До обеда его так никто и не побеспокоил...
ГЛАВА 1
НАТУРАЛИСТЫ В НАТУРЕ
«Вчера поймал бабочку. Большую, красивую, но невкусную...»
Из дневника Аркадия Клюгенштейна,
19 июля 1978 года.
Достопочтенные Глюк и Телепуз, коих в то теплое июньское утро жены откомандировали в сопровождение отпрысков на экскурсию в зоопарк, остановились перед большим вольером, на ограде которого висела изрядно проржавевшая, но пока еще читаемая табличка «Братец Кролик», придвинули своих сыновей-одногодков поближе к сетке рабица, опоясывающей загон, и уставились на толстого вислоухого кроля, мирно посапывающего в своем окрашенном в салатно-зеленый цвет фанерном домике.
Разомлевший и обленившийся грызун валялся на боку, выставив наружу щекастую усатую морду, и со стороны напоминал задремавшего жирного дежурного в каком-нибудь районном отделе милиции. Для полного сходства кролю не хватало только серой фуражки с треснувшим козырьком, мятого и испещренного пятнами от портвейна кителя с майорскими погонами на плечах, кобуры с нечищеным лет десять «макаровым» на поясе и тяжелого перегарного духа.
Аркадий Давидович Клюгенштейн, рост которого заметно превышал отметку в два метра, легко перегнулся через невысокую ограду, протянул мощную волосатую руку, одним ударом которой он был способен нокаутировать годовалого бычка, и аккуратно постучал костяшками пальцев по жестяной крыше домика.
— Эй, братан, просыпайся... Мы на тебя посмотреть пришли...
Кроль и ухом не повел.
— Может, он сдох? — предположил Григорий Штукеншнайдер, статью и габаритами ничуть не уступавший другу Аркадию.
— Не, вон, блин, усами шевелит, — Глюк покачал головой.
— Ну и что? — Не согласился Телепуз. — Это, блин, еще ни о чем не говорит... Помнишь, я тебе рассказывал про того барыгу, который с Горынычем поспорил, кто больше выпьет[3] ? Ну, блин, который помер?
— Помню, конечно, — закивал Клюгенштейн. — Такое, блин, трудно забыть...
— Так вот, — Штукеншнайдер переступил с ноги на ногу, — Данька рассказывал, что у того, блин, усы и после смерти шевелились... Типа, под стол упал, блин, подергался децл[4] и затих. Но усишками еще долго шевелил... И регулярно, блин. Полежит-полежит спокойно, потом усами пошевелит и снова застывает...
— Как это так? — удивился Клюгенштейн.
— Ну, не зна-аю, — протянул Телепуз. — Но факт, блин, удостоверен лично Горынычем.
Братки помолчали, отдавая должное Даниилу Колесникову по кличке Горыныч, всегда отвечавшего за любое свое сказанное слово, по причине чего его сильно боялись нечистые на руку подшефные бизнесмены и очень не любили сотрудники правоохранительных структур. Ибо, если заслуженный браток говорил, что «порвет барыгу, как Тузик грелку», можно было не сомневаться, что именно так оно и будет. И никакое ментовское окружение выбранную жертву не спасало, получая по башке вместе с охраняемым коммерсантом.
Правда, стоит отметить, что Горыныч был весьма незлобив и крайне редко прибегал к физическим мерам воздействия на бизнесменов.
— Папа, я хочу мороженного! — сынок Телепуза дернул за руку папашу.
— Я тоже! — Клюгенштейн-младший поддержал товарища по играм.
— Ну, идите, блин, и купите, — Аркадий поправил висящий на шее отпрыска золотой могендоид[5] , вытащил из кармана какую-то купюру и сунул подрастающему поколению. — Вон лоток...
Детишки потопали к передвижной тележке с мороженным.
— Не, всё таки не сдох, — Глюк ткнул пальцем в кроля, перевернувшегося на другой бок и явившего миру округлое, покрытое светлым мехом брюшко. — Целиком, блин, шевелится...
— Жирный какой! — Причмокнул Телепуз. — Прям просится на вертел...
— Ты это брось! — нахмурился Аркадий. — Тут, блин, зоопарк, а не гастроном...
— Да я ничего, — вздохнул Григорий.
Однако по его лицу было видно, что он с трудом отогнал от себя светлую мысль о поимке кроля, выносе тушки с территории зоопарка и приготовлении жаркого где-нибудь на ближайшем мангале у Петропавловской крепости.
От лотка с мороженным донеслись возмущенные крики продавщицы, отказывавшейся принимать у детишек в качестве оплаты за две сахарные трубочки новенькую стодолларовую банкноту.
Телепуз и Глюк синхронно развернулись.
— Эй, коза! — зычно рявкнул Клюгенштейн. — Ты чё скандалишь?
Мороженщица осеклась и уставилась на братков маленькими выпученными глазками, под одним из которых темнел свежепоставленный синяк.
— Папа! — завопил мелкий Телепуз. — У тети сдачи нет!
— Так пусть сходит, разменяет! — предложил Штукеншнайдер. — Мы подождем!
Мороженщица выпятила нижнюю губу и фыркнула.
— Щас! Сами идите, если хотите!
Братки переглянулись и медленно двинулись к тележке с изображением веселого пингвина, на белой грудке которого чья-то шаловливая рука выцарапала свастику.
Лоточница принадлежала к низовому звену коммерческих структур, и разбираться с ней Телепузу и Глюку было не по чину. Кроме того, не хотелось омрачать выходной день забрасыванием тележки с мороженным, куда предварительно должна была быть помещена продавщица, в близлежащий водоем.
— Ишь, чего удумали! — разошлась торговка, завидев появившегося в конце аллеи местного милицейского сержанта и почувствовав свою полную безнаказанность. — Дет я м валюту раздают ь ! А, может, она фальшивая?!
— Я те дам — фальшивая! — разгневался Клюгенштейн, час назад снявший тысчонку бакинских[6] со своего счета в солидном банке, дабы не испытывать недостатка средств на проведение культурного досуга. — Ты на кого, блин, гонишь, коза?!
Покачивающееся тело стража порядка добрело почти до лотка, помотало головой, на которой задом наперед сидела мятая запыленная фуражка, промычало нечто невнятно-доброжелательное и ничком упало отдохнуть на газон, звякнув стволом короткого автомата о выступавший из травы камень.
Лоточница прикусила язык.
Подмога в серой униформе находилась в свойственном большинству правоохранителей неадекватном состоянии. Причем от дня недели или времени суток сие состояние никак не зависело — милиционеры так же бодро нажирались с самого утра как в воскресенье, так и, к примеру, вечерком по понедельникам или по средам.
Телепуз язвительно ухмыльнулся:
— Ну, что, блин, сама побежишь менять или тебе ускорение придать?
— А кто товар постережет? — вяло засопротивлялась продавщица, понимая, что бежать так и так придется.
— Мы и посторожим, — предложил Клюгенштейн.
Лоточница закатила глазенки, хлюпнула носом и засеменила к воротам зоопарка, всё время оглядываясь на застывшие у тележки с продуктом фигуры.
Телепуз присел на корточки возле тела сержанта и аккуратно перевернул того на спину.
— В хлам, — констатировал Глюк, поглядев на вывалившийся изо рта еще довольно молодого милиционера язык цвета свежераздавленной сапогом креветки и неравномерно разрумянившиеся щеки, выдававшие вторую стадию алкоголизма, открыл крышку лотка и извлек эскимо на палочке. — До вечера не очухается...
Отпрыски также сунули носы в разверзшиеся недра передвижного холодильника.
Телепуз поднялся во весь рост и окинул суровым взором окружающую действительность. Свидетелей, за исключением парочки печальных грифов, унылого горного козла и семейства зебр, не наблюдалось. Браток наклонился и осторожно стащил с плеча бесчувственного тела ремень АКС-74У[7] .
Глюк заинтересованно посмотрел на коллегу.