– Может быть, дело было наоборот? Вы сами вызвались подвезти её?
– Ни в коем случае, – немедленно ответил Бенгтссон.
Голос его звучал уверенно.
– Значит, на этот счет у вас нет никаких сомнений?
– Никаких. Я никогда никого не подвожу. Если кто и едет со мной, так это только в связи с моей работой. Да и это бывает очень редко.
– Вы говорите правду?
– Конечно.
– Значит, исключено?
– Абсолютно. Совершенно немыслимо.
– Почему же так – даже немыслимо.
– Видно, такая у меня натура.
Да, натура у Фольке Бенгтссона замысловатая. Есть о чем поразмыслить.
– Это как понимать? – сказал Мартин Бек.
– А так, что я привык по распорядку жить. Любой из моих клиентов может подтвердить, что я не люблю опаздывать. Если меня что-нибудь и задержит, потом спешу нагнать.
Мартин Бек поглядел на Рада, который изобразил на лице гримасу. Её следовало понимать: мол, приверженность Бенгтссона к пунктуальности не подлежит сомнению.
– Меня выводит из себя все, что нарушает обычное течение моей жизни. Кстати, и наша беседа выбивает меня из колеи. Не то, чтобы меня лично, но из-за нее у меня куча дел останется невыполненной.
– Понятно.
– И могу повторить, что я никого не подвожу. Тем более женщин.
Кольберг поднял голову.
– Почему?
– Что "почему"?
– Почему ты сказал: "Тем более женщин"?
Лицо Бенгтссона изменилось, посуровело. И взгляд его был уже не безразличным. Но что он выражал? Ненависть? Отвращение? Страсть? Осуждение?
Возможно, безумие.
– Отвечай, – сказал Кольберг.
– У меня было много неприятностей из-за женщин.
Это нам известно. Но ведь больше половины человечества составляют женщины, от этого никуда не денешься.
– Женщина женщине рознь, – возразил Бенгтссон. – Мне почти одни скверные попадались.
– Скверные?
– Вот именно. Скверные люди. Недостойные представительницы своего пола.
Кольберг безнадежно уставился на окно. Псих, да и только. Но что это доказывает? Вот на груше в двадцати шагах от дома повис, словно обезьяна, фотограф из газеты – можно считать его нормальным? Наверно, можно.
Кольберг глубоко вздохнул и обмяк.
Мартин Бек с присущей ему методичностью продолжал:
– Оставим пока эту тему.
– Оставим, – согласился Фольке Бенгтссон.
– Не будем заниматься общими рассуждениями, обратимся к фактам. Вы вышли из почты всего через несколько минут после нее, так? Что было дальше?
– Я сел в машину и поехал домой.
– Прямо сюда?
– Прямо сюда.
– Теперь следующий вопрос.
– Слушаю.
Мартин Бек был недоволен собой. Почему он никак не может заставить себя говорить "ты"? Кольберг смог, и у Рада это звучало вполне естественно.
– Машина должна была проехать мимо Сигбрит Морд, либо когда она стояла на остановке, либо в непосредственной близости от нее.
Фольке Бенгтссон молчал. Мартин Бек услышал свой собственный голос:
– Фру Морд при этом было видно?
– Вопрос-то простой, Фольке, проще некуда, – сказал Рад. – Видел ты Сигбрит или не видел?
Бенгтссон подумал еще, наконец вымолвил:
– Я её видел.
– Чуть громче, пожалуйста, – попросил Мартин Бек.
– Я её видел.
– Где именно?
– На автобусной остановке. Может быть, несколько шагов не доходя остановки.
– Один свидетель утверждает, что машина притормозила около остановки. Может быть, даже остановилась.
Убегали секунды. Время шло. Все стали на минуту старше. Наконец Бенгтссон тихо произнес:
– Я видел её и, возможно, сбавил ход. Она шла вдоль правой обочины. Я всегда стараюсь ехать осторожно и притормаживаю, когда обгоняю пешехода. Может быть, так было и на этот раз, я не помню.
– Машина шла так тихо, что совсем остановилась?
– Нет, я не останавливался.
– А со стороны могло показаться, что машина остановилась?
– Не знаю. Честное слово, не знаю. Знаю только, что я не останавливался.
Мартин Бек повернулся к Раду:
– Кажется, он только что говорил, что старается ехать быстрее, когда запаздывает?
– Говорил, точно.
Мартин Бек снова обратился к убийце. Черт возьми, он в самом деле уж думал о нем как об убийце.
– Посещение почты не было задержкой, которая потом вынуждала бы поторапливаться?
– Я всегда захожу на почту по средам, – спокойно ответил Фольке Бенгтссон. – Во-первых, отправляю письмо матери в Сёрдертэлье. Ну и еще дела бывают.
– Сигбрит Морд не садилась в машину?
– Нет. Честное слово, не садилась.
Вопрос был наводящий, но в обратном смысле.
– Или Сигбрит Морд все же села в машину?
– Нет, не села. Я не останавливался.
– Еще вопрос. Может быть, Сигбрит Морд помахала рукой или сделала еще какой-нибудь знак?
Снова воцарилась мучительная, непонятная пауза.
Бенгтссон молчал.
Смотрел в глаза Мартину Беку и молчал.
– Сигбрит Морд сделала какой-нибудь знак, когда увидела машину?
Еще кусок жизни ушел в небытие. Мартин Бек думал о женщинах и о том, на что можно было потратить это время.
Снова на выручку пришел Рад. Он рассмеялся и сказал:
– Ну что ты молчишь, Фольке? Махала тебе Сигбрит или нет?
– Не знаю, – ответил Бенгтссон.
Так тихо, что они едва расслышали.
– Не знаете? – повторил Мартин Бек.
– Да, не знаю.
– Почему ты не хочешь говорить ему "ты"? Уж больно вычурно получается, – сказал Рад.
– Не могу, – ответил Мартин Бек.
Это была правда. Он не мог. Хорошо хоть, хватает духу быть честным.
– Ладно, не можешь, так не можешь, – вздохнул Рад. – Кто за правду горой, тот и герой. Всяк правду хвалит, да не всяк её сказывает.
Кольберг слегка опешил.
– Народная мудрость, – объяснил Рад, смеясь.
Фольке Бенгтссон не смеялся.
– Итак, Бенгтссон знаком с Сигбрит Морд. Не может быть, чтобы вы никогда не думали о ней как о женщине. Я задам вопрос и хочу услышать честный ответ. Какого мнения Бенгтссон о ней? Как о женщине...
Молчание.
– Отвечай, – сказал Рад. – Фольке, ты должен ответить. Только по-честному.
– Иногда я думаю о ней как о женщине. Изредка.
– Ну и? – поторопил его Мартин Бек.
– По-моему, она...
– Что она?
Фольке Бенгтссон и Мартин Бек смотрели друг другу в глаза. У Бенгтссона – голубые. У Мартина Бека (ему ли об этом не знать) – серо-голубые.
– Отвратительная, – сказал Фольке Бенгтссон. – Безнравственная. Животное. От нее разит. Но я вижусь с ней часто. А думал вот так только два или три раза. Вы это хотели от меня услышать? – спросил Фольке Бенгтссон.
– Ты отнес ей яйца в пятницу?
– Нет, я же знал, что её нет.
Они помолчали.
– Вы меня мучаете, – сказал Фольке Бенгтссон. – Но я на вас не в обиде. Такая уж у вас работа. Моя работа – торговать рыбой и яйцами.
– Верно, – мрачно произнес Кольберг. – Мы мучили тебя раньше и теперь мучаем. Я в тот раз сломал тебе руку. Ни за что ни про что.
– Ничего, она быстро срослась. Совсем зажила, честное слово. Вы приехали, чтобы забрать меня?
Мартина Бека вдруг осенило.
– Ты видел бывшего мужа Сигбрит Морд?
– Видел. Два раза. Он приезжал на бежевой "вольво".
Рад изобразил лицом нечто загадочное, но вслух ничего не сказал.
– Может быть, хватит? – спросил Кольберг.
Мартин Бек встал. Рад снял ботинки и убрал их в сумку. Надел сапоги.
Он один догадался сказать:
– Всего хорошего, Фольке. Извини.
– Всего, – сказал Кольберг.
Мартин Бек промолчал.
– Небось еще приедете, – сказал Фольке Бенгтссон.
– Там будет видно, – ответил Рад.
За калиткой их встретило щелканье фотокамер.
Кто-то, сидя в машине, говорил в микрофон передатчика:
– Шеф отдела по расследованию убийств в эту минуту выходит со своим ближайшим сотрудником из дома убийцы Розеанны. Дом находится под наблюдением местной полиции и ищейки.