А чтоб этот день врезался в память людям, – сорокалетним дадим по десятке, пятидесятилетним по двадцатке и так далее до конца.
Через час список был готов. Директор пробежал его глазами и вздрогнул:
– Что такое?! Почему Ефимовой М. И. исполняется сто сорок лет?! Вы думаете, что пишете?!
Секретарша обиделась:
– А сколько ей может быть лет, если она 1836-го года рождения?
– Ерунда какая-то. – Директор набрал номер. – Петров?! Опять непорядок!
Почему Ефимовой М. И. сто сорок лет? Она что, памятником у нас работает?! В паспорте так написано?.. Сам видел?! М-да. Вот заработалась женщина.
Директор бросил трубку и закурил. «Какой-то идиотизм! Если за сорок лет даем десять рублей, за сто сорок… сто десять рублей, вынь да положь, так?!
Хитрющая баба эта Ефимова М. И.! Черт с ней! Пусть все будет красиво. Заодно остальным стимул будет. За такие деньги любой до ста сорока дотянет!» На следующий день в вестибюле появился плакат: «Поздравляем именинников!» Ниже тремя столбиками шли фамилии, возраст и соответствующие возрасту суммы. Против фамилии Ефимовой М. И. стояло: «140 лет – 110 рублей».
Люди толпились у плаката, сверяли свои фамилии с написанными, как с лотерейной таблицей, вздыхали и шли поздравлять счастливчиков. К Марье Ивановне Ефимовой подходили неуверенно. Долго разглядывали ее. Пожимали плечами и поздравляли.
Сначала Марья Ивановна, смеясь, говорила: «Перестаньте! Это же шутка! Мне в паспорте по ошибке написали 1836-й год рождения, а на самом деле 1936-й! Это опечатка, понимаете?!» Сослуживцы кивали головой, пожимали ей руку и говорили: «Ну, ничего, ничего, не расстраивайся! Выглядишь прекрасно! Больше восьмидесяти тебе никто не даст, честное слово!» От таких комплиментов Марье Ивановне стало плохо.
Дома она выпила валерьянки, легла на диван, и тут начал звонить телефон.
Звонили друзья, родственники и совсем незнакомые люди, которые от души поздравляли Марью Ивановну с замечательной годовщиной.
Потом принесли еще три телеграммы, два букета и один венок. А в десять вечера звонкий детский голос в телефонной трубке произнес:
– Здравствуйте! Мы, учащиеся 308-й школы, создали музей фельдмаршала Кутузова!
Мы хотим пригласить вас как участницу Бородинского сражения…
– Как тебе не стыдно, мальчик! – закричала Марья Ивановна, поперхнувшись валидолом. – Бородинская битва была в 1812-м году! А я 1836-го года рождения!
Вы ошиблись номером! – Она швырнула трубку.
Спала Марья Ивановна плохо и два раза вызывала «неотложку».
В пятницу к 17.00 все было готово к торжествам. Над рабочим местом Ефимовой прикрепили табличку с надписью: «Здесь работает Ефимова М. И. 1836—1976».
В полшестого актовый зал был полон. Директор вышел к трибуне и сказал:
– Товарищи! Сегодня мы хотим поздравить наших именинников, и в первую очередь – Ефимову М. И.!
В зале захлопали.
– Вот с кого надо брать пример нашей молодежи! Хочется верить, что со временем наша молодежь станет самой старой в мире! Все эти годы Ефимова М. И. была исполнительным работником! Она постоянно пользовалась уважением коллектива! Мы никогда не забудем Ефимову, грамотного инженера и приятную женщину!
В зале кто-то всхлипнул.
– Не нужно слез, товарищи! Ефимова до сих пор жива! Хочется, чтобы этот торжественный день запомнился ей надолго! Поэтому давайте вручим ей ценный подарок в размере ста десяти рублей, пожелаем дальнейших успехов, а главное, как говорится, – здоровья! Введите именинницу!
Под грохот аплодисментов два дружинника вывели Марью Ивановну на сцену и усадили в кресло.
– Вот она – наша гордость! – Голос директора зазвенел. – Посмотрите, разве дашь ей сто сорок лет?! Да никогда! Вот что делает с людьми забота о человеке!
Последний раз
Чем ближе к школе, тем больше нервничала Галина Васильевна.
Она машинально поправляла вовсе не выбившуюся из-под платка прядь и, забывшись, разговаривала сама с собой.
«Когда это кончится?! Недели нет, чтоб в школу не вызвали! В шестом классе такой хулиган, а вырастет?! И балуешь, и бьешь, и как по телевизору учат, – мучаешься! Все впустую! Да и бить-то осталось полгода, а потом вдруг сдачи даст? Вон какой здоровый! В Петра пошел!» – с гордостью подумала Галина Васильевна.
Поднявшись по лестнице, она долго еще стояла перед кабинетом директора, не решаясь войти. Но тут дверь распахнулась и вышел Федор Николаевич, директор.
Увидев Сережину маму, он улыбнулся и, подхватив ее под руку, втащил в кабинет.
– Дело вот в чем… – начал он.
Галина Васильевна напряженно смотрела в глаза директора, не слыша слов, стараясь по тембру голоса определить величину материального ущерба, нанесенного Сережкой в этот раз.
– Такое в нашей школе случается не каждый день, – говорил директор. – Да вы садитесь! Оставить этот поступок без внимания мы не хотим.
«Тогда за стекло десять рублей, – тоскливо вспоминала Галина Васильевна, – потом Куксовой за портфель, которым Сережка Рындина бил, – восемь пятьдесят!
Нанесение телесных повреждений скелету из кабинета зоологии – двадцать рублей!
Двадцать рублей за килограмм костей! Ну и цены! Да что я, миллионер, что ли?!
***
– Вы послушайте, какое письмо мы получили… – донеслось до Галины Васильевны.
«Боженька! – задохнулась она. – Что ж это за наказание такое? Тянешь его одна с трех лет! Вся жизнь для него! Одеть, обуть, накормить, чтобы как у людей!
Себе ведь ничего, а он…» – «Дирекция металлического завода, – с выражением читал директор, – просит объявить благодарность и награждает ценным подарком ученика вашей школы Паршина Сергея Петровича, совершившего геройский поступок. Сергей Петрович, рискуя жизнью, вынес из горящего детсада один троих детей…» «Один – троих», – повторила про себя Галина Васильевна. – И как один с тремя справился?! Вылитый бандит! Почему у других дети как дети? У Кирилловой Витька на трубе играет! У Лозановой девочка, как придет из школы, так до вечера спит!
А этот где целыми днями пропадает?! Пианино в комиссионке купила. Старенькое, но клавиши есть! Так хоть раз без ремня сел?! Гаммы наизусть не исполнит!
«Слуха нет»! А что у него есть?!» – Вот так, уважаемая Галина Васильевна! Какого парня мы с вами воспитали!
Троих детишек из огня вынес! Такого в нашей школе еще не было! И мы этого так не оставим! Завтра же…
«Конечно, не оставите, – зажмурилась Галина Васильевна. – Небось, двадцать пять рублей вынь да положь! Сейчас скажет: «Чтоб последний раз!» А дома опять за Сережкой с ремнем бегать и бить, если догоню. А он кричать будет: «Мамочка!
Последний раз! Мамочка!» Господи! А потом опять все сначала! Вчера в саже и копоти явился, будто трубы им чистили! Лучше бы умереть…» – Жду его завтра утром перед торжественной линейкой. Там все и объявим! – улыбаясь, закончил директор.
– Товариш директор! Последний раз! – Галина Васильевна вскочила, машинально комкая в руках бланк, лежавший на столе. – Слово даю, больше такое не повторится!
– Ну почему? – Директор нежно разжал ее кулачок и забрал бланк. – Если мальчик в тринадцать лет совершил такое, то в будущем на что он способен?!
Представляете, если бы все у нас были такие?
– Не дай бог! – прошептала Галина Васильевна.
Директор проводил ее до дверей, крепко пожал руку.
– Вы уж дома сыночка отметьте как сможете!
На улице Галина Васильевна постояла, глубоко дыша, чтобы не расплакаться.