Державин «решился о сем подкупе сказать Государю и подкрепить сию истину Гуркиным письмом», он «думал, что возымеют действие такие сильные доказательства, и Государь остережётся от людей, его окружающих и покровительствующих Жидов». Но после императора стало известно Сперанскому, а «Сперанский совсем был предан Жидам», и – «при первом собрании Еврейского комитета открылось мнение всех членов, чтоб оставить винную продажу… по-прежнему у Евреев» [170] .
Державин – противился. Александр становился к нему всё холодней, вскоре (1803) и уволил с министра юстиции.
Впрочем, по «Запискам» Державина видно, что служил он – хоть на военной службе, хоть на светской – всегда слишком порывисто, пылко, и повсюду получал скорые отставки.
Надо признать, Державин предвидел многое из того, что подымется в российско-еврейской проблеме ещё и во весь XIX век, хотя и не в тех неожиданных формах, как оно на самом деле произошло. Выражения его грубы, согласно его времени, но в плане его не было замысла угнетать евреев, напротив: открыть евреям пути более свободной и производительной жизни.
Глава 2 – ПРИ АЛЕКСАНДРЕ I
К концу 1804 Комитет о благоустроении евреев закончил свою работу выработкой «Положения о евреях» (известно как «Положение 1804 г.») – первый в России законодательный свод о евреях. Комитет объяснял, что видит целью своей перевести евреев в лучшее состояние и к путям полезной деятельности, «отворяя только путь к собственной их пользе… и удаляя всё, что с дороги сей совратить их может, не употребляя, впрочем, никакой власти» [171] . – Положение устанавливало принцип гражданского равноправия евреев (статья 42): «Все евреи, в России обитающие, вновь поселяющиеся или по коммерческим делам из других стран прибывающие, суть свободны и состоят под точным покровительством законов наравне с другими российскими подданными». (По комментарию проф. Градовского, в этой статье «нельзя не видеть стремления… слить этот народ со всем населением России») [172] .
«Положение» открывало евреям больше возможностей, нежели первоначальные предложения Державина; так, при заведении текстильных и кожевенных фабрик, при переходе к сельскому хозяйству на неосвоенных землях предлагалась и государственная прямая помощь. Евреи получали право и приобретать землю – без крепостных крестьян на ней, но с правом использования наёмных рабочих-христиан. Давалось право евреям-фабрикантам, купцам и ремесленникам выезжать за пределы черты оседлости «на время по делам», чем ослаблялась недавно установившаяся «черта». (Отмена двойной подати в этом году ещё только обещалась, – но она и отпала вскоре затем.) Подтверждались все права евреев на неприкосновенность их собственности, личную свободу, свою особенную веру и свободу общинного устройства, – то есть кагальная организация была оставлена без значительных изменений (хотя это уже подрывало замысел влития еврейства во всероссийскую гражданственность), с прежним правом собирания податей, дающим кагалам столь неограниченную власть, – но без права увеличения своих сборов; и с запретом религиозных наказаний и проклятия (херема), – тем была дана свобода хасидам. В согласие с настойчивым желанием кагалов не был принят план учреждения общеобразовательных еврейских школ, но «все дети евреев могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских училищах, гимназиях и университетах», причём никто из детей в тех школах не будет «ни под каким видом отвлекаем от своей религии, ни принуждаем учиться тому, что ей противно и даже несогласно с нею быть может». А евреи, «кои способностями своими достигнут в университетах известных степеней отличия в медицине, хирургии, физике, математике и других знаниях, будут в оных признаваемы и производимы в университетские степени».
Считалось необходимым усвоение евреями языка окружающей местности, перемена внешнего вида и присвоение фамильных имён. – Комитет заключал, что в других странах «нигде не было употреблено к сему средств более умеренных, более снисходительных и с пользами их[евреев] теснее соединённых». И Ю. И. Гессен соглашается, что российское Положение 1804 г. накладывало на евреев меньше ограничений, чем, например, прусский Регламент 1797 г. И особенно ещё при том, что евреи имели и сохраняли личную свободу, которой не имел многомиллионный массив крепостного крестьянства России [173] . – «Положение 1804 г. относится к числу актов, проникнутых терпимостью» [174] .
Тогдашний распространённый журнал «Вестник Европы» писал: «Александр знает, что пороки, еврейской нации приписываемые, суть необходимые следствия сего закоренелого угнетения, которое давит их в продолжение многих столетий». Цель нового закона – дать государству полезных граждан, а евреям – отечество» [175] .
Однако самый острый вопрос разрешался Положением не так, как соединёно хотели все евреи – и еврейское население, и депутаты кагалов, и еврейские сотрудники Комитета. В Положении стояло: «Никто из евреев… ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов, ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них» [176] – и предстояло совершенно удалить еврейское население из деревень в течение трёх лет, то есть к началу 1808. (Мы помним, что такая мера намечалась ещё при Павле в 1797, и прежде, чем возник проект Державина: не поголовное удаление евреев из деревень, но «чтобы численность еврейского населения в деревнях не превышала экономических сил крестьян, как производительного класса, было предложено лишь разредить евреев в уездных селениях» [177] ). Теперь предполагалось обратить большинство евреев к земледельческому труду на пустующих землях черты оседлости, Новороссии, ещё губерний Астраханской и Кавказской, – с освобождением на 10 лет от платимой ныне подати, с правом «получать от казны на заведение заимообразную ссуду», начав возвращать её тоже через 10 льготных лет; а более состоятельным – предлагалось приобретать землю в личную и потомственную собственность с правом обработки её наёмными работниками [178] .
Об отказе от виноторговли аргументировал Комитет: «Доколе отверст будет Евреям сей промысел… который, наконец, столь общему подвергает их самих нареканию, презрению и даже ненависти обывателей, дотоле общее негодование к ним не прекратится» [179] . А между тем «можно ли назвать меру сию[выселение из деревень] для них стеснительною, когда, вместе с тем, открывается евреям множество других способов не только содержать себя в безбедном состоянии, но делать приобретение – в земледелии, фабриках, ремёслах, когда вместе с сим открывается им способ даже владеть землёю в собственность. Каким образом ограничением одной ветви промышленности может быть стеснён сей народ в таком государстве, где тысячи других для него отверсты», где удобные к хлебопашеству и разным заведениям земли в губерниях плодородных и малонаселённых…?» [180] .
Аргументы, кажется, весомые. Однако Гессен находит у Комитета «наивн[ый] взгляд… на природу экономической жизни народа… что экономические явления можно видоизменять чисто механическим способом, путём приказов» [181] . С еврейской стороны оценили намеченную высылку из деревень и запрет корчемного промысла, этого «векового занятия» евреев [182] , – как ужасное и жестокое решение. (И таким же – осуждала его и полвека и век спустя еврейская историография.