На это иногда забивают хуй, но заметно реже, чем хотелось бы. Палата — прямоугольное помещение со стенами, выкрашенными в грязно-желтый цвет и с побелкой на потолке. Пахнет застоявшимся потом, прокисшей едою и табаком, тяжелый дух стоит над рядами одинаковых сетчатых кроватей. Окна забраны толстенным брусом, так, что и голову не высунешь.
В смотровой палате держат первые трое суток, а потом переводят в другую, которая отличается тем, что в ней нет сестринского кресла. В тот же день больной как бы входит в полные права, и ему выдают синий халат.
Распорядок дня очень простой — подъема нет, шконку заправлять необязательно, завтрак, обед, ужин и отбой. Четыре раза в неделю обязательные прогулки в сетчатом загоне напротив о тделения. Их устраивают затем, чтобы в это время спокойно шмонать палаты больных на предмет нарушения режима и обнаружения “дневников сумасшедших”. Это отдельная и очень важная тема.
Тот, кто собирается косить по дурке и не хочет вести “дневник сумасшедшего”, подобен тому, кто собирается без крыльев взлететь или без ложки усаживается за еду. Для всего на свете существуют правила, и не хуй их нарушать. Взялся косить — будь любезен вести “дневник сумасшедшего”. Такой дневник следует вести нерегулярно и лучше всего по ночам. Все, с кем я обсуждал этот вопрос, сходятся во мнении, что дневник следует вести тайно, пользуясь для этого школьной тетрадью в двенадцать листов. Такие тетради, а также ручки и карандаши можно иметь при себе, не опасаясь обвинения в нарушении режима. Больничное руководство идет на это, чтобы у пациентов оставалась возможность вести подобные дневники.
В дневник не следует записывать никаких фактов, а также нежелательно слишком много рисовать. Он не должен иметь в себе никакой системы, а должен быть весь забит какими-нибудь грустными стихами, которые умные люди подготавливают заранее. По опыту могу сказать, что хуевые стихи — услада для ума проверяющего дневник психиатра. Если вы не подготовились заранее, то неплохие печальные стихи вам может навеять местная кормежка.
Обычно это выглядит так — с вечера в котел засыпают картошку в кожуре и сырую рыбу, а потом варят из этого что-то навроде густого клейстера. Это блюдо подается на всякий случай холодным. На завтрак и во время ужина его именуют “рыба с гарниром”, а на обед клейстер превращается в “рыбный суп”. Так продолжается семь дней в неделю, а к этому подают черный хлеб (зато сколько захочешь) и холодные чайные вторяки без сахара. По пятницам на ужин дают половинку вареного яйца — единственное гастрономическое разнообразие.
Прятать дневник следует не слишком хорошо и обязательно у своей койки. В противном случае может выйти казус, и ваши стихи засчитают другому больному. Лучшее место для этого — под подушкой или под матрасом. За вспоротый матрас вас могут наказать, а спрятанный в ножки кровати дневник найдут необязательно — в зависимости от лени и настроения.
Соседом моим по койке оказался панк по имени Свинья — но не тот известный Свинья, который трахал автобус в выхлопную трубу, а его тезка. Ему частенько подгоняли по веревочной дороге гашиш, так что мы не очень-то скучали. Нам было о чем написать в свои дневники. Здесь я хочу особенно отметить: не стоит опускаться до того, чтобы списывать с чужого дневника или давать свой, чтобы другие списали. На соседнем отделении был такой случай, и ничем хорошим это не кончилось. Лучше все делать самому.
Время в дурдоме тянется медленно и занять его особенно нечем. Единственное развлечение — азартные игры, ставкой в которых служат сигареты (1:3 против любых папирос) и таблетки, которые некоторым больным назначены, но не нужны, а другим нужны, но не назначены. Из них всех я предпочитал тизерцин.
Это удивительное средство, после двух таблеток которого ощущаешь себя так, словно перекурил дурной химки [79] и тебя начало отпускать. Дополнительно к этому начинаешь прилично тупить, а при ходьбе тебя увлекательно пошатывает.
Именно благодаря тизерцину я смог справиться с самой ответственной задачей всего обследования — психологическими тестами. Я не настолько сведущ в этом вопросе, чтобы всерьез пытаться “расколоть тест на слух”. Слишком много отвлекающих моментов и перекрестных вопросов, многие параметры неизвестны или непонятны, хуй разберешься, как именно и где тебе симулировать. Так что здесь остается только одно — съесть колесо, всецело положиться на интуицию и свято верить, пока отвечаешь: я полный псих. И вести себя нужно соответственно.
Мне повезло, и среди бесчисленных вопросов мне попался подходящий графический тест.
— Нарисуйте свое представление о слове “разлука”, пожалуйста, — попросил меня проводящий обследование врач.
Тизерцин во мне подумал и выдал такую картину: детский домик, крылечко в три ступеньки, а на нем сидит безголовый человек. Руки у него сложены на коленях, а голова находится на самом коньке крыши, возле дымящейся трубы. После этого случая от меня вообще отстали со всякими тестами.
Появилось немало свободного времени, и мы совершенно не знали, куда его девать. Мне на тот момент уже выдали халат и перевели во вторую палату, где жил хачик Ренат. В четырнадцать лет он начал много и жадно торчать на черном, но в двадцать лет решил изменить свою жизнь и торчать неожиданно бросил. От резкой перемены разум его помутился, так что Ренат гостит в дурке уже восемь лет. И, как мне сообщили, не собирается прерывать свой визит. Вы получите представление о этом человеке, если узнаете, что Ренат с удовольствием подбирал с пола и ел банановую кожуру, которую мы там специально для него оставляли.
Не все люди на отделении были такие уроды, наоборот — большинство показалось мне разумнее многих из тех, с кем я пересекался на играх. Это было так называемое “синее” отделение, а пациентами были преимущественно бухарики, поймавшие “жирную белку”, наркоманы и другие “сумасшедшие”. Но было и несколько исключительных кадров.
На койке напротив окна жил “контрактер”. Я разговорился с ним и выяснил, что он есть пострадавшая от демонического произвола сторона, а довела его до такой жизни черная магия. Как опытный сатанист, я нашел с ним некоторые общие темы, втерся в доверие и вызнал его печальную историю. Дело было так.
Контрактер еще в отрочестве освоил каббалистическую демонологию, строил на раз-два сторожевые башни [80] , хуярил треугольники проявления [81] во весь пол и в одиннадцать лет вызвал своего первого демона по имени Мельхола. История их отношений весьма запутанна, а сухой остаток такой: уже в зрелом возрасте Контрактер предложил Мельхоле заключить с ним демонический союз. По этому договору Контрактер предоставлял Мельхоле своё тело на восемь часов в день, каждый день, чтобы тот ходил вместо него на работу. Но Мельхола работать не захотел, а предался заместо этого куражам и бесчинствам. Выселить его у Контрактера не было сил, и так у них и повелось — шестнадцать часов в день правит бал Контрактер, а восемь — Мельхола. Так как жили мы в одной палате, то я успел вдоволь наобщаться с обоими, и Мельхола понравился мне значительно больше.
— Мудак ебучий, — охарактеризовал он Контрактера в частной беседе. — Верит, пидарас, что демоны станут за него работать.
— А что за работа-то? — поинтересовался я.
— Да ну на хуй, — отмахнулся Мельхола, но потом все же призналcя: — Грузчиком на мебельном складу.
Был еще один кришнаит, но он больше ходил мрачный и все ждал, когда же его выпустят.