Ей представляется такая перспектива, и у девушки вырывается тяжелый вздох, почти стон.
– Ха! – восклицает она немного погодя, с изменившимся выражением лица, словно ей пришла в голову какая-то новая мысль. – Голоса! Опять женские! Смех! Как странно он звучит! Так сладко! Я здесь еще такого не слыхала. Это голос девочки. Такой чистый, такой молодой! Да! Это не может быть кто-нибудь из сестер! Они никогда не веселятся, никогда не смеются.
Она продолжает слушать и скоро снова слышит смех, к нему присоединяется второй голос, оба похожи на голоса играющих школьниц. Смех доносится со светом – из другого места он не может приходить, и, понимая это, девушка стоит лицом к стене, подняв глаза. Окно высоко над ее головой.
– Как бы я хотела выглянуть! Если бы на что-нибудь встать!
Она обводит келью взглядом и видит только кровать, хрупкие стулья, небольшой столик с тонкими ножками и умывальник – все слишком низкое. Если встанет даже на самый высокий предмет, все равно глаза будут ниже уровня подоконника.
Она уже готова сдаться, когда находит выход. Долгое заточение не затупило, а скорее обострило ее ум. Она видит способ, с помощью которого можно добраться до окна. Можно перевернуть кровать и приставить ее к стене!
Будь она опрометчивой, немедленно бросилась бы осуществлять свой план. Но она не торопится; напротив, сейчас она внимательна и осторожна, как никогда. Вначале она приставляет к двери стул так, чтобы он спинкой закрыл замочную скважину. Затем сбрасывает на пол матрац, простыни и все остальное и берется за деревянную раму; напрягая все силы, ставит ее на конец и прислоняет, как лестницу, к стене. В таком положении она удовлетворяет ее замыслу; прочные переплетения, на которых держится матрац, послужат ступеньками.
Еще мгновение, и она наверху и стоит, положив подобородок на подоконник.
Окно старинное, в железной раме, в панелями, закрепленными свинцом. Оно маленькое, но достаточно велико, чтобы пропустить тело человека; мешает только стоящий посредине вертикальный стержень.
Балансируя на раме кровати, девушка выглядывает, не думая ни о стержне, ни о размерах отверстия. Мысли ее, как и взгляды, заняты тем, что она видит снаружи. Вначале крыши и трубы домов, с поднимающимися дымками, флюгерами и арматурой для фонарей; среди них купола и шпили, свидетельствующие, что в городе несколько церквей.
Опустив взгляд ниже, она видит сад, вернее полоску с декоративными растениями: тенистые деревья, дорожки для прогулки, беседки и скамьи; все это окружено массивной серой стеной, высотой почти в дом.
Одним взглядом охватывает она эти неодушевленные предметы, но не задерживается на них. Потому что внимание ее сразу привлекают люди; они стоят небольшими группами или по двое и по трое прогуливаются по парку. Все это женщины и самого разного возраста; большинство в одежде монахинь, в просторных одеяниях тусклых тонов. Однако некоторые одеты, как обычно одеваются ученицы школ-пансионатов; таковы они и есть – пансионерки этого заведения.
Взгляд девушки переходит от группы к группе, но потом задерживается на двух школьницах, взявшихся за руки и гуляющих непосредственно под ее окном. Она обращает на них внимание, потому что одна из девушек ведет себя необычно: каждый раз проходя под окном, она смотрит вверх, как будто знает, что там внутри что-то есть и интересуется этим! Вгляды ее вопросительные, и в то же время смотрит она явно украдкой, словно не хочет, чтобы их заметили. Даже прогуливающаяся с ней подруга их как будто не замечает.
Та, что находится в келье, как только проходит первое удивление, смотрит только на этих двух девушек, забыв об остальных.
«Что бы это значило? – спрашивает она себя. – Так не похожа на остальных! Она явно не француженка! Неужели англичанка? Очень … очень красива!
Последнее по крайней мере несомненно: девушка действительно великолепна и по внешности отличается от остальных. Другие девушки с лицом французского типа, а у нее ирландское.
Две девушки в этот момент находятся прямо под окном, одна из них снова смотрит наверх и за стеклом, очень тусклым из-за пыли и паутины, видит бледное лицо и пару ярких глаз, которые пристально смотрят на нее.
Девушка вздрагивает; но, быстро взяв себя в руки, ведет себя как прежде. Потом, пройдя немного по дорожке, но по-прежнему видная из окна, оборачивается и прижимает палец к губам. Говорит ясно, словно произнесенными вслух словами:
«Тише! Я о вас знаю; знаю, почему вы здесь».
Пленница не упускает этот жест. Но прежде чем может обдумать его значение, начинает бить большой монастырский колокол, и фигуры внизу разбегаются: это первый призыв на вечернюю молитву; за ним вскоре следует перезвон благовещенья.
Через несколько секунд парк пуст. В нем остается только девушка с красивым ирландским лицом. Она выпускает руку подруги, отстает от всех и быстро возвращается к окну, за которым наблюдала. Подходя, она многозначительно показывает что-то белое зажатое в пальцах!
Чтобы понять ее намерения, другие жесты не нужны. Английская девушка уже догадалась, о чем свидетельствует скрип ржавых петель открываемого окна. Как только окно открывается, белый предмет вылетает из руки, как вспышка света, проникает в темную келью и падает на пол.
Ни слова не доносится с ним: та, что действовала так проворно, как только послание доставлено, убегает – так быстро, что успевает присоединиться к цепочке, движущейся к монастырской церкви.
Осторожно закрыв окно, Soeur Marie спускается по ступеням своей импровизированной лестницы и берет брошенный ей белый предмет. Это записка!
Несмотря на жгучее нетерпение, она не разворачивает ее, пока не опускает кровать и не ставит ее на место. Теперь, как никогда, ей нужно быть осторожной, и по очень важной причине.
Наконец, чувствуя себя в безопасности – особенно потому, что все сестры и послушницы на молитве, – она разрывает конверт и читает:
«Мэри! В следующий понедельник вечером, после полуночи, если выглянешь в окно, увидишь своих друзей, и среди них – Джека Уингейта».
– Джек Уингейт! – восклицает она с просветлевшим лицом. Голос с дорогого Уая! Наконец надежда на свободу!
Охваченная сильными эмоциями, она опускается на кровать; она больше не печальна, лицо у нее довольное и просветленное, как у самой набожной монахини в монастыре.
Глава семидесятая
Оправданное похищение
Стоит безлунная ноябрьская ночь; туман, плывущий от Па-де-Кале, сжимает Булонь в своих влажных объятиях. Большие кафедральные часы бьют двенадцать, улицы пусты, последние деревянные каблуки простучали по булыжниковой мостовой. Если и есть на улице пешеход, то это какой-нибудь запоздалый посетитель кафе. Даже полицейских мало, они жмутся в подъезды или прячутся в уютных кабаре, которые за это пользуюся возможностью работать позже разрешенного часа.
Ночь, по правде говоря, самая неприятная – не только темная, но и холоная, потому что в тумане чувствуется мороз. Однако, несмотря на холод и темноту, на улицах Булони можно увидеть троих мужчин. Напротив, темнота им нужна: они ждали ее несколько дней.
Те, кто так радуется темноте, – это майор Магон, капитан Райкрофт и лодочник Уингейт. Но радуются они не потому, что задумали злое дело, – совсем напротив, цель у них прямо противоположная: они хотят освободить пленницу. Наступила ночь, когда в соответствии с запиской, так искусно заброшенной к ней в окно, Soeur Marie должна увидеть своих друзей. Они и есть эти друзья.
Но приступают они к делу не слепо. Это не похоже на опытных военных, какими являются Магон и Райкрофт. После того как записка лодочника была доставлена, они тщательно разведали местность, особенно непосредственное окружение монастыря. Короче, приняли во внимание все возможные препятствия и опасности. И поэтому готовы к осуществлению своего замысла.
Как только замер последний удар колокола, они выходят из дома Магона; свернув в Рю Тинтелье, углубляются в более узкие улочки, ведущие к древнему центру города.
Офицеры идут бок о бок: Райкрофт не знает города и нуждается в проводнике; лодочник идет за ними, неся что-то на плече. На берегах Уая решили бы, что он несет пару весел. Но это нечто совсем другое – легкая лестница; но даже если бы она вестила сотни фунтов, Джек не пошатнулся бы и не застонал. Дело, которым он занят, укрепляет его мышцы и дает ему силу гиганта.
Они движутся с крайней осторожностью, неслышно, как призраки. Когда слышат звук: с хлопаньем закрывают окно, где-то стучат шаги по плохо замощенному тротуару, – останавливаются и прислушиваются. Между собой говорят только шепотом. Но подобные перерывы редки, и поэтому продвигаются они быстро; и через двадцать минут после выхода из дома майора достигают места действий. Это узкая улица, идущая мимо задней стены монастыря; даже днем на ней редко можно увидеть человека; ночью она подобна пустыне, а в эту ночь темна, как подземная тюрьма.
Они хорошо знают эту улицу, за последние дни и ночи десятки раз проходили по ней и могли бы пройти с завязанными глазами. Знают и стену, знают ее точную высоту и высоту окна кельи. Лестницу они выбрали именно с учетом этой высоты, она способна достать до окна.
Лодочник снимает лестницу с плеча и приставляет к стене. Между офицерами происходит короткий разговор шепотом. Начинает его майор:
– Внутри мы все трое не понадобимся. Один может остаться здесь – нет, должен! Могут появиться полицейские или кто-нибудь из монастыря; в таком случае нас должны предупредить, чтобы мы не перелезали назад через стену. Если нас захватят на стене – девушка может нас задержать – это плохо кончится.
– Совершенно верно, – соглашается капитан. – Кто должен остаться? Джек?
– Да, конечно. И по нескольким причинам.Он и сейчас возбужден, а как только возьмет в руки старое пламя, весь вспыхнет. Шума может быть столько, что все сестры проснутся и набросятся на нас, как вороны на сову, вторгшуюся в их стаю. К тому же в монастыре есть и слуги-мужчины, с подесятка крепких парней, которые умеют драться. Могут зазвонить в большой колокол и поднять весь город. Поэтому мастер Джек должен остаться здесь. Скажите ему об этом.
Джеку говорят и объясняют причин, хотя и не все. Подтверждая сказанное, майор добавляет:
– Не будьте нетерпеливы, приятель! Разница всего в несколько секунд; и потом девушка будет рядом с вами. А если мы допустим неосторожность, вы можете никогда ее не увидеть. Впереди действовать нетрудно. Наибольшая опасность грозит нам сзади. И вы лучше всего поможете нам всем, если останетесь в арьергарде.
Джек убежден; хоть это ему не нравится, он подчиняется. Да и как он может поступить иначе? Он в руках людей, превосходящих его по опыту и положению. И разве они здесь не ради него? Они рискуют свободой, может быть, даже жизнью.
Обещав сдерживать свое нетерпение, он получает инструкции: просто ждать в укрытии под стеной и, услышав негромкий свист, не отвечать на него.
Договорившись таким образом о сигналах, Магон и Райкрофт перебираются через стену, берут с собой лестницу и оставляют лодочника нервничать. Он думает о том, как близко от него Мэри и в то же время как далеко!
В саду офицеры идут по тропинке к месту, где находится их цель. Они двигаются так, словно в каждой песчинке у них под ногами заключена жизнь друга. Монастырские кошки не могли бы пройти так неслышно.
Осторожность их вознаграждена: без помех приходят они на место и видят открытое окно и в нем бледное лицо – мадонна на темном фоне под вуалью из тумана.
Но как ни густ туман, они видят на этом лице выражение ожидания; девушка узнает в них друзей, которые обещали прийти к ней. Она все еще слышит голос с Уая и видит наконец своих спасителей! Они действительно пришли.
Слабонервная женщина в таких обстоятельствах была бы очень взволнована, может быть, даже заплакала. Но Soeur Marie не такова. Не произнеся ни слова, не испустив ни малейшего восклицания, она стоит неподвижно и терпеливо ждет, пока прикладывают ключ к стержню, который вскоре выпадает из углубления, словно палочка макарон.
Работу взломщика выполняет Райкрофт, и его руки охватывают девушку и переносят на лестницу. Пока это делается, они не обмениваются ни словом.
Только спустившись на землю и чувствуя себя в большей безопасности, он шепчет:
– Подбодритесь, Мэри! Ваш Джек ждет вас за стеной. Вот, возьмите мою руку…
– Мэри! Мой Джек! А вы… вы… – Голос ее становится неразличим, и она отшатывется, прислонясь к стене.
– Она в обмороке! – шепчет майор. Райкрофт уже знает это: ему пришлось подхватить девушку, когда она опускалась на землю.
– – Это от свежего воздуха и неожиданной перемены, – говорит он. – Нам придется нести ее, майор. Идите вперед с лестницей; я сам отнесу девушку.
С этими словами он поднимет потерявшую сознание девушку и несет ее. Ноша нелегкая, но для его силы это всего лишь перышко.
Майор, идущий впереди в тумане, служит для него проводником; через несколько секунд они добираются до внешней стены. Подходя, майор негромко свистит.
Еще через три минуты они снаружи, девушка по-прежнему на руках Райкрофта. Лодочник хочет взять у него ношу; его терзает мысль, что возлюбленная, невредимо прошедшая через врата смерти, может умереть в последнюю минуту!
Однако майор, понимая опасность малейшей задержки, запрещает проявления чувств, приказывает Джеку взять лестницу и идти сзади, как и раньше.
Выстроившись змейкой: впереди майор, в центре Райкрофт со своим драгоценным грузом, замыкающий лодочник – они возвращаются на Рю Тинтелье.
Если бы Райкрофт знал, кого несет, то делал бы это не осторожней, но совсем с другими чувствами и с большей тревогой об этом обмороке.
И только потом, когда девушку уложили на диван в доме майора Магона, откинули капюшон и свет упал ей на лицо, он испытывает такой шок, какой редко выпадает на долю человека! Неудивительно: он видит Гвендолин Винн!
–Гвен! – радостно восклицает он. К девушке в этот момент возвращается сознание, и она приподнимается на локте.
– Вивиан! – слышен ответ шепотом. Губы их сливаются.
Бедный Джек Уингейт!
Глава семьдесят первая
Начало путешествия по континенту
Льюин Мердок мертв и похоронен – уже несколько дней. Не в семейном склепе Виннов, хотя имеет право там находиться. Однако вдова, распоряжавшаяся похоронами, решила по-другому. Ей не хочется открывать это жилище мертвых, она боится хранящейся в нем тайны.
Прошло очень поверхностное расследование причины смерти. Казалось, в особой придирчивости нет необходимости. Несколько постоянных посетителей «Уэльской арфы» показали, что в тот день, когда он утонул, Льюин Мердок до позднего вечера пил в гостинице и вышел из нее совершенно пьяный. Хозяин добавил, что сам довел его до лодки и передал лодочнику Ричарду Демпси; сам Коракл дополнил эту историю сведениями, отчасти верными, но в основном вымышленными: как опьяневший джентльмен, спокойно лежавший на дне, неожиданно вскочил на ноги, перевернул лодку, и они оба оказались в воде.
Подтверждением служила лодка, найденная килем кверху ниже по течению, и сам лодочник, пришедший в Ллангоррен насквозь промокшим. Несколько слуг Корта, поднятых тогда с постели под вымышленными предлогами, подтвердили это. Показания Демпси еще больше подтверждаются его нынешним состоянием: он болен и лежит с высокой температурой и бредом в результате простуды, подхваченной во время холодного купания.
Заключение жюри сформулировано в пяти словах: «Утонул в результате несчастного случая». Никаких подозрений не возникло; вдова в траурных одеяниях глубоко скорбит.
Но скорбь ее велика только под взглядами посторонних и в присутствии слуг Ллангоррена. Одна в своей комнате она не проявляет никаких признаков горя; и, если это возможно, еще меньше, когда с ней ее сообщник Грегори Роже; а он теперь почти постоянно с ней. Если при жизни Льюина Мердока он половину времени проводил в Ллангоррен Корте, то теперь находится здесь всегда – больше не как гость, а как хозяин. А хозяйка, как видно из их диалога спустя какое-то время после смерти ее мужа, не просто его прихожанка.