Все остановились как вкопанные; из высоких трав, сминая их своим громадным туловищем, выбежал огромный разъяренный слон, с поднятыми ушами и хоботом и, не переставая, издавал крики от боли или от злости.
Путешественники посторонились и хотели бежать, но мастодонт приближался к ним, с теми же криками, и вдруг Колетта заметила, что он шел только на трех ногах, а четвертую держал поднятой, точно не мог вынести непосильной тяжести.
— Это животное страдает!.. — воскликнула молодая девушка. — Посмотрите… оно не может ступить на ногу!… Бедный!.. Он точно просит нас помочь ему…
— Это было бы трудно, — сказал Жерар. — Вот Мреко вылечит его по-своему, — добавил он, показывая, как молодой негр прицеливался в слона своим ассагаем. Ассагай полетел со свистом и вонзился в плечо слона.
Раздался бешеный крик слона, он хотел броситься, но, попробовав ступить на больную ногу, остановился, глухо заревев.
— Это животное ужасно страдает! — повторила растроганная Колетта. — Жерар, не правда ли, этот слон напоминает Голиафа, которого мы видели в зоологическом саду? Помнишь, как мы его любили?.. Я пойду к нему…
— Колетта, ты с ума сошла!.. О чем ты думаешь? — воскликнул Жерар, стараясь удержать ее.
— Нет, пусти меня!.. — возразила девушка; она не могла больше видеть страдания животного. — Разве ты не видишь, как он смотрит на нас!.. я уверена, что он просит нас помочь ему. Да, собственно говоря, не все ли равно, — быть раздавленной слоном или оставаться пленницей Абруко! — тихо сказала она. И не обращая внимания на мольбы Жерара, она вырвалась и бросилась к животному.
Негры, онемев от ужаса, молча смотрели на нее.
Колетта без малейшего страха подошла совсем близко к слону и стала уговаривать его ласковым голосом, как разумное существо. Вероятно, в ее голосе и взгляде была особенная власть, так как слон сразу перестал кричать и, устремив на девушку свои умные глаза, тихо застонал и приподнял больную ногу.
— Да, мой милый Голиаф, тебе больно, — сказала Колетта, гладя его. — Покажи мне твою лапочку… Поди сюда!.. Я тебе ничего дурного не сделаю!..
Она опустилась на колени перед мастодонтом и увидела, что в самую его подошву вонзилась огромная колючка, длиной сантиметров в десять. Колетта взяла его ногу и совсем спокойно и осторожно принялась вытаскивать колючку, пока наконец совсем не вытащила ее. Рана оказалась глубокой и уже была воспалена. Колетта сейчас же вытерла ее и обвязала свежими листьями, затем, поднявшись, вынула из его плеча пущенный в него ассагай и далеко отбросила его.
Трудно себе вообразить удивление негров и радость слона во время этой сцены. Животное начало кряхтеть с облегчением, ласкать хоботом молодую девушку, обнюхивать то ее прелестную голову, то ее тонкие и ловкие руки. Он весело зашевелил своими длинными ушами и завилял маленьким хвостиком. Его умные глаза выражали довольство и благодарность. Колетта, в восторге от своего успеха, гладила раненого, смеялась на его забавные выражения дружбы, точно имела дело с маленькой собачкой.
Опомнившись от испуга, присутствующие приблизились к странной группе и стали рассматривать нового друга Колетты. На негров слон поглядывал недружелюбно, если кто-нибудь из них подходил к нему слишком близко.
Удивительное явление, на которое неоднократно обращали внимание все исследователи Африки, — это предпочтение, оказываемое животными белой расе. На негров они яростно накидываются, давят их, разрывают на клочки, бодают, смотря по тому, какими средствами самозащиты их снабдила природа; для европейцев же они гораздо мягче.
Самые свирепые слоны, буйволы и олени чувствуют хорошее обращение с ними; сколько было удивительных примеров их кротости и привязанности к белым, которые приручали их.
Колетта и ее спутники не знали этого. Но поведение Голиафа — его сейчас же назвали так — служило тому ясным доказательством. Поставив осторожно свою ногу на землю, когда путешественники двинулись в обрат— ный путь, он пошел сзади Колетты, как будто решив в своем уме всюду следовать за ней. Негры, все еще боявшиеся его, всячески старались прогнать его, но слон поворачивался к ним с таким угрожающим видом, что им поневоле пришлось отказаться от желания отделаться от него.
Он дошел с ними до самой деревни. Как только пленники пришли к своей хижине, Колетта побежала за бананами и апельсинами, которые Голиаф ел из ее рук с видимой благодарностью. Потом он направился к ручью, протекавшему около самого дома пленников, и начал пить воду большими глотками, после чего повернул в лес, и все думали, что он скрылся навсегда.
Но на другой день, рано утром Колетта нашла его стоящим неподвижно, точно на карауле, около ее жилища. Она осмотрела его ногу, промыла рану, которая стала уже заживать, переменила повязку и так же, как накануне, накормила своего друга сочными фруктами. Слон казался очень чувствительным к такой доброте; весь день он бродил недалеко от деревни, приходя время от времени к девушке понюхать ее лицо и руки. Колетта каждый раз ласкала его и приносила фруктов, которые слон съедал с наслаждением, так что к следующему вечеру они стали настоящими друзьями.
С этого дня Голиаф сделался, так сказать, жителем деревни; он большей частью прятался в ближайшей чаще, где оставался целыми часами, но стоило ему услышать голос Колетты, как он прибегал к ней со всех ног, не только тогда, пока продолжалось лечение его ноги, но и потом, когда его рана совсем зажила и можно было подумать, что он давно забыл о ней.
По просьбе Колетты, Мреко добился от своего отца обещания, что никто не станет преследовать слона. Абруко был так поражен влиянием девушки на этого зверя, которого негры считали неукротимым, что с удовольствием согласился дать формальный приказ не причинять зла «отцу ушей», как негры прозвали слона, по привычке называть людей и животных, упоминая те черты, которые их наиболее поражали. Так, лысого они звали «отец черепа», горбатого — «отец плеч», хромого — «отец ног», толстяка — «отец живота» и так далее, нисколько не стесняясь намекать на природные недостатки, о которых воспитанные людистараются обыкновенно умолчать.
Абруко пользовался неограниченной властью над своими подданными, а потому никто из них не осмелился ослушаться его приказа.
Голиаф сделался постоянным членом племени. К тому же это был выдающийся экземпляр своей породы: настоящий гигант, с блестящими глазами, умным широким лбом, с веселым и умным лицом, если можно так выразиться о морде животного. Ему на вид было лет тридцать, — весенняя пора жизни слонов. У бедного животного было, конечно, очень доброе сердце, так как оно, по-видимому, ни на минуту не забывало услуги, оказанной ему Колеттой. При всяком удобном случае он всячески старался показать ей свою признательность. Его исключительная привязанность к молодой девушке всем бросалась в глаза; ради нее он позволял себе своевольные поступки, которые очень забавляли Жерара, но нередко сердили тех, кто делался его жертвой. Если он видел у кого-нибудь вкусный фрукт, красивый цветок или широкий лист, заменяющий зонтик, он тихонько подходил, схватывал предмет своим хоботом и клал его, как нечто должное, к ногам Колетты. Если же она намеревалась возвратить вещь обиженному хозяину, слон начинал ворчать и, взяв опять яблоко раздора, снова приносил ей, как будто говоря: «Это для тебя, потому что оно вкусно или красиво».