Варя пыталась делать вид, что ничего не замечает, но однажды Антонина, глядя на нее большими черными глазами, сказала сама:
- Мне за это деньги из кассы дают.
Сказала так просто, будто речь шла о постирушке.
- Зато дети у меня одеты-обуты. Языки учат, на пианино играют, а не по болотам от отчима бегают.
Глаза у нее стали нежными и тягучими, она отвернулась и принялась яростно чистить котел.
- И ты отсюда уходи, пока других до греха не довела. Скажи Тимофею спасибо, что он мужиков удерживает. А еще мне, - невесело прибавила она.
Перед сном Варя отошла в лес, как вдруг недалеко хрустнула ветка. Варя подняла голову: прямо на нее шел Степан.
- Пройдемся по бережку, Машута.
- Поздно, Степа.
В плечо больно вцепилась сильная рука.
- Пойдем.
- Уйди. Закричу.
- Куда ж тут уйдешь, тут остров, - прошептал Степан, мягким кошачьим движением зажимая Варе рот. - Развлекаешься, девочка? В бродяжью жизнь захотелось поиграть? Ты Тоньке-подстилке про детдом и бедную маму заливай.
Иголки впивались Варе в кожу, она провалилась в черноту, но неожиданно кто-то очень тихо, как зверь, так что сучок не хрустнет, шедший по лесу, негромко позвал:
- Степан!
- Тс-с.
- Ты что там делаешь, Степан?
- Не вздумай вякнуть, - прошептал Степа и крикнул: - Что люди в лесу делают, дядя Тимофей?
- Поди к костру, разговор есть.
Варя не спала всю ночь. Рядом храпели уставшие мужики, девочка смотрела на полог, слышала, как поднялся ветер и пошел дождь. Дождь стучал по тенту, струи воды стекали на землю, воздух наливался сыростью, но в спальнике было тепло. Происходящее показалось муторным сном, из которого нужно было проснуться и только сделать для этого усилие, но усилие оставалось недостижимым, и вместо знакомых стен она видела полог и слышала, как раскачивались, стряхивая воду, деревья.
Медленно рассвело. Встали Антонина и ночевавший с ней Виктор, самый скупой и работящий из заготовителей. Они долго разводили под дождем костер, тихо и привычно переругиваясь, как муж и жена после тридцати лет общей жизни. Потянулись к завтраку мужики, лагерь наполнился голосами, кашлем и запахом табака. Варя тоже хотела встать и помочь Антонине, но Тимофей ее остановил:
- Спи, Марусенька, спи.
Вечером Степан не вернулся. Никто не говорил про него ни слова, как если бы никакого Степана на острове не было. Варя чувствовала себя виноватой, хотя и не была уверена, что его исчезновение было связано с ней.
С отъездом Степана - или же просто так совпало - жизнь на острове переменилась. Из-за дождей и холода собирали меньше клюквы и чаще оставались в лагере. Только двое продолжали ходить на болото, остальные сидели у костра и пили самогон. Однажды Тимофей стал вспоминать пустыню Атакаму, по которой шел несколько дней и едва не умер от жажды.
- Днем от ветра и солнца там трескается кожа, глаза воспаляются от пыли и блеска солончаков. А ночью невозможно согреться даже в пуховых спальниках.
На сыром острове рассказ про далекую пустыню прозвучал довольно странно, но заготовители привыкли к мемуарам своего предводителя.
- Ты еще расскажи, Тимоша, как тебя там чуть не подстрелили, захохотал один из них.
- Зубы-то где потерял, Васильич?
Однако Варя Тимофею верила и любила его расспрашивать. Иногда вечерами они выплывали на плотике в озеро и рыбачили.
- А ты где родилась?
- В Калининграде.
- Странно, - произнес Тимофей задумчиво, - у тебя совершенно не калининградский говор. Не могу только понять какой. Есть одна интонация в общем вопросе... Ты, верно, плохо помнишь.
- Это потому что моя мама много ездила.
- Она что же, и за границей бывала? - спросил Тимофей, не сводя глаз с поплавка.
- Нет, нет, - произнесла Варя испуганно. - Она по Прибалтике в основном перемещалась. А Прибалтика - это ведь заграница. Тащите же, дядечка Тимофей.
- А я в Белграде родился.
После войны родители вернуться вздумали, границу переехали, и больше я их не увидел.
Варе вдруг стало нехорошо. Сиротливо, как если бы она осталась одна на этом плотике.
- А меня вовсе и не Машей зовут, - сказала она. - Маша - моя сводная сестра. Я, дядя Тимофей, в Сантьяго родилась.
- Где? - воскликнул он, и что-то болезненное почудилось ей в его обыкновенно невозмутимом голосе.
- В Чили. Тогда там президентом был Сальвадор Альенде. Может, помните, его фашисты убили в бою. У нас в газетах писали.
- Не было там никакого боя. И его не убили вовсе, а он сам покончил с собой.
- Вы откуда знаете? - подозрительно спросила Варя, и сердце у нее сжалось, как бывало всегда, когда она слышала о самоубийстве.
- Сам видел. Поплыли к дому, не будет сегодня рыбалки.
Сказал глупость, чушь нелепую, точно отвязаться хотел, и не стал ничего больше ни рассказывать, ни спрашивать. Даже смотреть перестал в ее сторону, будто она чем-то его обидела или напугала и не хотел он ни с какой Варей знаться, а только с Марусей калининградско-рижской. А почему?
На берегу девочка поймала темный взгляд Антонины, а ночью Тимофей ушел в шалаш. Варя сидела до самого утра у огня и едва сдерживала слезы. Что был ей этот непонятный человек с неясным прошлым и еще более туманным будущим, нелепыми историями и байками? Она смотрела на воду, на леса, где смешивалась по берегам желтизна берез и зелень сосен, встало солнце, уже совсем осеннее, не разогревавшее, а только утешавшее землю и ее обитателей. Варя плакала долго и сладко, давая волю слезам, и уже не знала, плачет ли из-за Тимофея, из-за сапожек, из-за мамы, Пети, сестры или непоступления в университет, и не слышала, как маленький человек подкрался и встал у нее за спиной, не видела, что за ним следом шла черноглазая женщина, и не понимала, что их связывает и что может произойти, если вдруг этот человек к ней подойдет. Все это осталось за спиной у Вари, как невидимая тень.
Глава одиннадцатая
Куколка
Варя немного томилась затянувшимся пребыванием на острове и обрадовалась, когда ее послали в город за продуктами. После нескольких недель островной жизни Себеж показался ей огромным, как столица. Девочка вздрагивала от шума машин и толкотни, гудки поездов на железнодорожной станции навевали на нее дорожную тоску, а в магазинах было пусто, продукты продавалось по талонам и спискам, кое-где толпился за свободным товаром народ. Варя тоже отстояла очередь, купила крупы, подсолнечного масла, соли, конфет, печенья и шоколада, зашла в промтоварный, выбрала подарок Тимофею, вспомнила про остальных заготовителей и под скорбными взглядами сумрачных себежских мужиков купила бутылку шотландского виски. Она истратила почти все общественные деньги, добавила свои, оставшиеся от продажи сапог и куртки, и уже собиралась возвращаться в лагерь, как вдруг на улице ее окликнули.
- Девушка, вы не в Москве в библиотеке работаете?
- Вы ошиблись.
- Ну как же! Я вас очень хорошо помню. Я книжки у вас брал.
- Молодой человек, я вас никогда не видела и ни разу не была в Москве, - отрезала Варя.
- "Молодой человек"! Вот видите! - обрадовался он. - Конечно, это вы.
- Не смейте меня преследовать! Я милицию позову.
- Не позовете вы никакую милицию. Она сама вас ищет. Да подождите же! Я все равно за вами не могу угнаться. У меня сердце больное. Я ведь главного не сказал. Вас мама ваша ищет. И бабушка. И сестра.
- Какая еще сестра? - Варя остановилась на безопасном расстоянии от задыхающегося читателя.
- Ваша, ваша сестра! Плотненькая такая, смешная, большеротая. Теперь вспомнили? Они приходили в библиотеку все трое.
- Я им послала открытку, они не должны беспокоиться.
- Вот видите. А говорите, это не вы. А может быть, открытка не дошла? Давайте так сделаем.