится второе. Это такая шутка. Не очень смешная, но другие мне сейчас в голову не приходят. Если все же со мной что‑то случится, ты получишь это письмо и узнаешь правду о своем отце – постарайся отнестись ко всему спокойно. Насколько это можно. Ты уже ничего не изменишь. А стена, об которую разбился твой отец, – она все здесь же, она только стала тверже. И биться об нее головой – это самоубийство даже для такого человека, как Америдис. Что уж говорить о нас с тобой... Постарайся просто жить и помнить. Если эти сволочи оставят тебя в покое. Ну а если после меня они примутся за тебя – прости, я не хотел тебя подставлять. Оказывается, все в моей жизни было решено одним несчастным подсвечником, которого я и в глаза‑то не видел. И уже не увижу.
Удачи тебе. Л. Н. Лисицын".
Я дочитал письмо до последней строки, медленно сложил листок и убрал его в карман. Некоторое время я не понимал, где нахожусь. Я видел лишь черное небо над головой и совсем не видел людей вокруг. Как будто я был единственным человеком на земле. Потом прорезались какие‑то звуки, голоса, я понял, что я не один здесь. Однако чувство абсолютного одиночества не исчезло. Шумов был прав, когда говорил, что никому нельзя верить. А если никому не верить, то остаешься наедине сам с собой. Вот я и остался.
6
ДК вырос из темноты, как всегда, внезапно. Убедившись, что я стою здесь один, он удовлетворенно кивнул.
– Эти твои новые знакомые, – сказал он неодобрительно. – Какие‑то они сомнительные. Старые были лучше. Например, Лимонад.
– Лимонад лежит в больнице, – сказал я, не поднимая глаз от асфальта. – Ему переломали ребра люди Хруста. Они приняли его за меня.
– Печально, – сказал ДК. – К счастью, Хруст уже не доставит тебе никаких проблем. С ним покончено. Как покончено со всей этой историей. Надеюсь, ты не придал значения той ерунде, которую рассказывал этот твой дачный сторож? Моя задача была – как обычно – восстановить равновесие. Барыня принадлежала к одной финансово‑промышленной группировке, Орлова – к другой. И, по моей информации, это именно они сцепились друг с другом. Вечная история, одна банда дерется с другой. Задача государства – вовремя выйти из‑за кулис и надавать по мозгам той и другой. Что я сегодня и попытался сделать.
– А что там с головой Америдиса? И что с самим Америдисом?
– Он и Орлова принадлежали к одной финансово‑промышленной группировке, – сказал ДК.
Что я сегодня и попытался сделать.
– А что там с головой Америдиса? И что с самим Америдисом?
– Он и Орлова принадлежали к одной финансово‑промышленной группировке, – сказал ДК. – Думаю, началось с того, что Барыня устранила Америдиса. Потом взорвали лимузин Орловой. Орлова подняла своих людей... К счастью, все успокоится само собой после смерти Барыни. И неважно, на Орлову работал Мухин или был одиночкой. Теперь снова наступило спокойствие. И мне не пришлось пускать в ход танки. Равновесие восстановлено.
– Класс, – сказал я. – Отличная история. Она все объясняет.
Я имел в виду, что мог бы рассказать ДК совсем другую историю, не про войны финансово‑промышленных группировок, а про старый бронзовый подсвечник, который был пушен в ход лет десять назад одной честолюбивой дамой, чтобы прибрать к рукам алюминиевый комбинат. Я мог бы рассказать историю о брате и сестре Мухиных, которых умело подвели на роль жестоких убийц. Я мог бы рассказать об офицере КГБ, который во исполнение данного сверху приказа отправил на тот свет своего брата. Моего отца. Наверное, этого офицера потом иногда мучила совесть, и оттого он с такой бешеной энергией вмешивался в мою жизнь, пытаясь перекроить ее, пытаясь уберечь меня от всевозможных опасностей... Потому что не смог уберечь моего отца. Эта история включала бы в себя также бизнесмена Америдиса, которому не давала покоя странная жестокая смерть его родителей. Но его попытки найти истинных виновников привели к тому, что голова Америдиса оказалась в пруду. Остальные части тела – где‑то еще, куда забросили их люди Тыквы, выполнявшие заказ Хруста. Тыква вообще не понимал, что делает, он просто зарабатывал деньги на «мокрухе». Хруст кое‑что понимал. А тот, кто отдавал приказы Хрусту, понимал все. И, прикрывая давние преступления Барыни, он прикрывал и самого себя.
Он лишь не смог угадать, откуда исходит главная опасность для Барыни. Не от финансового спекулянта, за которым стояли другие денежные мешки, и в том числе Орлова. Смерть пришла от маленького щупленького пацана в очках, который когда‑то с восторгом наблюдал за появлением на пыльной улице розового «Мерседеса», еще не зная, что этот «Мерседес» переедет его жизнь.
Сам того не понимая, Мухин доказывал, что нельзя вытереть о человека ноги и двинуться дальше к власти, богатству и прочим прелестям. Мухин превратил себя в торпеду, которая знача лишь одно – цель.
Попадание было неизбежным. И можно было умирать с улыбкой на губах. Мухин имел на это полное право.
– Тебя подвезти? – спросил ДК, бросив взгляд на часы.
– Нет, спасибо, – сказал я, засовывая руки в карманы. Прощального рукопожатия ДК мне что‑то не хотелось испытать. – Кстати, давно хотел тебя спросить... Твоя рука, – я кивнул на протез. – Она не болит?
– Не болит, – ответил ДК не задумываясь. – Это все было слишком давно, чтобы она болела.
Так я и думал. Больше у меня к нему не было вопросов. Потому что все его ответы я знал заранее.
7
– Где тебя носит?! Ушел и как будто провалился под землю! – Тамара неслась ко мне на всех парусах. – Я уже думала, ты уехал с этими мужиками... Сумочка?
Я молча протянул ей ее «счастливую» сумочку. Что‑то мне она счастья не принесла.
– Спасибо, – сказала Тамара и взяла меня под руку. – Вроде бы все разъехались. И забыли про нас с тобой.
Я не сказал, что я только счастлив такому повороту событий. А был бы еще больше счастлив, если бы и Тамара оставила меня в покое.
– Придется идти пешком, – вздохнула Тамара. – Пошли?
Я чисто автоматически стал передвигать ноги, повинуясь исходившему от Тамары импульсу.