Тогда что?
Тут я вспоминаю о маленьком снимке, найденном в часах Ван Борена, и говорю себе (вернее, это мне подсказывает мой палец), что тот крохотный кусочек глянцевой бумаги представляет слишком большую ценность, чтобы не играть своей роли в деле! Мой нос отлично чует это, а когда он что-то чует, то можете поспорить на руку своей сестры против комплекта свечей от запора, что он не ошибается.
В таком случае возникает новый вопрос, на который я не могу ответить, по крайней мере сейчас: существует ли связь между таинственной фотографией и брильянтами?
That is the question, как выразился бы Уинстон Черчилль, который бегло говорит по-английски.
А пока что я имею качающийся зуб и разодранный костюм, за который я отвалил пятьдесят с чем-то “колов” у Альбо. Новенький итальянский костюм в полосочку! Нет, честное слово, такие истории случаются только со мной.
Старик прав: надо мне было вернуться домой. Никогда не следует соваться в чужие дела. Это вредно для здоровья. Подтверждение: по возвращении в Париж мне предстоит серия визитов к стоматологу. Можете себе представить, как мне этого хочется!
Чтобы вернуть себе немного оптимизма, я говорю пару слов бутылке виски милейшего Рибенса… Он и не догадывается, что его квартира стала филиалом боксерского ринга.
Алкоголь мгновенно придает мне бодрости. Может, он и убивает человека, но я предпочитаю умереть от этого, чем от водородной бомбы.
Это все-таки приятнее.
Смотрю на часы. Они больше не показывают the clock (как сказала бы королева Англии, тоже знающая английский), потому что тип с двухцветными глазами выпустил из них кишки, то бишь шестеренки.
Я все больше и больше убеждаюсь, что он искал именно маленькую фотографию. Он искал ее потому, что я наплел ему, будто знаю, где она, и готов ее продать. А он сделал вывод, что она при мне.
Это меня отучит умничать… Я пытался провести его, а кто пострадал? Морда Сан-Антонио.
Я добираюсь до зеркала. Но и видок у меня! Зенки начинают оплывать синевой, на носу есть даже золотистые отсветы. Я похож на кусок тухлого мяса, забытый посреди пустыни.
И вдруг я замираю в расстроенных чувствах. Парень прочел в моих бумагах, что я полицейский, но все равно обыскал. Значит, он считал меня способным спрятать нечто ценное!
Правда, мы заговорили с ним о сделке; поскольку я разрешил ему уйти, он, наверное, счел меня продажным легавым. Меня, Сан-Антонио!
Короля честности! Святого Иосифа порядочности! Ай! У меня аж сердце защемило!
Я, насколько это возможно, привожу свою одежду в порядок и выхожу.
Немного свежего воздуха мне не повредит. Городские часы бьют шесть ударов… Может, я зря ушел, не дождавшись Рибенса… А, ладно, очень скоро я навещу его опять… Мне надо прийти в себя, чтобы продолжать расследование.
Мне нужно восстановить силы и найти моего противника, потому что я хочу взять реванш. И говорю вам сразу, когда я его отыщу, вы увидите бой высшего класса. Этот чемпион в плаще меня второй раз не уделает!
Он даже не снял шляпу, когда молотил меня. Какой класс! Я до сих пор вижу его прямой левой, летящий мне в рожу. И чувствую его…
Этот тип умеет оставлять современникам сувениры на память о встречах с ним.
Когда я выхожу из здания, солнце начинает бледнеть. Я вдыхаю теплый воздух начала вечера… Уф! Это мордобитие вымотало мне все нервы, как будто я принял слишком горячую ванну. Я с трудом шагаю, а все прохожие пялятся на меня, как на суперзвезду экрана…
Поскольку я не страдаю манией величия, то побыстрее запрыгиваю в такси и говорю название моего отеля.
Портье разевает рот, увидев меня в таком прикиде.
Он бормочет, не понимая, что напевает модную песенку:
— Что это, что это такое?..
Я делаю похвальное усилие, чтобы улыбнуться ему.
— Не пугайтесь, — говорю. — Мы с приятелем играли в боксеров.
Я исполнял роль груши…
Придурок за стойкой администратора обалдевает еще сильнее, чем швейцар.
— С вами произошел несчастный случай? — спрашивает он.
— Ага, — отвечаю, — поскользнулся.
Я беру ключ, бегу в свой номер, раздеваюсь, встаю под душ, и ледяная струя возвращает меня к жизни.
Бывают моменты, когда самый закоренелый любитель спиртного понимает, что вода — лучшая жидкость! Аж два “О”! Просто и со вкусом… Нет, ученые — молодцы! Изобрели водичку до всяких там пенициллинов и кастрюль-скороварок. Разве это не класс?
После доброй четверти часа под холодной струей я чувствую себя лучше и растягиваюсь на кровати, опять-таки нагишом. И плевать на зрителей, всюду таскающих в штанах штопоры. Я быстро засыпаю.
Будит меня парочка, вселившаяся в номер, ранее занятый Ван Бореном. Мужчина и женщина доказывают друг другу взаимную симпатию в очень бурных выражениях. Песнь матраса! Припев тоже улетный…
Малышка издает истошные вопли, и я “в глубине туши” сознаюсь себе, что тоже с удовольствием бы кого-нибудь трахнул…
Я откупориваю дырку, позволившую мне сегодня утром заглянуть в одно из самых таинственных дел за все время моей работы в полиции, и вижу спарринг-партнеров в действии. Хорошо работают! Мужчина так вообще в скором времени может переходить в профессионалы. Если бы в “Ред Стар” были такие парни, эта команда никогда не скатилась бы во вторую лигу, это я вам говорю!
Во дает, Казанова! Хоть и бельгиец, а применяет французскую методу. Он проделывает с подружкой “вывернутый зонтик” (который известен очень немногим), продолжает “поднимись сюда” и переходит к “папа, мама, бонна и я”, когда я отрываюсь от этого невероятно интересного зрелища.
Чужие похождения меня не трахают, если позволите мне столь вольно выразиться. Я звоню узнать время, и сонный голос отвечает, что сейчас одиннадцать часов десять минут… Здорово я храпанул. Я чувствую себя в хорошей форме и иду к умывальнику почистить зубы и помыть мой бедный фамильный портрет. Со второй половины дня моя морда не увеличилась в объеме. Ее по-прежнему украшают два или три фингала малоаппетитного цвета. Ну да делать нечего… Через несколько дней ничего не будет видно.
Поскольку мне больше совершенно не хочется спать, то я одеваюсь и выхожу… Два типа в коридоре слушают влюбленных из двадцать шестого; разумеется, оба старички, которым эти забавы напоминают безвозвратно ушедшую безумную молодость.
Малышка достигает вершин экстаза и начинает звать какого-то Рири, который, надеюсь, не кто иной, как ее партнер. Я надеюсь из-за него, потому что нет ничего противнее, чем слышать, как баба в такие моменты орет не ваше имя! От этого бросает в холод.
Народу on the street (как сказал бы наш министр иностранных дел, если бы знал английский) очень мало. Большинство льежцев отправились баиньки, лишь немногие гуляют в кафе, глуша пиво.
Я захожу в бистро съесть бифштексик. Жутко хочется есть. Проглотив кусок мертвого животного, я чувствую себя просто отлично… Вот только физия немного горит…
Выхожу на улицу одновременно со зрителями расположенных рядом кинотеатров. Это вносит некоторое оживление, но очень ненадолго…
Поскольку мне совершенно не хочется возвращаться в гостиницу, тем более что парочка из соседнего номера наверняка еще не утихомирилась, я брожу по пустынным улицам.
Только ночью можно по-настоящему полюбить или возненавидеть чужой город. Я с некоторым удивлением чувствую, что испытываю к Льежу очень сильную симпатию… Клевый город, красивый и полный воздуха.
Равномерный шаг создает благоприятный для мыслей ритм. И вдруг я остро осознаю, что время безвозвратно уходит в песочных часах вечности (не пугайтесь, этот образ уже давным-давно стал достоянием широких масс).