На севере утром 25 апреля Багратион атаковал город Лекко, окруженный каменной стеной. Французские пушки с правого берега поддерживали гарнизон Лекко огнем. Багратион двумя последовательными ударами овладел городом, выгнав из него французов. Заметив, что русских мало, французы перешли в наступление, угрожая отрезать пути отхода. Но тут подошел Милорадович с батальоном пехоты. Хотя Милорадович был старше чином, он отдал себя и свой батальон в распоряжение Багратиона, предоставив ему закончить блестяще начатое дело. Подошли еще два батальона. Багратион снова послал войска в атаку, чтобы овладеть мостом. Солдаты бросились на мост с криком: «Бросай оружие!» – без единого выстрела ударили в штыки и овладели мостом.
Наступила ночь. Противник на правом берегу имел превосходящие силы, поэтому Багратион не мог развить успех. Но и французы обманулись. Они ждали, что утром союзники повторят атаку здесь же, и стягивали сюда новые войсковые части. Между тем Розенберг приказал ночью навести мост в 14 верстах от Лекко, напротив городка Бравио, и начал здесь переправу. Моро, встревоженный, направил к Бравио целую дивизию под командованием генерала Серюрье. Когда союзники переправились у Треццо по наведенному мосту, Моро понял, что дал Серюрье ошибочное направление, и послал тому приказ остановиться. Но было уже поздно: связь Моро с дивизией прервалась.
Суворов приказал Меласу приступить к переправе у Кассано. Австрийцы повели атаку на предмостные укрепления. Французы яростно отбивались. Суворов явился к месту боя. В австрийских войсках находилось немало ветеранов турецких войн – они знали «генерала Вперед» в лицо. Суворов напомнил им о Рымнике и Фокшанах. Австрийцы возобновили атаку с необычайной для них энергией и овладели тет-де-поном и мостом, не дав французам времени его зажечь, хотя они заранее обложили мост горючими материалами.
Диспозиция Суворова была осуществлена полностью: армия была на правом берегу Адды. Моро не мог долее обороняться и приказал своим войскам отступить к Милану, столице Ломбардии.
28 апреля Суворов направил все свои колонны к Милану. Серюрье, окруженный со всех сторон, напрасно ждал помощи от Моро: она не приходила. Поняв безнадежность сопротивления, Серюрье к вечеру сдался в плен со всей дивизией. В плен попало 4 тысячи солдат и 250 офицеров с 15 пушками.
Расстроенная армия Моро отступала за Милан по двум направлениям – на Турин и Павию. Вслед французам из Милана пустились в бегство их сторонники. Правительство Цизальпинской республики, чиновники, поставленные французами, бежали с семьями. Оставление Милана явилось для всех полной неожиданностью. Для сборов времени не было, и все-таки образовался огромный обоз, запрудивший все мосты, что затрудняло движение французской армии. В миланской цитадели затворился гарнизон. Едва последние части французов вышли за городские стены на запад, у восточных ворот появились казаки. Они вошли в город и в ожидании прихода союзных войск окружили цитадель.
Австрийская пехота вошла в Милан раньше русской. Суворов остановился в одном переходе от Милана, отложив свой въезд до утра. Чуть свет навстречу ему высыпало за стены городское население. Суворов ехал на коне. За ним – свита. Шли с музыкой и с развернутыми знаменами войска. Вереницей тянулись великолепные коляски и кареты генералов, среди них – и добытая для Суворова казаками старая, разбитая французская карета (казаки ее прозвали «ковчегом»).
У городских ворот Суворова ожидал на коне Мелас. Когда они сблизились, австрийский фельдмаршал заметил, что Суворов хочет его обнять. Мелас потянулся к нему, потерял равновесие и упал на землю. Суворов живо спрыгнул с коня, поднял Меласа и, обняв, поцеловал.
Звонили колокола. Народ встречал Суворова восторженными криками. Все население приветствовало русского фельдмаршала. Купцы и промышленники знали, что настал конец принудительным займам и неограниченным поборам. Мастеровой люд чаял возврата к мирной жизни.
В честь русского фельдмаршала в Милане состоялось несколько празднеств. Он принимал в них участие, насколько этого требовало приличие. Во дворце, где до него жил Моро, Суворов устроил парадный обед. Здесь ему представили пленных французских генералов и среди них – Серюрье. Суворов долго беседовал с ним. Речь зашла и о последней операции – форсировании Адды. Желая польстить Суворову и вместе с тем кольнуть его, Серюрье сказал:
– Ваша теория войны есть теория невозможного. Атака у Лекко противоречит всем правилам тактики.
– Что делать!.. – со вздохом ответил фельдмаршал. – Все мы, русские, такие – хотим невозможного…
И тут он выразил надежду вскоре побывать в Париже. Тем самым Суворов открыл свое намерение продолжать наступление за границы Италии. Это намерение расходилось с планами Вены. Австрийцы торопились прибрать к рукам страну, большей частью которой они владели до вторжения Бонапарта.
Изгнав французов из Милана, Суворов сделал значительно больше того, чего хотели в Вене. Но в тылу союзников оставалось несколько крепостей, занятых французскими гарнизонами. Отвлекать большие силы для их осады и ждать, когда крепости падут, значило дать время оправиться армии Моро. Кроме того, с юга Италии приходили известия, что вторая французская армия под командованием Макдональда предприняла движение на север для соединения с армией Моро. Это соединение Суворов считал недопустимым. Он решил перейти реку По, двинуться навстречу Макдональду, разбить его, а затем обрушиться на армию Моро. Суворов составил широкий и смелый план дальнейших военных действий в Италии, согласуя их с военными операциями союзников в Швейцарии и на Рейне. План послали на утверждение в Вену. Не дожидаясь новой инструкции, Суворов 1 мая начал продвижение войск.
Войска готовились к переправе через По, когда было получено новое распоряжение гофкригсрата о том, что переносить войну на правый берег По решительно запрещается, а мысль о походе во Францию отвергалась совсем. Снимать войска, осаждающие Мантую, Суворову не позволяли. Овладение крепостями венским кабинетным стратегам представлялось главной задачей.
Суворов поступил самовольно, рискуя вызвать серьезное недовольство в Вене. Он решил искать боевой встречи и с Макдональдом и с Моро.
Разведка у союзников в Италии была поставлена плохо. Французы оставили в местах, занятых союзниками, много шпионов и были осведомлены о действиях и намерениях союзных войск. Суворову же приходилось ограничиваться догадками, слухами и сведениями, полученными иногда далеким, кружным путем. Так, известие, что Макдональд двинулся из Нижней Италии в Верхнюю, на север, Суворов получил из Вены.
Александр Васильевич по складу натуры своей презирал шпионов и избегал опираться на их донесения. Он не любил лишних рекогносцировок и мелких поисков, считая их юношеской забавой, а предпочитал разведку крупными силами и всегда был готов превратить разведочный бой в решительное сражение. Рыцарски открытый Суворов недаром сделал в Италии своей правой рукой Багратиона.
Решив перейти По главными силами, Суворов, в сущности, совершил разведочный маневр целой армией.
Узнав о переправе Суворова через По, Моро напал на правый фланг союзников у Маренго и нанес австрийцам жестокий удар. Поблизости находился со своим отрядом Багратион. Соединенными силами союзники опрокинули французов. Моро поспешно ретировался. Суворов прибыл к Маренго, когда бой был окончен.
– Упустили неприятеля! – заметил он с досадой.
Но представил Багратиона к высокой награде – ордену Святого Александра Невского.
Суворов имел основание быть довольным. Он узнал о намерениях Моро и состоянии его армии. Моро еще не ушел в Геную, за горы – значит, он считает себя достаточно сильным, чтобы, не прячась за горами, ожидать соединения с Макдональдом между Апеннинами и рекой По.
Турин
Не только Суворов, но и сам Моро не знал точно, что предпримет Макдональд.
Суворов размашистым маневром разрушил все сомнения. Неожиданно для кабинетных стратегов он предпринял общее движение на Турин. Это движение, фактически противоположное проделанному до этого, напоминало знаменитый прием фехтования – один из «трех ударов Бонапарта», когда мастер шпаги как бы раскрывает объятия, открыто подставляя собственную грудь, и в ту же секунду наносит ввергнутому в недоумение противнику решительный удар.
Наступление на Турин походило на отступление. Моро представлялись две возможности: или двинуться, освободив крепость Тортону от осады, на восток, чтобы соединиться с Макдональдом, или ударить по «отступающему» Суворову.
Моро остался на месте.
Для Суворова не оставалось теперь никаких сомнений о плане французского командования. Макдональда можно было ждать только из-за Апеннинских гор на правом берегу По, не ближе Пьяченцы. Моро оставался на месте, чтобы угрожать тылу и путям сообщения Суворова, если бы тот пошел навстречу Макдональду, не обеспечив своего тыла. Моро не пустился преследовать союзников на их марше к Турину, потому что был для этого недостаточно силен. Стало понятным и то, почему Моро сосредоточил в Турине огромные запасы огневых средств, амуниции и продовольствия: здесь он мог ждать подкреплений из Швейцарии.
Овладение Турином до появления в долине По Макдональда было для Суворова важной стратегической и политической задачей. До завоевания Италии Бонапартом Турин являлся столицей Сардинского королевства.
Союзная армия следовала на Турин двумя колоннами. Суворов разослал своих штабных офицеров наблюдать за движением отдельных частей, а сам сопровождал армию, имея при себе одного казака. Суворов иногда опережал авангард, сходил с коня, ложился отдыхать где-нибудь в тени, в стороне от дороги, и смотрел на проходящие войска. Жара стояла страшная. Когда Суворов замечал, что солдаты изнемогают и марш замедляется, он садился на коня, быстро выезжал на дорогу, присоединялся к полку и ехал между солдатами, разговаривая с ними. Завидев Суворова, отставшие торопились вперед, чтобы его слышать, усталые прибавляли шагу, теснились за ним. Марш ускорялся.
Разговаривали чаще всего об австрийском интендантстве. По договору с Веной снабжение русской армии целиком лежало на австрийцах. Солдаты жаловались, что австрийцы плохо их кормят. Суворов отвечал:
– Не в первый раз слышу. Да мы сами виноваты, братцы, очень шибко ходим. Австрийские обозы за нами не поспевают.
– Своих они, однако, лучше кормят! – крикнули из рядов.
– Не поверю, чтобы солдат, хотя бы австрияк, с товарищами не поделился.
– Врать негоже – делятся. А ежели самим негде взять?
– На нет и суда нет. Заберем, богатыри, у французов Турин, Геную, на Париж пойдем. У французов всего много!
– Чужого хлеба брюхом не перетаскаешь! – отозвался кто-то из рядов.
Солдаты жаловались на австрийских провиантмейстеров не напрасно.
Однажды Суворов, чтобы напоить коня, спустился к реке и увидел отдыхающих русских солдат. Они жевали размоченные сухари и прихлебывали, черпая ложками прямо из реки.
– Что вы делаете, братцы? – спросил Суворов.
– Итальянский суп хлебаем, ваше сиятельство.
– А хорош?
– Извольте – попробуйте!
Суворов соскочил с коня. Один солдат протянул ему ложку. Присев на корточки у воды, фельдмаршал «повозил» ложкой в реке и сказал:
– Ай, хорош суп! Досыта наелся! Спасибо, братцы, что накормили.
Суворов вскочил на коня. Солдаты проводили его веселым смехом.
Близился Турин. Измученный, Суворов решил отдохнуть в своем «ковчеге». Он забрался в запыленную карету и велел ехать. Экипаж покатился. Убаюканный качкой, Суворов крепко заснул.
… Во сне он услышал, что его кто-то настойчиво зовет. Воспрянув, почувствовал отрадную прохладу и содрогнулся, увидев, что стоит на дне сырой могилы с заступом в руках. Взглянув вверх, Суворов увидел, кто его зовет. На глине, выкинутой из могилы, стоял император Павел, держа в руке человеческий череп с глазницами, набитыми землей.
«Послушай, могильщик, неужели от Александра Великого и от Цезаря осталось только это?» – спросил Павел, указав на глину рукой.
«Да, ваше величество!»
«Так ведь это глина, годная только на кирпичи!»
«Да, ваше величество! Только эти кирпичи особенного свойства: из них строится грядущее…»
Император гневно швырнул в Суворова черепом. Тот уклонился от удара. Павел схватил заступ и начал яростно сбрасывать в могилу комья красной глины. Они падали в яму с громом канонады.
«Живого?! Живого?!» – кричал в ужасе Суворов, изнемогая под тяжестью насыпанной земли. Он сделал последнее усилие, чтобы сбросить груз, и… проснулся.
Стояла тихая прохладная ночь. Высокий месяц обливал окрестность синим светом. «Ковчег» стоял, свернув с дороги, у белой каменной стены. Распряженные кони жевали овес. За стеной возвышались печальные кипарисы. Где-то журчал фонтан. В стороне Турина бухали пушки. Дверца «ковчега» раскрылась, Суворов увидел Денисова и своего племянника, Андрея Горчакова.
– Дядюшка! – воскликнул Горчаков. – Наконец вы пробудились! Я не мог вас дозваться. Французы обстреливают дорогу из орудий. Здесь опасно.
– Где Шателер? – спросил Суворов.
– Я думаю, он уже у ворот Турина, пишет генералу Фиорелле, предлагая сдаться.
– Прикажете подать коня? – предложил Денисов.
– Не надо, Карпыч!
Суворов пошел вдоль стены к раскрытым воротам виллы. Рядом шли Горчаков и Денисов. Где-то близко на дороге с визгом и громом разорвалась граната. В смолистом воздухе пахнуло серой. Они зашли в квадратный двор, вымощенный большими мраморными плитами. Легкие арки на тонких колоннах окружали двор по всему периметру. Посредине, в восьмигранном бассейне, на столбе стояла колонне: нагая женщина лила из кувшина воду и улыбалась. Суворов остановился, любуясь статуей. Снова грохнул взрыв. Все заволокло едким дымом. Место статуи опустело, только обломки мрамора валялись вокруг.
Суворов мгновение стоял в оцепенении. Потом обратился к Горчакову:
– Андрей! Скачи, найди Шателера. Обложить город кругом. Объявить Фиорелле, чтобы перестал стрелять. Четыре часа на размышление. Или воля, или смерть!
Горчаков приложил руку к шляпе и побежал к коню.
… На восходе солнца он прискакал и доложил, что войска вступили в предместье Турина. Комендант на предложение Суворова сдаться ответил письмом.
– Вот оно, читайте, дядюшка!
– Дерзкий мальчик! – сказал Суворов, пробежав письмо глазами.
Фиорелла удивлялся, что главнокомандующий союзной армии обращается к нему с предложением о сдаче. Комендант цитадели заявлял, что больше на письма отвечать не станет: «Атакуйте меня, и я отвечу».
Суворов продиктовал племяннику новое письмо туринскому коменданту, убеждая его в вежливых выражениях немедленно сдаться, чтобы избежать напрасного кровопролития и жертв среди населения.
Отправив письмо, Суворов приказал начать бомбардировку города и готовиться к штурму. Население и здесь выступило против французов. Национальная гвардия Пьемонта восстала и впустила в город союзные войска. Фиорелла едва успел затвориться в цитадели.
Суворов, войдя в город, приказал прекратить бомбардировку. Фиорелла, желая отомстить жителям, начал обстрел города из цитадели калеными ядрами и разрывными снарядами, ведя огонь по рыночным площадям, где толпился народ.
Уверенный, что цитадель рано или поздно падет, Суворов не торопился ее штурмовать. Приходили известия, что сдаются, не ожидая штурма, другие крепости: пала Феррара, сдалась миланская цитадель.
Суворов объявил восстановленным Сардинское королевство и возложил управление Пьемонтом на временный верховный совет. Национальную гвардию Суворов не распустил: он видел в ней ядро пьемонтской армии, которую предполагал собрать для борьбы с французами. Пьемонт мог выставить более 50 тысяч человек. Все распоряжения Суворова подчинялись целям войны.
Действия фельдмаршала вызвали неудовольствие при Дворе Франца I. От его имени главнокомандующему союзных армий объяснили, что завоеванные земли принадлежат Австрии, а пьемонтские войска следует призывать под знамена только австрийского императора. В Вене считали, что Суворов превысил свои полномочия.
Снова австрийский император требовал, чтобы Суворов оставил свои широкие планы и обратил все свое внимание на взятие Мантуи, усилив там осадный корпус. Главные же силы армии, не помышляя о наступлении, должны занять оборонительное положение для охраны завоеванного.