Пока… Он подождет ее на берегу реки… Не мутной, как в пустыне, и не бурной, как в горах… На берегу спокойной, зеркально гладкой реки с пологими, поросшими мягкой зеленой травой берегами. Он будет ждать ее долго‑долго. И не будет торопить время… А потом они возьмутся за руки и пойдут туда, где шумит море…
Из мира грез на землю его вернул звук шагов. Это были не те шаги, которые он слышал той ночью в хижине. Поступь была легкой, едва слышной…
Змеелов завертел головой, пытаясь различить в темноте неожиданного гостя. Он так напряженно всматривался в ночь, что заболела голова. И все равно он не заметил, как невысокая тонкая тень приблизилась к нему и села рядом.
– Здравствуй, любимый, – тихо сказала тень.
У змеелова на мгновение замерло сердце. А потом застучало гулко и быстро, словно он только что забрался на неприступный склон.
– Ты?! – Он дернулся всем телом, желая заключить ее в объятия.
– Не шевелись, – резко сказала она.
– Но почему?!
– Не спрашивай меня… Просто не двигайся. Мне так будет легче разговаривать с тобой.
– Ты не любишь меня больше? – спросил змеелов.
– Глупый, – тень рассмеялась. В скалах словно ожили десятки серебряных колокольчиков. – Я люблю тебя еще больше… Разлука не всегда убивает любовь. Иногда она, наоборот, усиливает ее.
– Как ты оказалась здесь? Тебе нельзя уходить так далеко от дома… Да еще одной!
– Теперь можно, любимый. Теперь можно… – В ее голосе прозвучала горечь.
– Но почему? Что случилось?.. Твой отец умер?
– Скажи, ты нашел ее?
– Кобру?
– Да.
– Нет, я не смог, – змеелов сокрушенно покачал головой.
– Ничего… Не горюй, любимый, у тебя все впереди.
– Надеюсь. Скажи, это на самом деле ты? После встреч с шутом и горбуном я боюсь верить своим глазам и ушам… Это… Действительно ты?
Девушка долго молчала, прежде чем ответить. Чем дольше длилось это молчание, тем страшнее становилось змеелову. От предчувствия чего‑то ужасного и непоправимого сжалось сердце.
– Я умерла, любимый, – едва слышно прошептала тень.
На змеелова словно вылили ведро ледяной воды. Он потерял дар речи. В голове все смешалось.
– Исполни мою просьбу. Мою последнюю просьбу… Не убивай сам себя. Дойди до деревни. Я знаю, тебе сейчас очень плохо… Но ты можешь это выдержать, я знаю. Я верила в тебя, любимый… И теперь верю снова. Ты дойдешь. Только не сдавайся. Идти осталось совсем немного. Не сдавайся… Я люблю тебя. И я буду ждать тебя там… За рекой.
Тень шевельнулась. Лица змеелова что‑то коснулось… Неуловимое, легкое, прохладное… Словно дуновение весеннего ветерка на рассвете.
Змеелов лихорадочно перебирал в голове все возможные объяснения. Он не верил в вещие сны. И еще меньше верил в привидения… Но тягостное предчувствие не покидало его. Как бы то ни было, он должен идти. Мысль о самоубийстве больше не посещала его.
Змеелов двигался так быстро, как только позволяла больная нога. Она уже начала понемногу заживать и теперь змеелов почти все время шел, а не полз.
Однажды ему повезло, и он поймал крупного ужа. Змеелов съел его сырым, лишь содрав кожу. Это придало ему сил и немного притупило чувство голода. Хотя сейчас он с удовольствием бы съел не одного, а добрый десяток таких ужей. Зато с водой трудностей не было – короткие, но обильные дожди шли почти каждый день.
Он не останавливался даже на ночлег. В темноте идти по скользким камням было опасно, но что‑то подсказывало змеелову, куда ставить ногу и за какой выступ хвататься рукой. Его вело провидение. Он даже не задумывался о том, где и как идти. Тело все делало само. Четко и безошибочно. Звериные инстинкты, которые живут в каждом человеке, вырвались наружу и делали свое дело.
Инстинкт заставил его стремительно отпрыгнуть в сторону, когда из‑под камня на него бросилась потревоженная и от этого рассвирепевшая гюрза. Он не стал ее убивать. Просто пошел дальше своей дорогой. Инстинкт заставил его нырнуть в щель в скале, когда начался камнепад. Инстинкт заставил его обойти стороной логово горного льва… Змеелов замечал опасность, только когда она была позади.
Но это не заботило его. Он старался ни о чем не думать. Ни о своем поражении, ни о потерянном навсегда сокровище, ни о ночном видении.
Каждая из этих мыслей была грузом, который мог придавить его к земле и лишить сил, если ему дать волю. Через два дня он поднялся на очередной склон и наконец увидел далеко впереди равнину и деревушку, прилепившуюся к подножью скал. Тускло блеснула в лучах заходящего солнца лента ручья.
Змеелов вернулся.
Змеелов кивнул.
– Когда? – спросил он.
– Дня три назад, наверное. Разве это важно?
– Не знаю…
– Жаль ее… Она была доброй. Всегда помогала нам, если что‑нибудь было нужно… А мы помогали ей. Мне жаль.
– Да.
– Я пойду?
– Конечно.
– Тогда до свидания, змеелов.
– Да.
Мальчик положил лопату на плечо и направился к дому. Сделав несколько шагов, он остановился и обернулся.
– Мне жаль, змеелов. Она много рассказывала о тебе и о том, как вы собирались жить… Очень жаль, – сказал он и зашагал дальше, больше не оглядываясь.
Змеелов тяжело опустился на песок. Он вернулся. Но слишком поздно.
Еще когда змеелов только подходил к дому, он почувствовал запах разлагающейся плоти. В доме этот запах был невыносимым.
Охотник лежал на своем ложе из старых шкур, в углу комнаты. В полумраке змеелов разглядел его распухшее почерневшее лицо. На груди старого охотника что‑то чернело.
Змеелов подошел поближе и услышал яростное шипение. Черное пятно оказалось коброй, которая при приближении человека встала в стойку и раздула капюшон. Змеелов не остановился.