Франческа появилась одновременно с очередным выстрелом Крупке. Пуля прошла высоко, ничего не задев.
Увидев Франческу, Меткаф поднял руку, и стрельба прекратилась.
– Хал, будь благоразумен, – взывал он, – у тебя женщина на борту.
Я взглянул на Франческу и, увидев, что она покачала головой, крикнул:
– Можешь продолжать.
– Не хочется, чтобы кто-нибудь пострадал, – умолял Меткаф.
– Тогда – убирайся!
Он пожал плечами и что-то сказал Крупке. Опять раздался выстрел. Пуля клацнула по вертлюжному штырю.
Я горестно размышлял над странными представлениями Меткафа о морали, смешно, но, с его точки зрения, я становился виновником возможного убийства.
Шквал приближался. Это был прощальный пинок стихающего шторма, и долго он не задержится – как раз хватит, чтобы улизнуть от Меткафа, подумал я с надеждой. Вероятно, Меткаф еще не заметил его, слишком поглощен нами.
Крупке выстрелил опять. Глухой звук донесся с носовой части яхты – пуля попала в главный салон. Вовремя я вызвал оттуда Франческу!
Крупке начинал меня беспокоить. Несмотря на качку, он смог пристреляться и рано или поздно сумеет сделать точный выстрел. Интересно, сколько у него зарядов?
– Меткаф! – позвал я.
Он поднял руку, но Крупке уже успел нажать курок. Комингс переборки кокпита разлетелся в щепки прямо у меня под локтем. Мы присели, и я с изумлением увидел, что в тыльной стороне моей ладони торчит двухдюймовая щепка красного дерева; выдернув ее, я завопил:
– Эй, попридержи его! Это уж слишком!
– Что тебе надо?
Я заметил, что фэамайл опять надвигается на нас, поэтому приказал Курце отойти.
– Ну что? – В голосе Меткафа слышалось нетерпение.
– Я готов заключить сделку.
– Мои условия тебе известны.
– Какие гарантии, что ты не обманешь?
Меткаф был беспощаден.
– Никаких!
Я сделал вид, что советуюсь с Курце.
– Где же этот шквал?
– Если ты еще немного поводишь Меткафа за нос, нам, возможно, удастся оторваться.
Я повернулся в сторону катера:
– У меня есть другое предложение. Мы отдадим тебе треть – Уокеру не понадобится его доля.
Меткаф рассмеялся:
– Значит, вы наконец-то раскусили его, раньше надо было…
– Так что скажешь?
– Ничего не выйдет – половину или все. Выбирай, в твоем положении не торгуются.
Я повернулся к Курце:
– Что думаешь, Кобус?
Он потер подбородок.
– Как ты решишь, так и будет.
– Франческа?
Она вздохнула:
– Считаешь, этот надвигающийся шторм поможет нам?
– Это не шторм, но он поможет. Думаю, мы уйдем от Меткафа, если продержимся еще десять минут.
– А мы сумеем продержаться?
– Пожалуй, да, но с риском.
Губы ее сжались.
– Тогда стреляй в него!
Я оглянулся на Меткафа. Он стоял у двери ходовой рубки и слушал Крупке, который показывал ему на что-то сзади. А, он увидел надвигающийся шквал! Я закричал:
– Слушай, мы тут посовещались и сошлись на том, что тебе все-таки надо убираться к черту!
Меткаф нетерпеливо махнул рукой. Крупке выстрелил в очередной раз и промазал!
– Дадим им еще два выстрела, – сказал я Курце. – Сразу после второго клади руль вправо, как будто собираешься идти на таран, но, ради Бога, не врежься в него. Подойди вплотную и быстро выруливай на параллельный курс. Понял?
Не успел он кивнуть, как раздался выстрел, и пуля прошла прямо под кокпитом – Крупке начал стрелять слишком хорошо!
Меткаф не знал, что у нас есть автомат. «Санфорд» обыскивали много раз, а оружие, даже пистолеты, не валяется в Италии под ногами. Так что мы имели возможность припугнуть противника. Я предупредил Франческу:
– Как только начнем поворачивать, ложись на дно кокпита.
Крупке выстрелил еще раз, промахнулся, и Курце переложил руль.
Меткаф растерялся – еще бы: кролик нападает на удава.
У нас было всего двадцать секунд на выполнение маневра, но мы уложились! Пока Меткаф приходил в себя, орал на штурвального, а тот на него, мы уже встали рядом. Крупке выстрелил, увидев, что мы подходим, но пуля унеслась неизвестно куда. Теперь он целился в меня. И тогда я дал волю шмайссеру.
Я успел выпустить две очереди. Первую в Крупке – нужно было убрать его раньше, чем он меня. Несколько зарядов попало в окно рубки, тогда я позволил отдаче задрать дуло. Пули легли дальше. Крупке покачнулся, закрыв лицо руками, и я услышал его крик.
Потом я перенес огонь на ходовую рубку и щедро полил ее. Вылетело стекло, но Меткаф успел спрятаться. Шмайссер дал осечку, и я, срывая голос, крикнул Курце:
– Уходим!
– Куда?
– Назад, туда, откуда пришли, в шторм!
Я оглянулся. Меткаф стоял на верхней палубе, наклонившись над Крупке. Катер не двигался с места. Нос его болтался из стороны в сторону, как будто у штурвала никого не было.
– Значит, сработало, – сказал я.
Но не прошло и нескольких минут, как фэамайл развернулся и пустился вдогонку за нами. Я поглядывал на небо и молился, чтобы мы поскорее оказались во власти шквала. Никогда прежде я так не уповал на плохую погоду!
Меткаф висел у нас на хвосте, но мы все-таки ушли. Первые порывы шквала обрушились на яхту, когда между нами оставалось всего двести ярдов, а через десять секунд катер уже исчез за плотной дождевой завесой и пенными валами. Я переключил двигатель на самую малую скорость – не пытаться же пробить эту стену. Погодка была злой, верно, но куда ей до беспредельной свирепости предыдущего шторма, к тому же я знал, что все закончится через каких-нибудь полчаса. И за такое короткое время мы должны скрыться от Меткафа.
Я поставил к штурвалу Курце, добрался до мачты, оступаясь на каждом шагу, и поднял трисель. С его помощью нас меньше сносило, и можно было определиться с направлением. Я решил пробиваться против ветра – при такой погоде решение неожиданное – и понадеялся, что, когда минует шквал, Меткаф отправится искать нас под ветром.
Яхте мой выбор явно не понравился – она вставала на дыбы, заваливалась, а я проклинал золотой киль – причину всех наших бед.
– Шли бы вы с Кобусом вниз, – сказал я Франческе, – незачем нам всем мокнуть.
Интересно, что предпримет Меткаф? Если додумается, то встанет носом к ветру, пустив двигатель на малых оборотах, чтобы устоять. Но ведь он жаждет золота и будет испытывать судьбу до тех пор, пока катер не начнет разваливаться на части. Впрочем, он продемонстрировал свое умение искусно управлять судном, пройдя через сильный шторм целым и невредимым, и этот шквал ему, пожалуй, не страшен.
Вдруг «Санфорд» резко накренилась, и у меня мелькнула мысль, что это моя яхта разваливается. Возникло странное ощущение, что она не слушается руля, а в чем дело, я не понимал – ничего похожего из своей морской практики припомнить не мог. «Санфорд» начала скользить в воде боком, при этом ужасно раскачиваясь без особых причин. Я попытался сильнее налечь на штурвал – яхта перевалилась на другой бок. Поспешно рванул штурвал в другую сторону – и она тут же вернулась в исходное положение, только крен увеличился. Управлять яхтой было невозможно – все равно что объезжать лошадь без седла. Я отказывался что-либо понимать.
Внезапно страшная догадка заставила меня заглянуть через борт. Трудно было увидеть что-нибудь в бурлящей воде, но полоса переменных ватерлиний на корпусе яхты, похоже, выступала из воды больше, чем ей положено. И тут я наконец понял, что произошло: все дело в киле, в этом проклятом золотом киле! Курце предупреждал нас об этом. Говорил, что киль получится с трещинами и не выдержит перегрузок. А за последние двое суток «Санфорд» изрядно потрепало, и этот последний штормовой заход – шквал – оказался последней каплей: разбил киль яхты.