Кончилось заклятье Колдуна!
Так вот что было скрыто в словах "Люби его, и тогда..."
Я бы мог написать, что после была свадьба и, как говорится в сказках, "и я там был, мед, пиво пил, по усам текло, да в рот не попало".
Но я описываю только то, что видел сам; пусть другие придумывают всякую всячину. Не был я на этой свадьбе, должно быть, чудесной и веселой, но не для меня. Последний бой с Турропуто.
- Сдается мне, что здесь отлично справятся без нас, - прожужжала Ахумдус. - К часам... Что-то они скрипят и скрипят...
Мы поспели вовремя. Магистр с ключом в руке карабкался по обледенелой лестнице. И Турропуто был тут. К счастью, он еще не оправился от удара льдиной и действовал не слишком уверенно. Изловчившись, Колдун схватил Магистра за ногу. "Тжарч-Тжарч-Тжарч", - оглушительно и противно скрипели часы.
Обратно в чужие, глухие века Слепые, немые
Где солнце не светит и ночь глубока, Где правда распята и царствует ложь, Где правит законы кровавые нож. И сказку на плаху выводит палач. Слепые, немые века. Тжарч-Тжарч Тжарч...
Холод был прямо-таки невыносимый.
- У-у-у-у! Заморожу! - вопил Турропуто. - Превращу в сосульку!
- В бой, - отчаянно зажужжала Ахумдус. Я с размаху вонзил матушкин волшебный ножик в красный нос Колдуна.
- У-у-умираю! Гибнет великий Турропуто, - завопил Колдун.
Он обеими руками схватился за лицо и, конечно, выпустил ногу Магистра, который стал быстро подниматься к часам.
Колдун сразу опомнился, но Магистр вытащил из кармана здоровенную звезду первой величины и так ловко швырнул ее в лоб Колдуну, что тот, снова взвыв от боли, скатился с лестницы.
Теперь, наконец, Магистру удалось завести часы.
"Донн-донн-донн", - зазвенели они.
Тьма рассеялась, и все залил ласковый лунный свет.
Донн-донн-донн
Это песня о том, что,
Если любишь, сбудется,
А горькое горе забудется,
пели часы, как поют все часы на свете.
Им, часам, должно быть, кажется, что в этой песенке самая главная правда.
А если песенка не сбывается? Бывает ведь и так?!
- Если она не сбывается, часы не виноваты, мой мальчик, - сказал мне потом Учитель. - Это правдивая песня, и, чтобы она сбылась, надо только очень крепко любить. И бороться за свою любовь против всех колдунов. И страдать, и ждать, если так суждено. И быть честным, даже если тебе грозит гибель.
- Как ваш сын? - спросил я Учителя.
- Да, как Сильвер.
...Светало. Теплый утренний ветерок вертел сотни флюгеров.
- Залетим на прощанье в ратушу, - сказала Ахумдус. Странный, синий и розовый свет наполнял сводчатую залу. Я взглянул на картину и увидел Принцессу. Теплое сияние лилось из ее глаз. Смерть, стоявшая прежде за ее спиной, отступала в глубину картины. Она отступала вместе с тьмой, и с Жабом Девятым, и со всеми его страшными Альфонсио. А сияние, лившееся из прекрасных глаз Принцессы, становилось все ярче. Оно достигало сводчатого потолка ратуши, и летучие мыши, гнездившиеся там, с противным испуганным писком прятались от этого света, метались и куда-то исчезали.
- Прощай! Больше я никогда не увижу тебя, - прошептал я, стараясь удержать слезы. - Ты не узнаешь, как я тебя люблю. Но ты навсегда останешься в моем сердце - такой, сияющей и согревающей своим сиянием мир.
- Нам пора, мальчик, - тихонько напомнила Ахумдус
Мы вылетели из ратуши. Показался узкий переулок и знакомый дом под черепичной крышей. Снова то, что представилось издали пятнами сырости или тенями, слилось в человеческую фигуру. Я увидел Магистра, не то нарисованного, не то прислонившегося к стене. Он был подпоясан фартуком, расшитым разноцветными звездами. Сонно улыбающаяся Луна прикорнула на его плече.
А Ножниц не было.
Я обрадовался этому и только успел подумать: "Куда же они подевались?, когда под крылом Ахумдус показался маленький дом, окруженный садом.
Седой старичок стоял среди роз и ржавыми Ножницами стриг черного козла. Вдруг Ножницы с противным лязганьем вырвались из рук и набросились на ближайший розовый куст. Они срезали бы все до единого цветы и даже все бутоны, но старичок вовремя схватил их.
- Держи Ножницы! - крикнул я старичку. - Держи их крепче, не выпускай из рук, запирай на ночь на семь замков, а то они наделают много зла!
...Мы летели вдоль главной улицы. Из-за угла вышел Турропуто. Ну и жалкий вид был у Колдуна! Рука подвязана, на глазу пластырь. Красно-синий нос распух.
Мы опустились пониже, и я закричал, что было силы:
- А вот кому нужны битые колдуны, ломаные кости, старые тряпки, колдунские фокусы-покусы.
Турропуто подскочил, завертелся, и тысяча ветров завыли, закружились, как голодные псы.
Но Ахумдус благополучно ушла в высоту.
Весь город покрыл глубокий снег. Торговец вывесил в витрине магазина плакат: "Ввиду неожиданного наступления зимы дешевая распродажа осенних и летних товаров!" Девочки лепили снежных баб с морковными носами. Мальчики играли в снежки.
Мы с Ахумдус влетели через форточку в комнату гостиницы, откуда нынешней ночью начали путешествие.
Глава шестая
ВОЗВРАЩЕНИЕ К УЧИТЕЛЮ И ПРОЩАНИЕ Антимизерин.
- За дело! - прожужжала Ахумдус.
Вместе с ней мы понатужились - раз... два... дружно, раз... два, перевалили таблетку антимизерина на торец и покатили к краю стола.
Таблетка упала и разбилась на множество осколков. Ахумдус перенесла меня на пол, а сама улетела в свой домик.
Я стал, не разжевывая, глотать кусочки антимизерина, валявшиеся кругом.
И сразу увеличился в десять, двадцать, сто раз.
И почувствовал себя великаном, хотя был еще ниже стула. Я глотал кусочки антимизерина и все рос и рос. Казалось, я дорос до неба, и если выйду на улицу, то придется наклонять голову, чтобы не сбить солнца. А на самом деле, я как был до всех этих событий небольшого роста, так и остался. Даже сделался на шесть сантиметров ниже, потому что несколько крошек антимизерина укатились и их не удалось отыскать.
Я не огорчился тем, что стал меньше, потому что дал себе слово до конца жизни не глядеть ни на каких принцесс, даже если в мире были бы другие принцессы.
А раз ты одинок - какая разница, высокий ли ты или маленький! Никому до этого нет дела.
- Пора, - прожужжала Ахумдус, но я не мог так просто проститься с ней, столько раз спасавшей мне жизнь. Я попросил ее подождать минутку и сбежал по лестнице в буфет. За стойкой спал толстый буфетчик. С трудом я растолкал его. Но он только проворчал: "Подождете до утра", и опять захрапел. Тогда я схитрил; ведь и простак может кое-чему научиться.
Я снова растолкал толстяка и сказал ему:
- Просто у вас нет варенья и никогда не было, а то, что было, прокисло и съедено мышами. А вы обыкновенный хвастун.
Он прямо задохнулся от возмущения.
- Это у нас-то, в нашем знаменитом буфете нет варенья?
Через минуту передо мной оказался поднос, где стояли тарелочки со всеми сортами варенья, какие только есть на свете.
Ахумдус проворчала: "Зачем все это?", но я отлично видел, как она обрадовалась.
Ну и пир у нас получился!
Потом я отнес Ахумдус в Бюро проката скаковых мух.
- Нет ли жалоб? - спросил заведующий. Я ответил, как думал, что Ахумдус самая прекрасная, смелая и мудрая муха на свете.
- Прощай, мой мальчик, - прожужжала Ахумдус.
- Прощай, сестричка! - ответил я. Учитель.
Я вышел на улицу и пошел туда, куда показывал флюгер. Снег растаял, пригрело солнце. В магазине, где висел плакат "Ввиду неожиданного наступления зимы дешевая распродажа осенних и летних товаров", вывесили другое объявление:
"Так как лето вернулось, дешево продаются зимние вещи".
Улица вывела меня к вокзалу. У окошка кассы я сообразил, что не знаю, до какой станции ехать.