– Если ты позвонила мне в этот час только затем, чтобы оскорблять, то лучше нам…
– Ну что ты! Я же сказала – хотела узнать, как ты. А что значит – «в этот час»? По-твоему, пять часов дня – это поздно?
– Пять часов!..
Боже мой! Оказывается, я валяюсь на диване уже три часа! Я же опоздаю перехватить Лену Золотовскую – она уйдет на спектакль…
Полина хмыкнула в трубку.
– Да, я вижу, ты там крепко задумалась, сестренка! Слушай… Не хочешь поужинать вместе? Я бы к тебе зашла, прихватила бы кое-чего… А?
– Нет-нет!
Я выпалила это так поспешно, что сама испугалась: теперь Поля страшно обидится! И тут же постаралась подсластить пилюлю.
– Боюсь, сегодня ничего не получится, дорогая. Эта мигрень так меня измотала, что я просто с ног валюсь. Сейчас приму снотворное и отключусь. Ты не очень обидишься, Поленька?
– Обижаться? На тебя, сестренка? Брось ты… Жаль, что с ужином не получится, но ничего не поделаешь. Отдыхай… Да, пока не забыла! Сейчас звонил Жора. Есть кое-какие новости по делу твоей Палискиене.
Боюсь, даже Полина на том конце провода услыхала, как заколотилось мое сердце.
– Какие новости? Да говори же, Поля, не тяни! Нашли Романа?!
– Дался тебе этот Роман… Нет, его еще не нашли, тут другое. Сегодня утром в Марьинском районе произошло дорожно-транспортное происшествие: «запорожец» на полном ходу врезался в столб и упал с обрыва в овраг. Один человек погиб. Личность установлена: это Дмитрий Иванович Загорулько, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, русский.
– О Господи!
Вот уж этого я никак не ожидала! По правде говоря, я уже и думать забыла о своем незаметном попутчике Дмитрии Ивановиче.
– Не может быть, Поля! Еще один?!. Расскажи!
– Ну, подробностей Овсянников не сообщал, ты же знаешь – их из него надо вытягивать клещами. Так, в самых общих чертах… Ты же помнишь, милиция почти сразу выяснила данные «Менделеева» через компьютер? И отправили запрос в Александрово Поле, по месту прописки Загорулько. Ну, а тамошние менты спокойненько положили его под сукно: были выходные, кому ж охота ради какой-то ерунды отрываться от детишек да от рыбалки? Раскачались только в понедельник к обеду. А тут выясняется, что объект выехал в гости к брату в соседний Марьинский район – вместе с супругой, на собственной машине… В общем, допросить Загорулько так и не успели.
Получилось, что он поехал к брату за своей смертью. Наверное, вмазали за встречу, «Менделеев» решил покуражиться, ну и…
Полина остановилась, чтоб перевести дух. Потрясенная, я не сразу нашла, чем заполнить паузу.
– Какой ужас! Неужели сразу насмерть?
– Не то слово! Машина мгновенно загорелась, так что у бедняги не было никаких шансов. Тело сильно пострадало в огне, и тем не менее жена опознала Загорулько. Впрочем, это была простая формальность: трагедия произошла фактически у нее на глазах.
– Полина, но как же все случилось? Почему жена его не удержала? А брат Загорулько – он жив или тоже погиб?
– Брат? А черт его знает! Да нет, вроде бы, брат остался жив… Ольга, ты так спрашиваешь, будто я – руководитель следственной группы, честное слово! Я же сказала: подробностей не знаю. Жора и за эту информацию потребовал от меня такой щедрой платы, что я вообще пожалела, что связалась с ним – и все, кстати, из-за твоего ослиного упрямства…
Я больше не слушала брюзжанье Полины Андреевны. Страшная правда неожиданно открылась мне во всей своей простоте и холодной логике.
– Полина, мне страшно! Кто-то убирает свидетелей.
– Чего-о?!
– Ну как ты не понимаешь?! Сначала убили Асю, потом Старостин исчез, а теперь и этот бедолага Дмитрий Иванович… Кто-то специально истребляет все наше купе! Я недавно читала что-то подобное… по-моему, у Сименона.
– Ольга, опомнись! Что ты несешь?! – обозлилась сестра.
– Ну да, точно: дело расследовал комиссар Мегрэ! Я только забыла, как называлась эта вещь. Там тоже люди ехали в одном купе в Париж, но их было шесть человек. И потом их всех стали убивать одного за другим, а самую первую женщину задушили прямо в поезде – точно так же, как бедняжку Асю Палискиене… Я уже не помню, из-за чего все это, только помню, что преступником оказался молодой полицейский, который работал под началом Мегрэ. Полина, ты не думаешь, что…
– Что это наш майор Овсянников всех мочит? Или кто-нибудь из его бригады? Да ты совсем очумела?! Не надо было мне рассказывать тебе эту страшилку на ночь глядя: у тебя и так после этого убийства малость крыша съехала!
– Прекрати! Я совсем не это хотела сказать, я имела в виду… в принципе. И вообще, тебе легко говорить: ведь это не ты, а я осталась единственным свидетелем по делу об убийстве. Последним свидетелем! Господи, хоть бы Дрюня поскорей нашелся, может, хоть он что-нибудь знает!
Очевидно, до Полины наконец дошло, что у меня есть повод для беспокойства. Она смягчилась.
– Ну-ну, я, конечно, понимаю, что все это дается тебе не легко, сестренка. Только все твои страхи – плод твоего богатого воображения, не больше! Какой там к черту Сименон, при чем он здесь?! Да, Палискиене убили, это факт. И следствие непременно докопается, кто это сделал и почему. Но убивать всех четверых?… Кому это надо? Зачем?!.
– Ах, Поля, откуда я знаю?! Может, это маньяк какой-то! Может, он нас всех в карты проиграл – ты же знаешь, такое случается!
В ответ я услышала такую тираду, что воспроизводить ее просто не рискую. А затем Полина Андреевна разразилась длинным монологом, достойным лучших постановок Арчибальдова на тарасовской сцене. Она убеждала меня, что гибель Дмитрия Ивановича Мен… тьфу ты! Загорулько, или как его там! Что его гибель – чистой воды несчастный случай, это, мол, доказано целиком и полностью. И что мне самой ну ничегошеньки не угрожает, а если б и угрожало – то на страже моих драгоценных жизни и здоровья стоит Жора Овсянников с его большими возможностями и она сама, Полина, которая готова за меня перегрызть глотку хоть самому дьяволу. И что…
– … С твоим Дрюней Старостиным не все чисто, поверь моему чутью! Конечно, я не собираюсь вмешиваться, пусть Овсянников сам выводит его на чистую воду: в конце концов, ему за это платят. Но сдается мне, твой попутчик не для того лег на дно, чтоб откровенничать со следствием. Если он отыщется и заговорит, то произойдет это не по его доброй воле!
Я слабо возражала, что со Старостиным могло случиться что-нибудь похуже добровольного «залегания на дно», но сестра и слушать не стала. Да я, признаться, не слишком настаивала на своем мнении: больше всего на свете мне сейчас хотелось, как в песне, «забыться и заснуть». И я поверила в Полинины утешения. Напоследок она взяла с меня слово, что я «буду умницей». На том мы и расстались.
После разговора с сестрой я была уже не в том состоянии, чтобы предпринимать какие-либо следственные действия. Да что там: я была готова дать самой себе торжественную клятву вообще никогда не выходить из дому! Разве что после того, как жестокий убийца будет пойман и водворен за решетку.
И все-таки, скрепя сердце, я дала себе совсем другую клятву – можно сказать, прямо противоположную: что завтра, не позже девяти, я навещу костюмершу по месту жительства. Леночка обитала в театральном общежитии неподалеку от места работы: ее адресок я узнала из бумаг на Жорином рабочем столе, воспользовавшись случаем, когда хозяин кабинета вышел набрать воды в чайник. Если мне теперь заказана дорога в театр – я имею в виду, со служебного хода, – значит, придется ловить театрального человека дома. А сделать это гораздо проще утром, чем вечером.