Только в одном месте степные животные и табуны диких лошадей, приходя на водопой, проложили тропинку и как бы открыли брешь в зеленой стене. Через эту брешь Гальбергер увидел кавалькаду из тридцати всадников. Они ехали по двое в ряд, причем первые двое держались несколько впереди других. В то время, как индейцы, живущие в лесах, ездят гуськом, населяющие пампасы краснокожие любят ездить по двое, а иногда колонной. За исключением двух всадников, скачущих впереди, наездники были одеты просто и бедно. Нижняя часть туловища была прикрыта белой бумажной или ярко-полосатой шерстяной тканью. Одежда эта сродни шароварам северных индейцев, но ее не дополняют, как у них, мокасины: на юге жарко, а привычные к верховой езде краснокожие почти не сходят с коня, так что им незачем защищать свои ноги от камней и песка.
Обнаженные от колен до пят ноги всадников так же, как и обнаженный торс, были точно изваяны резцом Праксителя. Тела их не были раскрашены, как у других краснокожих, киноварью, мелом и углем. Их бронзовая кожа дышала здоровьем. Единственными их украшениями были ожерелья из раковинок или семян различных растений.
Индейцы ехали на низкорослых, но красивых лошадках с длинными хвостами и волнистыми гривами. Шкуры буйвола или оленя заменяли седла, травяные веревочки — уздечки и, несмотря на это, они мастерски правили своими быстрыми конями. Всадники были как на подбор, молодые, не старше двадцати лет. Волосы на их головах были сбриты, только на макушке и затылке оставлены густые длинные пряди, ниспадавшие ниже пояса и спутывавшиеся иногда с хвостом коня.
Из двух всадников, ехавших впереди поодаль от остальных, один был краснокожий. От остальных он отличался лишь возрастом и богатством одежды. По всему видно было, что это вождь. Одет он был в свободную белую тунику из бумажной ткани, на обнаженных руках красовались золотые браслеты, на ногах ниже колена — украшения из раковин, на голове — утыканная яркими перьями южноамериканского попугая богато расшитая повязка. Но великолепнее всего было его пончо, предмет гордости гаучо, выделанное из шкуры косули, тонкое, как перчатка, на котором нитками и бусами самой яркой окраски были расшиты цветы и другие узоры.
Если юношу по стройности и красоте можно было сравнить с Аполлоном, то его спутник был скорее похож на сатира. Этот высокий, мускулистый тридцатилетний человек был несомненно белый, хотя одет был, как гаучо, в широкие шаровары, плащ, а голова его была обмотана шелковым шарфом на манер тюрбана. Недаром вид он имел какой-то зловещий: это был Руфино Вальдес, известный преступник, способный на самые низкие злодейства. В Асунсьоне все знали его как совершившего немало убийств наемника Франсии.
VI. Старый враг
Если бы Гальбергер знал, что случилось в действительности в деревне, если бы понял, что это за кавалькада, он немедленно поскакал бы вместе с дочерью домой и, забрав семью и слуг, поспешил бы бежать и оттуда. Но он не ожидал ничего враждебного. Всадников он еще не мог разглядеть, слышал только их веселые голоса, да если бы и увидел, не нашел бы нужным бежать, так как твердо верил в покровительство Нарагуаны и чувствовал себя на территории Чако в полной безопасности. Слыша топот лошадей и людской говор, Гальбергер был уверен, что это това возвращаются в свою деревню.
Вдруг у него, однако, мелькнула мысль: «Что, если это индейцы враждебных племен ангвите или гуайкуру? Ведь тогда они его встретят как недруга. В таком случае лучше не попадаться им на глаза, а скорее мчаться домой. Беда только, что, возвращаясь; придется выехать из зарослей и скакать по открытому месту, правда, очень недолго, но все же достаточно, чтобы враги увидели его с противоположного берега.
До фермы — двадцать миль. Мчаться все время, надеясь уйти от краснокожих кентавров, слишком рискованно. Будь Гальбергер один, он доверился бы резвости своего доброго коня, но с ним была Франческа на маленьком пони. Поэтому разумнее всего было спрятаться в зарослях, выждать, когда проедут индейцы, и тогда уже бежать. Оглянувшись вокруг, Гальбергер увидел у самого берега заросли сумаха. Обвитые ползучими растениями, эти деревья представляли непроницаемый для глаз лабиринт. Отец и дочь направили своих лошадей по протоптанной тапирами в роще тропинке и, может быть, было бы лучше, если бы уехали подальше. Но Гальбергеру хотелось посмотреть, что это за индейцы: ведь это могли быть и его друзья из племени това. Он приказал дочери придержать пони, и оба притаились в кустах.
Франческа была не городская изнеженная девушка. Она выросла в степи и ничего не боялась. Положив руку на шею пони, она успокаивала и сдерживала его, относясь к происходящему не менее сознательно, чем отец.
Ждать им пришлось недолго. Индейцы выехали из кустарников на открытое место на противоположном берегу реки. Хотя их разделяло расстояние в четверть мили, отец и дочь ясно видели, что это действительно индейцы, а зоркие глаза девушки разглядели даже и то, что это индейцы из племени това. Она узнала и молодого вождя в ярком плаще.
— Это това, отец, — прошептала она, — а один из всадников, едущих впереди, — Агуара.
— О! В таком случае нам нечего бояться, — со вздохом облегчения ответил отец. — Мы можем прямо поехать им навстречу. Вероятно, они возвращаются в деревню. Где это они могли так долго оставаться, удивляюсь. Теперь нам с ними по пути. Но что это значит? Рядом с Агуарой едет белый. Кто бы это мог быть?
Гальбергер и его дочь пристально вглядывались в лицо спутника Агуары. Зрение у Франчески или чутье было лучше, чем у отца, только она первая узнала этого человека.
— Папа, — с ужасом прошептала она, — это тот человек, который приходил к нам в Асунсьоне и который так не нравился маме, — сеньор Руфино.
— Ш-ш! — остановил ее с испугом отец. — Придержи своего пони. Ни шагу вперед!
Бояться было чего! Руфино был его злейшим врагом. Это он в бытность их в Парагвае нанес оскорбление его молодой жене — именно ему диктатор поручил переговорить с ней.
Почему же Руфино оказался теперь в обществе това и находится рядом с сыном их вождя? Они едут и беседуют самым дружеским образом. Нет никаких оснований предполагать, что Руфино попал в плен к индейцам. Уж не заключил ли Нарагуана снова мир с парагвайцами? Может быть, этот самый Руфино Вальдес прибыл в качестве посла от диктатора для заключения договора? Если так, то Гальбергеру придется плохо, потому что одним из условии договора, вероятно, будет требование выдачи его и всей его семьи диктатору. Неужели, однако, Нарагуана способен на такой низкий поступок? Нет, этого быть не может. Почему только вождь не предупредил своего белого друга о том, что покидает деревню? Почему это внезапное бегство? Уж не означало ли это измену?
В любом случае присутствие Руфино обещает мало хорошего. От него можно ждать только зла, даже смерти. Тяжелое предчувствие шевельнулось в сердце Гальбергера, предчувствие, перешедшее почти в уверенность, что ему не сдобровать. Гальбергер понимал, как эта дружба для него опасна. Приспешник Франсии, конечно, не забыл старую вражду к нему. Вальдес славится своим искусством опытного проводника и от него не скроешься в этой чаще. Следы копыт лошади и пони остались на мягкой земле на берегу реки. Вальдес и индейцы их заметят и разыщут отца и дочь. Как жаль, что они не бежали по тропинке, проложенной тапирами, пока еще было время. Теперь уже поздно.