На таких, как Голова, подобные слова действуют подобно потокам воздуха, проникающим в сморщенный мешок. Вот мы с Кузьмичом и принялись “надувать” Голову, увеличивая постепенно его самомнение и решимость.
— А не так-то он силен, это Крейзи, — высказался я. — Вполне можно было бы послать его на хуй!
— Точно! — тут же подхватил Барин. — Как только он откроет рот, так прямо ему и сказать: “Иди-ка ты на хуй! Сам cходи себе за водой!”
— А уж мы бы тебя защитили от него, если что! — добавил я. — Дали бы ему пизды! Мы продолжали в таком духе до тех пор, пока не проснулся Крейзи. Он вышел к костру, уселся напротив Никки и как бы невзначай обронил:
— Голова, а Голова? Где вода-то?
Никки секунду смотрел на него, а потом на его прыщавом лице появилось выражение отчаянной решимости. Вот, казалось ему, наступил момент истины, возможность стряхнуть многолетнее иго и наконец-то почувствовать себя наравне с остальными! Не бегать спросонья за водой, а лежать на удобном “диване” в ожидании утреннего чая. Не таскать неподъемные рюкзаки, а прогуливаться налегке, попыхивая длинным косяком. Голова собрался с силами, встал и сказал как мог более веско:
— Какая я тебе Голова? Пошел ты на хуй, сам иди за водой!
Мы с Кузьмичом настаивали, чтобы Голова добавил к этому “пидарас”, но это было слишком, на это Никки уже не отважился. Но и так получилось ничего. Крейзи некоторое время сидел молча, не в силах поверить собственным ушам, а Голова принял это временное затишье за полный успех. Победно оглянувшись на нас, он крикнул, глядя прямо Крейзи в глаза:
— Да, да, Крейзи — пошел ты на хуй!
Тут Крейзи встал, выхватил из костра полутораметровую головню, рдеющую на конце подобно багровому протуберанцу, и направил пылающий конец прямо Голове в лицо. Никки, силясь спастись от соприкосновения с пылающими углями, бросился назад, но споткнулся и упал на спину. Он полз на лопатках, а Крейзи шел рядом, приставив головню ему к подбородку.
— Джонни, Джонни! — заверещал Никки испуганно, не в силах повернуть голову и лишь кося в мою сторону выпученным от ужаса глазом.
Но так как я сидел с самым счастливым лицом, то Голова принялся взывать к Барину, ища обещанного спасения у него:
— Барин, Барин!
Но поскольку и Барин лежал в покатуху и не торопился его спасать, то Голова прибег к последнему средству.
— Крейзи, Крейзи! — истошно завопил он. — Крейзи, Крейзи-и-и!
Так был подавлен бунт Злой Головы, и снова установился привычный распорядок: мы нежились на “диванах” и курили длинные косяки, а Голова суетил с водой и с дровами. Свет летнего солнца падал сквозь еловые кроны веселыми бликами, погода стояла чудесная, и нам захотелось немного размяться. Мы взяли специально заготовленные колья и только принялись друг друга молотить, как вдруг нас прервал чей-то мягкий и как будто обволакивающий голосок:
— Что же это вы все деретесь, а реверса не делаете?
Мы обернулись и застыли, потрясенные увиденным. Прямо на нашу поляну вышел худощавый тип средних лет, горбоносый и кучерявый. Он был одет в помпезные и странные одежды, но больше всего нас поразило, что он ярко напомадил себе губы и подвел глаза. На уши он налепил кусочки пластыря, таким образом несколько их удлинив.
— Кто ты такой? — резко спросил Барин. — Какого хуя тебе здесь надо?
— Меня зовут Маккавити, — представился нам раскрашенный незнакомец. — А на этой игре я буду эльф Фиалхаст.
— Да какой ты эльф? — возмутился Крейзи. — Если ты эльф, тогда мы кто?
— Шел бы ты отсюда, — предложил Барин. — Иди, в другом месте поищи, кто тебе реверс сделает!
— Нет, — улыбнулся Маккавити. — Вы неправильно поняли, реверс — это удар торцом на возврате, сейчас я вам его покажу…
— Ну-ка на хуй! — возразил Барин.
— Без тебя обойдемся! Не надо нам твоих “ударов торцом”, ни “реверса” твоего, ни тебя самого!
На том и распрощались, но этот случай плотно засел у нас в памяти. Долго еще слово “реверс” вызывало негативные ассоциации, воскрешая в памяти напомаженные губы и подведенные глаза. С тех пор выражения “реверс” и “удар торцом” превратились в нашем понимании в ругательные и стали обозначать, благодаря встрече с Маккавити, гомосексуальный половой акт.
Под вечер мы принялись за своё любимое дело — стали жечь вещи спящего Головы. Жечь чужие вещи — своеобразная культура, тут нужен особый подход. Нельзя делать это впопыхах, ведь тогда вы получите минимум удовольствия. Тут необходимо тщательно подготовиться. Если вы освоите эту практику, то вам не понадобится больше ни филармония, ни театр — так возвышенно и блаженно вы будете себя ощущать.
Сначала Крейзи вбил в костровище несколько рогатин и повесил на них принадлежащий голове плащ от ОЗК [89] . Крейзи повесил его так, что полы скрывали приготовленные дрова, а рукава были подняты вверх. Было похоже, будто в сумерках над костровищем встала серая фигура с воздетыми к небу руками. Затем мы приготовили лежаки и устроились поудобнее: Крейзи раскурил жирный косяк, а мы с Тенью раскупорили бутылку клубничной Элберетовки. Прикурив косяк, Крейзи распахнул полу Головинского ОЗК и сунул догорающую спичку в кучу заранее приготовленной бересты и древесной трухи.
Стремительно вечерело, но сумрачное небо еще хранило последние закатные отсветы. Вскоре из рукавов плаща заструился густой дым. Рукава стали похожи на пару заводских труб — сначала дыма было немного, но потом тяга пошла, и к небу поднялись два темных, сыплющих сажей столба.
— Божественно, — неподвижно глядя вперед, выдохнул Крейзи. — Это действительно прекрасно! У меня самого чуть слезы не навернулись на глаза. Так великолепен был Головинский ОЗК, эманирующий в гаснущее небо струи плотного черного дыма. Они поднимались вверх, к низким облакам, на которых опочили последние багровые отсветы. Но вскоре солнечный огонь сменился другим пламенем — шипящим и красным, разгорающимся на земле. Это не выдержали температуры прорезиненные стенки плаща, отпустив наружу скрытый до поры жар. Темнота отступила, когда исполинская пламенеющая фигура встала над костром, сыпля во все стороны багровыми каплями.
— О-о! — воскликнул в восхищении я. — Немыслимая доселе красота!
— А ботинки-то? — вскинулся Тень. — Ботинки-то как? Тут мы вспомнили, как Злая Голова распинался о достоинствах своих новых ботинок.
— На сто тысяч километров пути с подошвы сойдет лишь двадцать наномолекулярных слоев, — вещал Никки, — а плотность материала такая, что её совершенно невозможно проткнуть.
— Давайте-ка проверим, — предложил я, — так ли это?
Стали искать Голову и нашли его в собственной палатке. Ботинки хитрая Голова одел на ноги, чтобы мы их не украли. Крейзи, взяв старую консервную банку, натыкал в ней ножом множество дырок, положил туда немного углей и древесной смолы. Когда импровизированная дымовуха разгорелась как следует, Крейзи отодвинул занавес у входа в палатку и сунул дымовуху внутрь. Минут пять все было спокойно, а потом послышался кашель. Стенки палатки зашевелились, и мы увидели, как Голова выпихивает банку из палатки ногой. Для сонной Головы и это было непросто, втянуть ногу обратно у Никки уже не хватило сил. Крейзи удовлетворенно кивнул и оставил все, как есть.
Сев у костра, мы принялись рассуждать, как испытать наномолекулярные слои на подошвах Головинских ботинок наилучшим образом. Оказалось, что у Крейзи есть с собой здоровенная швейная игла, и мне пришла на ум мысль приспособить её в качестве наконечника.