Даже набросить на шею не сумел, после нескольких неудачных попыток набросил, но не на шею, а на глаза. Януша, как видно, вывели из себя эти неуклюжие действия, и вместо того, чтобы в соответствии с обещанием повернуться и дать Лешеку в морду, он тоже принялся его душить. Попыхтев какое-то время, они оставили эту затею и разошлись по местам.
— И в самом деле, — вынужден был признать Лешек, потирая шею, — как это удалось убийце? Точно так же его самого могли задушить.
— А может, дело именно так и обстояло? — предложил свежую версию Янек. — Может, это Тадеуш кого-то душил, а получилось наоборот?
Мы обсудили и эту версию, правда поверхностно. Обсуждать глубоко не могли, не располагая никакими конкретными данными. Сплошные неизвестные…
Я призвала коллег к порядку:
— Панове, вернемся к исходной теме. Сколько у нас получилось подозреваемых?
— Много, всех не назовешь. Легче назвать тех, кого мы оправдали.
Мы составили список сотрудников, вернее, два списка в соответствии с их отношением к убийству Тадеуша и пришли к выводу, что следователей ждет очень нелегкая работа. Из двадцати четырех человек, находившихся в мастерской в момент убийства, целых тринадцать мы сочли подозрительными.
— Надо же, именно тринадцать, чертова дюжина. — взволнованно сказал Янек. — Ни в жизнь милиции не разобраться. Иоанна, вся надежда на тебя! Ведь ты уже нашла убийцу. Помнишь, ты сказала, что знаешь, кто он?
Разумеется, я знала, кто был преступником в придуманном мною детективе, но не назвала его тогда, а теперь и вовсе не назову. Я уже стала испытывать какой-то суеверный страх перед мощью собственной фантазии. Невольно подумалось: может быть, именно публично разглашая свои неуместные фантазии, я тем самым подтолкнула кого-то к претворению их в жизнь? Может, кто-то еще до меня вынашивал преступные планы покончить с Тадеушем, да только не знал, как их осуществить? Я подсказала, поощрила, спровоцировала, наконец?! Кто знает, не раструби я о своей идиотской выдумке, может, никакого преступления и не было бы?
Неизвестно, каково будет заключение следственных органов относительно моей роли в этой истории, но лично я не снимала с себя вины. Ведь еще совсем недавно Тадеуш, живой и невредимый, стоял вот в этой комнате, сердился на нас, крутил пальцем у виска, давая понять, что все мы тут не в своем уме, а теперь бездыханный лежит в конференц-зале… Зверски задушенный кем-то из тех, кто только что радостно включился в развернутую мной глупейшую мистификацию и внес в нее свои коррективы. Кто-то из нас, из этих вот симпатичных, остроумных людей, так хорошо мне известных… Кто же?!
Я глядела на Янека, Лешека и Януша, азартно споривших о различных методах душения человека, и никого из них не могла представить в роли преступника. Нет, нет, из них никто не смог бы этого сделать! Значит, кто-то из другого отдела. Начинала перебирать одного за другим и чувствовала, что сойду с ума. Не могу сидеть в бездействии, как памятник на постаменте, и ждать, чтобы кто-то сделал это за меня, ведь я, а не кто-то другой, спровоцировала убийство коллеги. Сделанного не воротишь, но по крайней мере теперь я просто обязана распутать дело. Просто обязана обнаружить убийцу. Он где-то рядом, он мне хорошо знаком, и я его вычислю!
Преисполненная желанием немедленно что-то сделать, я вскочила и вышла из комнаты, совершенно забыв о приказе следователя всем оставаться на местах.
За дверью я наткнулась на Алицию.
— Кофе хочешь? — спросила она и без всякого перехода весело добавила: — Знаешь, Каспер сошел с ума.
— Конечно хочу. Как это — сошел?
— Еще один маленький кофе! — крикнула Алиция, повернувшись к каморке-кухне, и продолжала: — Сама не понимаю. Сначала я было подумала, что он выпивши, но нет, абсолютно трезвый.
Сначала я было подумала, что он выпивши, но нет, абсолютно трезвый. Представляешь, он отказывается давать показания!
Это было чрезвычайно интересно!
— Ты серьезно? Ну, говори же!
— Наверное, и ты заметила, он все время сидел молча. А тут этот тип из милиции задает ему вопрос, и Каспер, не дослушав, заявляет, что отказывается давать показания.
— А почему ты решила, что он спятил?
— А у него что-то в мозгу соскочило, знаешь, как бывает, когда пластинку заедает. Не переставая твердит одну и ту же фразу, хотя его уже никто ни о чем не спрашивает. Так ни на один вопрос и не ответил. Даже не сказал, как давно работает у нас в мастерской.
Мне сразу вспомнился Каспер, молча глядевший в окно и куривший сигарету за сигаретой. И стало тяжело на сердце. Впоследствии мне не раз приходилось испытывать это чувство в ходе следствия, когда всплывали всё новые обстоятельства, но сейчас я испытала его в первый раз и без привычки очень тяжело пережила.
Выяснилось, что не одна я нарушила запрет милиции покидать свои рабочие места. Их покинули почти все и кочевали из комнаты в комнату. В коридорчике-секретарской не было ни Веси, ни Ядвиги, зато там сновали сотрудники милиции, производя какие-то таинственные следственные манипуляции. Представители властей сконцентрировались в конференц-зале, плотно закрыв дверь, а когда она открывалась, нам были видны фотовспышки. Взяв свой кофе, мы с Алицией уселись за стол Ядвиги, так как представители властей нам мешали меньше, чем наши коллеги.
— Скорей всего, он кого-то покрывает, — продолжала Алиция свои рассуждения, задумчиво потягивая кофе. — Или его, или ее. Но чтобы сам Каспер это сделал… нет, не думаю. В конце концов, я знаю его двадцать лет.
— Значит, ты полагаешь, что Каспер покрывает сына или Монику, сам же на убийство не способен?
— Не знаю, не знаю. Каспер на все способен, но кажется мне, в данном случае это не он…
Что бы там Алиции ни казалось, но Каспер и в самом деле был способен на все. Этот человек постоянно разрывался между трагическим несоответствием души и тела. Его телу было сорок девять лет, душе же всего двадцать. И душа часто брала верх, лишая способности трезво мыслить, заставляя совершать непродуманные поступки, а главное, пылать совершенно юношеской страстью. Но не к Тадеушу же! К Тадеушу Каспер не питал никаких особенных чувств, ни ненависти, ни особого расположения. Правда, бывало, они вместе выпивали, но ведь это не причина убивать человека!
Алиция рассказала мне о том, как давали показания сотрудники в их комнате. Можно сказать, все они несли сплошную чушь. Вместо ответа на какой-то конкретный вопрос следователя Казимеж вдруг принялся нести полную ахинею на тему о том, как в нашей мастерской пользуются телефонами. Долго никто не мог понять, к чему он ведет, потом дошло — таким окольным путем он пытался объяснить свое отсутствие на рабочем месте, так как был вынужден выйти в город, чтобы позвонить. А потом вдруг заявил, что категорически возражает против осмотра следственными властями ящиков его письменного стола. Те вовсе и не собирались этого делать, но, услышав такое заявление, капитан немедленно проявил самое горячее желание ознакомиться с содержимым вышеупомянутых ящиков и, заглянув в них вопреки демаршу Казимежа, обнаружил там семь пустых водочных бутылок, аккуратно сложенных в рядок.
Разбуженный Рышард ни с того ни с сего с оглушительным криком напустился на капитана — он, Рышард не позволит всякому дураку портить себе жизнь. Только потом выяснилось, что он имел в виду покойного Тадеуша, хотя оставалось непонятным главное — так это он прикончил Тадеуша, чтобы тот не портил ему жизнь, или все-таки не он, потому что Рышард круто поменял тему и принялся столь же громогласно кричать о другом — что бы ни происходило, а он, Рышард, все равно уедет, когда только захочет, причем с ребенком, пусть даже рушится мир! Поскольку капитан не был в курсе обстоятельств личной жизни Рышарда, он, естественно, воспринял его крики, мягко говоря, с недоумением.