Книга была интересной, жаль, что мне никогда не удавалось дочитать ее, а хотелось наконец узнать, как выпутается герой из такого трудного положения, в которое его поставил автор. Но я не одолел и шести страниц, как подошел официант и сообщил, что меня хочет видеть дама. Выйдя в фойе, я нашел там Франческу.
– Что вы здесь делаете? – рассердился я.
– Торлони в Рапалло, – ответила она.
Я не успел ничего сказать, потому что из-за угла появился секретарь клуба, который увидел нас.
– Нам лучше пройти внутрь, здесь мы выглядим слишком подозрительно.
Секретарь уже спешил к нам со словами:
– О, мадам, мы так давно не имели чести видеть вас у себя.
Я был членом клуба, правда, только почетным, поэтому спросил:
– Надеюсь, я могу пригласить мадам в клуб?
Вид у секретаря почему-то стал испуганным, и говорил он как-то нервно:
– Да-да, конечно… Мадам нет необходимости расписываться в книге.
Провожая Франческу в комнату, я пытался разобраться, что же так могло взволновать секретаря, но мысли мои были заняты другим, и я забыл о нем.
Усадив Франческу, я спросил, что она будет пить. Она выбрала кампари и тут же затараторила:
– Торлони привез с собой еще людей.
– Остыньте, – сказал я и заказал официанту кампари. Когда он отошел от стола, я спросил: – А что известно о Меткафе?
– Фэамайл вышел из Генуи, но где он сейчас – неизвестно.
– А Торлони?
– Час назад он заказал себе номер в гостинице на пьяцца Кавур.
Невероятно, но именно час назад я был там. Я даже мог его видеть!
– Говорите, он приехал не один?
– С ним восемь человек.
Дело плохо. Видимо, готовится нападение. Восемь и восемь – уже шестнадцать, да еще сам Торлони и, возможно, Меткаф, Крупке, марокканец, может быть, в экипаже есть и другие… Больше двадцати человек!
– Надо действовать быстро. Многое придется организовать по-другому. Поэтому я пришла сюда сама, некого было послать, – сказала Франческа.
– Сколько у нас людей?
– Двадцать пять, потом подойдут еще. Пока я не могу точно сказать. – Она была настроена решительно.
Не так уж плохо, перевес все еще на нашей стороне. Интересно, почему Торлони собрал столько людей? Скорее всего, он пронюхал о наших союзниках – партизанах, значит, такого преимущества, как момент неожиданности, мы лишились.
Официант принес бокал кампари, и, пока я с ним расплачивался, Франческа, отвернувшись, смотрела в окно на стоянку яхт. Когда официант ушел, она спросила:
– Что там за судно?
– Которое?
Она указала на моторную яхту, которую я рассматривал в свой прошлый визит сюда.
– А, эта! Наверняка плавучий бордель какого-нибудь толстосума.
В голосе ее появилось напряжение.
– А называется?
Я порылся в памяти.
– Э-э… кажется, «Калабрия».
Она так сжимала подлокотники кресла, что у нее побелели пальцы.
– Яхта Эдуардо, – тихо произнесла она.
– Кто такой Эдуардо?
– Мой муж.
Тут все стало понятно. Вот почему у секретаря было испуганное лицо. Неприлично иностранцу приглашать даму, когда ее муж где-то поблизости, а может, и в соседней комнате. Ситуация показалась мне смешной.
– Наверняка он и есть тот парень, который поднял шум в баре.
– Я должна уйти, – сказала Франческа. – Не хочу сталкиваться с ним. – Она отодвинула свой бокал и взялась за сумочку.
– Вы могли бы допить. В первый раз я вас угощаю. По-моему, ни один мужчина не заслуживает того, чтобы из-за него отказываться от такого чудесного вина.
Франческа успокоилась и подняла бокал.
– Эдуардо вообще ничего не заслуживает, – решительно заявила она. – Ну ладно, буду современной и допью вино, но все равно мне пора уходить.
И все-таки мы столкнулись с ним. Только Эстреноли – судя по тому, что я слышал о нем, – мог встать так театрально в дверях, повернувшись в сторону нашего столика, и обратиться к Франческе.
– О… моя любимая жена, – воскликнул он, – не ожидал увидеть тебя здесь, в цивилизованном обществе! Я думал, ты спиваешься под заборами.
Перед нами стоял коренастый раскрасневшийся от выпитого мужчина с красивым лицом, которое портили налитые кровью глаза и безвольный рот. Тонкие усики уродливо топорщились над его верхней губой. На меня он не обращал ни малейшего внимания.
Франческа застыла, глядя прямо перед собой и сжав губы, и даже головы не повернула, когда он тяжело плюхнулся в кресло рядом с ней.
– Вас никто не приглашал, синьор, – сказал я.
С коротким смехом он повернулся и смерил меня надменным взглядом. А потом снова обратился к Франческе:
– Вижу, итальянские подонки тебя уже не устраивают, тебе подавай в любовники иностранцев.
Я вытянул ногу и, зацепившись за перекладину кресла, в котором он сидел, сильно толкнул. Кресло выскользнуло из-под него, он кувырнулся на пол, растянувшись во весь рост. Я подошел к нему:
– Я же сказал: вас не приглашали.
Он смотрел на меня снизу – лицо его багровело от злости – и медленно поднимался.
– Я выкину тебя из страны в двадцать четыре часа, – вдруг пронзительно закричал он. – Ты знаешь, кто я?!
Жалко было упустить такую возможность.
– Мусор, который плавает на поверхности, – невозмутимо ответил я и тут же добавил: – Эстреноли, убирайся в Рим, Лигурия – не самое безопасное для тебя место.
– Что ты хочешь этим сказать, – насторожился он, – ты угрожаешь мне?
– В радиусе одной мили найдется, я думаю, по меньшей мере человек пятьдесят, готовых драться между собой за честь перерезать тебе глотку, – сказал я. – Слушай меня внимательно: у тебя есть двадцать четыре часа, чтобы убраться из Лигурии. Позже я не дам и старой лиры за твою жизнь.
Я повернулся к Франческе:
– Уйдем отсюда. Здесь дурно пахнет.
Она подхватила сумочку и пошла со мной к выходу, гордо миновав остолбеневшего от растерянности Эстреноли. Я успел услышать приглушенный гул зала – посетители обсуждали происшедшее, многие посмеивались над Эстреноли.
Полагаю, многим хотелось бы сделать то же самое, но боялись связываться – он слыл слишком влиятельным человеком. Я не сожалел о своем поступке, во мне клокотала ярость.
Насмешек Эстреноли вынести не мог. Он догнал нас в фойе. Я почувствовал его руку у себя на плече и повернул голову.
– Убери руку, – холодно сказал я.
Он был почти невменяем от злости.
– Не знаю, кто ты, но британский посол узнает о тебе.
– Мое имя Халлоран, и убери свою поганую руку.
Вместо этого он сжал мне плечо и вынудил меня повернуться к нему лицом.
Это было уже слишком. Я ткнул прямыми пальцами в его дряблый живот – задохнувшись, он согнулся пополам. Тогда я ударил его. Все, что накопилось во мне из-за неудач последней недели, я вложил в этот удар; я бил Меткафа и Торлони, всех головорезов, слетевшихся сюда подобно стервятникам. Эстреноли упал как подкошенный и остался лежать бесформенной грудой, изо рта стекала струйка крови.
В момент, когда я его ударил, спину резанула жестокая боль.
– Господи, спина! – простонал я и повернулся к Франческе. Но ее не было, а передо мной стоял Меткаф!
– Какой удар! – восхищенно воскликнул он. – Ты, наверно, сломал ему челюсть. Я слышал, как она хрустнула. Ты никогда не подумывал о профессиональном боксе?
Я был слишком потрясен и промолчал, но тут же вспомнил о Франческе и стал озираться по сторонам. Она появилась из-за спины Меткафа.
– Не поминал ли этот тип британского посла? – Меткаф осмотрел фойе.
К счастью, в фойе было безлюдно, никто ничего не видел. Взгляд Меткафа задержался на ближайшей двери, которая оказалась входом в мужской туалет. Он хмыкнул.