Мой уровень понимания внезапно повысился, и я, наконец, полностью уяснил себе поляризацию Страха: огромное число людей колеблется между одной и другой перспективой, а обе стороны, тем временем, призывают к войне, к защите добра перед лицом зла, причём, каждая представляет себе другую именно империей зла.
И я понял причину роста влияния людей, заявляющих, что способны объяснить это всё усиливающееся зло. Это были те самые аналитики конца времён, о которых говорил Джоэл.
В нарастающей смуте и суматохе переходного периода воздействие этих людей на умы становилось всё сильнее.
По их мнению, библейские пророчества следовало понимать буквально, а то, что происходит в наши дни, – это приближение столь долго ожидавшегося Апокалипсиса, и скоро начнётся священная война, в которой все люди окажутся сторонниками либо сил тьмы, либо воинства света.
Они представляли себе эту войну, как физическое столкновение, беспощадное и кровопролитное, и для тех, кто знал, что оно грядёт, было важно только одно: оказаться на нужной стороне, когда начнётся битва.
Одновременно я смог увидеть Видения рождения тех, кто стоял и на одном, и на другом полюсе. Было ясно, что все они пришли в этот мир безо всякого намерения создавать столь острую поляризацию.
Мы хотели плавного перехода от старого, материалистического мировоззрения к новому, духовному, и такого преобразования, при котором старые традиции вошли бы составной частью в нарождающийся новый мир.
Я видел, что эта нарастающая воинственность является аберрацией, порождённой не изначальным намерением, а Страхом.
В наших дожизненных видениях этика человеческого общества строилась на том, что каждый человек будет абсолютно свободен, окружающая среда защищена, экономический потенциал сохранен и преобразован, вследствие подчинения его духовной цели.
А далее, эта духовная цель, будучи полностью достигнута, положит начало утопии таким образом, который явится символическим исполнением предсказаний Писания о конце времён.
Мое знание ещё более расширилось, и, как тогда, когда я наблюдал Видение рождения Майи, я почти соприкоснулся с более высоким духовным пониманием: ещё немного – и я бы целиком охватил мысленным взором картину того, куда пойдёт отсюда человеческая история, как нам удастся примирить противоположные точки зрения и выполнить наше человеческое предназначение.
Но, как и в прошлый раз, у меня закружилась голова, сосредоточение ослабло, и я не сумел достигнуть необходимого уровня энергии.
Видение начало рассеиваться, и я напрягся, чтобы в последний раз увидеть происходящее на Земле.
Без сдерживающего влияния Видения мира, поляризация Страха всё усиливалась. Я видел, что обе стороны всё более ощетиниваются, накал отрицательных эмоций становится всё сильнее, и каждый думает, что противник не просто не прав, а омерзителен, кошмарен и находится в союзе с самим дьяволом.
Голова моя продолжала кружиться; я ощутил быстрое движение, потом, обернувшись, увидел рядом с собой Уила. Он взглянул на меня, потом перевел глаза на то, что нас окружало, – нечто серое, тёмное.
Лицо Уила выражало тревогу. Мы оказались в каком-то другом месте.
– Ты наблюдал мое Видение истории? – спросил я. Он снова посмотрел на меня и кивнул:
– То, что мы видели, – это новое духовное истолкование истории, немного специфическое, с учётом твоих культурных воззрений, но удивительно откровенное.
Мне ещё не приходилось видеть ничего подобного. Наверное, это часть Десятого откровения – ясная картина человеческого поиска, как те, что можно видеть в Афтерлайфе.
Мы начинаем понимать, что каждый рождается с положительными стремлениями, что пытается принести в физическое измерение как можно больше знания из Афтерлайфа. Каждый!
Вся история – это долгий процесс пробуждения. Конечно, входя, при рождении, в физический мир, мы всё забываем; нам приходится осваивать социальные и культурные реалии того времени и места, в котором мы оказались.
И все наши воспоминания сводятся к «окликам внутреннего голоса», к интуиции, подсказывающей, что следует поступить так-то и так-то.
Но нам постоянно приходится бороться со Страхом. Часто он так велик, что нам не удаётся следовать своим стремлениям или приходится временно сходить с тропы. Но все, все, каждый из нас, приходят в этот мир с установкой на добро.
– Значит, по-твоему, какой-нибудь убийца, погубивший не одну жизнь, тоже явился сюда с добрыми намерениями?
– Изначально – да. Любое убийство – это гнев, разрядка, один из способов преодолеть внутренний страх и ощущение беспомощности.
– Ну, не знаю, – покачал головой я. – Разве некоторые индивидуумы не являются плохими по природе?
– Нет. Они просто сходят с ума от страха и совершают ужасные ошибки. И, в конечном счёте, несут за них полную ответственность. Но следует понять: те или иные ужасные деяния частично порождены нашей склонностью считать, что некоторые люди злы от природы.
Это ошибочное представление как раз и подливает масла в огонь поляризации. Обе стороны в равной степени не верят, что люди могут поступать так, как поступают, не будучи изначально плохими; так растёт вражда, взаимное отчуждение, а это усиливает страх и пробуждает в каждом худшие стороны его натуры.
Он отвёл взгляд, задумался.
– Каждая из сторон полагает, что другая замешана в величайшем заговоре, – добавил он через некоторое время, – что является воплощением всего отрицательного, что есть на свете.
Я, следуя его примеру, тоже огляделся по сторонам, и, меня охватило какое-то тёмное, зловещее предчувствие.
– Думаю, – продолжал Уил, – мы не сможем открыть путь для Видения мира или решить проблему поляризации, пока не поймём истинную природу зла и того, что представляет собой Ад.
– Почему ты заговорил об этом? – спросил я. Он ещё раз взглянул на меня, потом снова воззрился в окружавший нас серый полумрак.
– Потому, – медленно ответил он, – что Ад – это, как раз, здесь.
Внутренний ад
При взгляде на окружавшую нас тёмно-серую среду по всему моему телу пробежал озноб. Давешнее зловещее предчувствие начало перерастать во всё более отчётливое чувство отчуждения и отчаяния.
– Ты уже бывал здесь? – спросил я Уила.
– Только на самом краю, – ответил он, – а здесь, внутри, – никогда. Ты чувствуешь, как тут холодно?
Я кивнул и в это время заметил какое-то движение.
– Что это?
Уил покачал головой:
– Точно не знаю.
Навстречу нам двигалась клубящаяся масса энергии.
– Наверное, ещё один сонм душ, – предположил я, продолжая наблюдать.
Когда они приблизились, я попытался сосредоточиться на мыслях, испытывая не столько чувство отчуждения, сколько гнев. Я постарался подавить его, открыться навстречу им.
– Погоди, – услышал я голос Уила, – Ты недостаточно силён.
Но было уже поздно. Меня внезапно втянуло в кромешную тьму; промчавшись сквозь неё, я оказался в каком-то большом городе.
Я в ужасе озирался по сторонам, силясь собраться с мыслями, и мало-помалу, понял, что, судя по архитектуре, нахожусь в девятнадцатом веке. Я стоял на углу улицы, вокруг туда-сюда сновали люди, а вдалеке поднимался купол здания, напоминавшего Капитолий.
Вначале я подумал, что действительно попал в девятнадцатый век, но потом заметил, что кое-что не так – небо горизонта было странного серого цвета, а прямо над головой – оливково-зелёным, как над тем офисом, что мысленно построил Уильямс, стараясь доказать, что не умер.