– Шариф? Что с тобой? Тебя не ранило? Они подхватили меня на руки.
– Нет, ничего, – пробормотал я, закрывая глаза. – Просто устал очень.
Я потерял сознание раньше, чем они дотащили меня до постели. Вторая рота спецназовцев не оставила бы от нас в ту ночь ничего; но хозяева спецназа об этом не знали.
Правительству понадобилось три дня, чтобы сделать выводы из отчета спецгруппы, с похвальной оперативностью привезенной в Москву на следующий же день.
На утро четвертого дня ребята позвали меня на балкон. Я вышел и увидел, что в наш двор въезжает длинный и ухоженный, но далеко не новый "мерседес". "Мерседес" остановился, и из него вылез человек в темном костюме и бордовом галстуке поверх вязаного жилета. У него было чуть плосковатое лицо, глубоко посаженные глаза и подбородок клинышком. Это был один из самых уважаемых людей в правительстве, дважды уходивший и дважды возвращавшийся; его не раз ругали коммунисты. Он никак не высказывался о демократах. Звали его Виктор Адашкевич.
Адашкевич зябко повел плечами, с ног до головы смерил подскочивших к нему моих ребят и проследовал в дом. Любой из моих бугаев был на голову выше Адашкевича, и все‑таки они неуловимо напоминали стайку плотвичек, шестерящих перед китом.
Яниев встретил Адашкевича у двери гостиной. Я остался сидеть в покойном, кожей обитом кресле.
– Очень приятно, Виктор Михайлович, что вы приехали к нам.
– Я не приехал. Меня прислали, – отрезал Адашкевич, – почему‑то было решено, что я – наилучшая фигура для переговоров.
– А вы так не считаете?
– Я не считаю, что с бандитами и шарлатанами вообще должны вестись переговоры.
Я, из глубины кресла, развязно вмешался в разговор:
– А почему это ты считаешь меня шарлатаном? – Я поднял руку…
– Не надо, – спокойно сказал Адашкевич, – я слыхал, что вы можете превратить человека в кота, и не хочу пробовать это на своей шкуре. Ведь в облике кота мне будет трудно с вами говорить. Хотя лучше быть котом, чем чиновником этого правительства. Я считаю вас шарлатаном, потому что вы можете принести выгоду тем, кто с вами сотрудничает, а стране это принесет лишь дополнительный вред. Вы можете превратить какого‑нибудь рабочего Иванова в муравья. Прекрасно. Но, извините, Иванова в муравья до вас умела превратить и советская власть. А вот превратить Иванова в человека вы сможете? Вы можете вырыть из‑под земли кадушку золота. А вот дефицит бюджета вы можете уменьшить? А между тем нынешнее правительство России – или, по крайней мере, некоторые его члены – ставят перед собой задачи превратить Ивановых в людей, а не муравьев. И поэтому нам не по пути.
Я усмехнулся.
– Просто чудно. Если вы такой уж любитель закона, Виктор Михайлович, не объясните, что тут за парни вчера играли в салочки с гранатометами и почему вы голосовали за то, чтобы послать этих парней? Как, например, насчет того, чтобы послать мне повестку, а не гранатометчика – в рамках построения правового государства?
– Вы сами себя поставили вне общества и вне государства, Шариф. Государство имеет право применять насилие. Более того – оно обладает монополией на его применение.
– Понятно. И вы опять будете голосовать за гранатометчиков?
– Да. Я не верю, что вас нельзя убить.
– Может, и можно, – процедил я сквозь зубы, – однако не советую.
И с этими словами, открыв сейф, я подал в руки Адашкевичу коробочку. Адашкевич раскрыл коробку. То, что там лежало, имело вид белого мерцающего шарика, внутри которого корчил рожи какой‑то уродец. Адашкевич помял шарик пальцами – тот послушно прогнулся, принимая любую форму, а странное лупоглазое созданьице внутри шарика тоже распласталось.
– Это что за тварь? – осведомился Адашкевич.
– Это что за тварь? – осведомился Адашкевич.
– Тот самый тип, который проводил операцию по зачистке населенных пунктов Содом и Гоморра, – ответил я. – Жутко сварливая тварь, и характер хуже, чем у атомной бомбы. Если ее выпустить наружу, ото всей европейской части РФ останется один большой Чернобыль.
– А в чем она сидит? – с тревогой спросил Адашкевич.
– Ни в чем, – ответил я. – Это – просто нити моей воли. Если я умру, они тут же распадутся. Боюсь, после этого проблема сокращения бюджетного дефицита на территории бывшей России станет неактуальной. Считайте, что это магическая граната с выдернутой чекой.
Полковник вздрогнул.
– Вашим парням следует пылинки с меня сдувать, – заявил я, – горшок за мной выносить им надо, а не с "калашом" гоняться.
– Шантажист, – пробормотал сквозь зубы чиновник. – И чего вы хотите?
Я с хрустом потянулся.
– Я ничего не хочу, – объявил я, – у меня все есть. Это вот у него идеи, – и я ткнул пальцем в Яниева. – А сейчас приятно побеседовать, господа. Погода хорошая.
С этими словами я встряхнулся, и Адашкевич в изумлении вытаращил глаза, обнаружив, что я исчез, а на столе сидит большой черный филин.
Филин громко захохотал и заухал, а потом взмахнул крылами и вылетел в окошко.
* * *
Банк "Народный Альянс" стремительно набирал силу, и слухи о нем ходили один страшнее другого.
Рассказывали, что секретарша главного босса прибегает к дверям банка в виде черного пуделя; что в кабинете Ходжаева в аквариуме плавает живая русалка, а в приемной можно оказаться в компании самых удивительных просителей. Один директор молокозавода, державший у нас расчетный счет, напоролся на парочку иностранцев‑гоблинов. Аудиторы шепотом передавали, что Министерство Финансов Сатаны открыло у нас корсчет, что мы ссужали по диким ставкам кредиты overnight департаментам г‑на Вельзевула, г‑на Мефистофелеса и г‑на Астарота и что мы подали в Минфин запрос о возможности участия сверхъестественных субъектов в аукционах ОФЗ‑ГКО.
Правды во всем этом было на самом донышке, разве про секретаршу и пуделя: пост секретарши выпросил себе Асмодей.
* * *
Через неделю я и Яниев принимали гостей во Владимирском зале "Балчуга". Прием происходил по поводу слияния "Народного Альянса" с одним из крупных банков России, сильно способствовавшим своими просроченными кредитами межбанковскому , кризису августа 1995‑го. С тех пор банк хворал и гнил, заражая всю российскую банковскую систему, а отозвать его лицензию ЦБ боялся ввиду еще худших проблем, которые породило бы банкротство одного из членов первой тридцатки.
Я беседовал с директором подмосковного оборонного завода, занятого в основном производством жидкого топлива. Директор клял на чем свет стоит электроэнергетиков, обещавших отключить его от сети, Пенсионный фонд, дравший с него чудовищные пени, и, главным образом, государство, которое задолжало заводу вот уже 13 миллиардов, причем каждый рубль, причитающийся с государства, порождал три‑четыре рубля задолженности поставщикам.
– Они нам должны больше, чем мы, – ругался директор, – и они же еще с нас берут пеню за неуплату налогов!
– Если вы переведете счета в "Народный Альянс", – сказал я, – у вас не будет проблем с получением бюджетных денег.
Оборонщик насторожился. Я знал, что к нему не в первый раз обращаются с подобным предложением.
– А сколько процентов обломится вам?
– Нисколько. Я вам заплачу в первый же день. А с Минфином буду разбираться во второй. Когда переведете счета?
– Завтра, – сказал оборонщик.